Рогнеда. Книга 1

Нынешний воевода, Тарас Петрович Новосильцев, мало чем отличался от предыдущих. Сам в степь не выезжал, только иногда посылал туда малые отряды. Да не просто так, а с умыслом. Сходит такой отряд в набег, пограбит кочевья, а из всего привезенного добра воевода требовал себе десятину. И отдавали, потому как деваться было некуда. Все знали, что воевода здесь царь и бог. Потому богател Тарас Петрович с каждым годом все сильнее, нисколько не заботясь о возведении новых стен взамен старых или ином каком обустройстве крепости.

Воевода почивал, досматривая сладкие сновиденья, когда сон его был неожиданно прерван. Дворовый холоп Лукьяшка долго отнекивался, но начальник воротной стражи был столь настойчив, что Лукьяшка перекрестился, приоткрыл дверь в опочивальню воеводы и протиснулся вовнутрь.

— Батюшка! — Слуга тронул воеводу за плечо. — Батюшка, проснись! Худые вести от воротного стража.

— Что? — Воевода открыл глаза, уставился на холопа. — Тебе чего?

— Плохие вести, говорю, от стражи воротной. Я уж так и эдак, а он все не отстает. Прям как банный лист, прости Господи. Буди, говорит, воеводу, вести срочные… Я и решился.

— Какие могут быть вести в такую пору? Ведь ночь еще, — проворчал воевода, зевнув так, что щелкнули скулы.

— Прикажешь возвернуть его? Так я мигом.

— Погодь. Скажи, что выйду вскоре. Пусть дожидает.

Тарас Петрович, кряхтя, слез с кровати, потянулся.

Нехотя натянул порты, [13]рубаху, сверху накинул теплый зипун. Хоть и стояло лето на дворе, но за ночь палаты выстыли, а протапливать воевода запретил. Нечего зря добро расходовать.

Начальник воротной стражи уже дожидался, переминаясь с ноги на ногу. Воевода сел на скамью, налил себе квасу, медленно выпил и только после этого обратил взор на стражника.

— Ну, рассказывай. Чего у вас там стряслось?

— Худые вести, воевода. Постучались нонче два человека в ворота. Мы вначале не хотели их пущать, но, когда услышали, о чем они бают — впустили. А говорят они, что сбежали из ногайского плена. Сами ногаи идут из глубин Руси и пробиваются к себе в степь. Числом их не менее пятисот. Так вот, поведали они, что хотят те ногаи крепость нашу взять, пограбить и сжечь дотла.

От таких вестей воевода вздрогнул и покрылся холодной испариной.

— А не брешут они? Может, подосланы кем? — спросил на всякий случай, хотя сам сразу поверил. Оттого и тоскливо стало на душе у воеводы. Сразу пришли на ум стены, требующие ремонта, воины, за годы бездействия превратившиеся в сброд. Но воевода Тарас Петрович хоть и обрюзг от беззаботной жизни, но ум имел острый, сметливый. Понял он, что, если случится набег, то помощи ждать неоткуда. Рассчитывать надо только на себя. Ежели, спаси Господь, ворвутся нехристи за городские стены, тогда перережут всех, от мала до велика. О том воевода знал точно.

— Ты вот что, Михей, — вспомнил воевода имя воина. — Найди самого толкового воина и пошли разведать, что там да как. Да чтобы не тянул. Как вызнает все, вмиг обратно возвернулся. А сам втихую поднимай воинов. Да тихо мне, без шума! А то шкуру спущу. Тех из селян, кто нынче в крепости оказался, тож вооружи.

— И холопьев тоже? — вставил Михей.

— Я сказал — всех! — прикрикнул воевода. — Ежели ногаи кинутся на стены, каждый человек на счету будет. Понимать должен, не малец чай… — Воевода помолчал. — Проведи-ка меня к тем двоим, что вести недобрые принесли. Где они?

— Тут, в сенях дожидаются.

— Тогда зови сюда. А сам сполняй, что я тебе поручил. Да поспешай!

Василия, а за ним и Михалко, провели к воеводе.

— Вы кто такие будете? Говорят, из плена ногайского сбегли? Правда то?

— Правда, воевода.

— Как звать вас?

— Я — боярин Василий из рода Колычевых. Вотчина наша в Борисов-граде, городок такой есть у реки Сулы. Выехал я из Москвы с небольшим отрядом, да нарвался на ногаев. Они всех моих людей порубили, а меня в плен взяли. Если бы не холоп мой, — Василий кивнул в сторону Михалко, — сгинул бы я, а так стою перед тобой.

— Откуда ведаешь, что ногаи напасть на нас собираются?

— Сам видел, как они готовятся к чему-то. Да и разговор слышал. Хоть и не разумею их языка, но несколько слов уловил. Из них и понял я, что собираются они крепость эту на щит взять. Поэтому, как освободился, сразу сюда кинулся. Тебя чтоб предