Рогнеда. Книга 1

К вечеру боярин, похудевший, осунувшийся, вышел из хором.

— Стенька!

— Здесь я, боярин.

— Вели готовить лошадей. Рано поутру поскачем в Борисов. Ничего с собой не брать — налегке двинемся.

— Воинов много ли готовить?

— Два десятка, более без надобности. Тут тоже пригодятся вой оружные. Подворью без должного пригляда нельзя — вмиг растащат тати злобные.

— Все понял, боярин.

Василий еще раз окинул взглядом теперь уже его подворье. На душе немного потеплело от того, как с ним лебезили холопы. Раньше он просто был боярским сынком, а теперь — боярин. Хозяин!!!

— Вот еще что… — боярин задумался, потом велел Стеньке: — Ступай за мной.

Прошел в дом. Стенька, удивленный и подобострастный, засеменил следом. Остановились возле дверей. Василий коротко бросил:

— Жди! — и исчез за дверью.

Стенька замер в темноте, переминаясь с ноги на ногу. Сколь он не ломал голову, зачем боярин позвал его за собой — так ничего и не придумал. Не иначе, как для какого тайного поручения. Не раз и не два выполнял он подобное. Вспомнить хотя бы, как доставил к боярину Гришку Колыванова. Ловко он тогда все сотворил! И сейчас наверняка то же будет.

— Стенька! — послышалось из горницы, и холоп толкнул дверь.

— Передашь вот это, — боярин указал на небольшой ларец, стоявший посреди стола, — Боярину Вельскому. Да из рук в руки, а не через порученцев! Передашь тайно — чтоб ни одна живая душа о том не проведала. Я бы и сам то сделал, да дела неотложные ждут меня, оттого и поручаю тебе. Цени доверие боярское… Все понял ли?

— Понял, боярин. Как не понять.

— Смотри! — пригрозил Василий. — Ежели случится что, из-под земли сыщу и брошу на прокорм собакам… Как Гришку… Да ладно, не трясись. На, держи.

Бросил через стол монету, сверкнувшую золотом в луче света. Стенька ловко поймал ее, спрятал за щеку.

— Да спрячь понадежнее ларец-то. Много охочих людей до чужого добра. Ступай, да помни, о чем я тебе сказал. Сделаешь все как надо — еще деньгу получишь.

— На словах передать ли что?

— На словах? — Василий немного подумал. — Передай боярину, что хозяин твой кланяется ему и благодарит за заступничество перед всесильным царем… Все, более ничего. Иди уж, время дорого.

Когда Богдан Вельский откинул крышку ларца, брови его восхищенно приподнялись.

— Ну, Васька, ну, шельмец. Сумел отблагодарить, уважил! — И он начал перебирать золотые монеты, доверху лежавшие в ларце.

Едва рассвело, и растворились городские ворота, кавалькада из двух десятков воинов выехала за город. Рысью миновала пригороды и выскочила на проезжую дорогу.

Когда боярин Василий спешил в Борисов, ногайский отряд под командованием хана Каюма уходил в родные степи. Передвигались ночью, а днем отсыпались в глуши дубрав, таясь от русских дозоров. Каюм — маленький, поджарый, востроглазый — ехал впереди вместе со сторожевым десятком. Глаза, собравшись в узкие щелочки, настороженно осматривали окрестности. Никогда еще ногаи не забирались так далеко от родных кочевий. Но добыча того стоила. У всех воинов переметные сумы были полны злата да серебра. Самые удачливые вели в поводу заводных коней, сгибающихся под тяжестью добычи. Оттого и горд был Каюм, что набег удался. И не беда, что из тысячи воинов, отправившихся с ним в набег, осталась едва ли половина. Удел воина сражаться и умирать. Так завещано богами и предопределено Великим Небом. А кто останется жив и, преодолев многодневный путь, привяжет, наконец, коня у родной юрты, будет славить имя удачливого хана. И дети будут славить, и внуки, а тогда не померкнет слава Каюма, последнего из рода великих бахадуров; как гласит предание — потомков самого Чингисхана.

Каюм презирал напыщенных ханов, забывших великих предков. Они теперь сидят в своих золотых юртах и стерегут богатство. Когда он задумал набег, то ханы принялись отговаривать его. Предупреждали, что на Руси нынче опасно и она сильна, и воинов не дали. Он только посмеялся над их страхами и сам кинул клич. За малое время Каюм собрал вокруг себя самых сильных и смелых и двинулся в набег. И вот теперь возвращался обратно. Он утрет нос этим жирным павлинам, когда придет с такой богатой добычей.

Изнеженные руссы не ждали ордынцев в самом сердце Русских земель. Два небольших городка успели они сжечь, прежде чем руссы опомнились и выслали им вдогон своих витязей. Ногаи и руссы сшиблись на берегу небольшой речки. Рубились зло, отчаянно и, только когда ночь накрыла поле брани, сеча прекратилась. А под покровом ночи ногаи ушли. Каюм был умен и хитер. Он поступил так, как завещала Великая Яса. Велев воинам не брать полоняников, а только то, что можно вместить на спину коня и, оставив заслон из полутыщи воинов, он с остатками ногаев растворился среди бескрайних лесов. Об оставшихся воинах не жалел. Если удача будет сопутствовать им — они нагонят своего хана. А если нет, то тогда великие боги позаботятся о них.

Под самое утро ногайский отряд остановился на берегу большой реки. Каюм подозвал к себе двух проводников. Он их берег особо и в сражении приставил к ним с десяток воинов. Погибни они, и кто тогда выведет их из этих лесов в родные степи?

— Есть брод?

— Нет, хан, — тот, что постарше, покачал головой. — Эта река, извиваясь подобно змее, протекает вдоль границ двух княжеств и теряется где-то на восходе солнца.

Каюм думал недолго.

— Переправляемся здесь! — И первый тронул коня, начав спускаться по насыпи. За ним потянулись ногаи по три в ряд, настороженно осматриваясь и прислушиваясь к непривычным звукам.

Вплавь, держась за хвосты коней, небольшой отряд переправился на другой берег. Пока переправлялись, почти совсем рассвело, и Каюм торопился. Одним махом ногаи преодолели поле и скрылись в чаще, где расположились на дневку.

— Сколько переходов нам еще осталось?

Проводники вновь стояли перед своим ханом.

— Если боги будут на твоей стороне и удача не покинет тебя, то через шесть дней ты увидишь родные степи. — Старший проводник чуть наклонил голову.

«Как только под копыта моего коня лягут знакомые тропы, тебе, старик, я велю переломить спину. Тебе и твоему сыну. Дерзишь хану, не веришь в его удачу. Поэтому ты будешь умирать долго и мучительно», — подумал Каюм, изучая лицо старика.

— Шесть дней это долго. Нет другого пути?

— Нет, хан. Мы ведем тебя по самому краткому.

— Хорошо, ступай. Как только мы вернемся домой — я вознагражу вас.

Костров не разводили. Воины, собравшись в кружок, каждый в своем десятке, медленно жевали конину, запивая тепловатым кумысом. Около полудня перед Каюмом предстал один из дозорных.

— Хан, появились руссы.

— Много? — Каюм встревоженно поднял глаза.

— Десятка полтора, не больше. Расседлывают коней и готовятся к привалу. Я так думаю… — воин замялся.

— Говори, — подбодрил Каюм. — Когда находишься среди врагов, любое слово может быть дороже золота и ценнее жизни.

— Я думаю, что они сбились с пути.

— Почему?

— Я заметил их еще издали. Бег их коней напоминал бег испуганного зайца по степи, когда тот не знает, в какую сторону бежать. Так и они. Сунулись в одну сторону, затем в другую. Два раза поворачивали назад и возвращались обратно. Наконец, видно, окончательно заплутав, остановились на опушке леса. Прости, хан, недостойного, — воин поклонился, — но я так думаю.

— У тебя зоркий глаз и светлый ум. — Каюм в раздумье поцокал языком. — Чем сейчас заняты руссы?

— Развели костры и готовят пищу. Вокруг ходят пять дозорных, но все на виду и не хоронятся.

Каюм махнул рукой, подзывая ближайшего сотника.

— Порубишь руссов. Тех, что на опушке. Но так, чтобы не ушел ни один. Если с ними есть знатный воевода — возьмешь его живым, остальных предашь смерти. Пусть ваши мечи станцуют кровавый танец! Ступай.

Каюм любил говорить витиевато, нанизывая изысканные слова, словно бисер на тонкую нить. Он считал, что тогда в его словах появляется больше смысла.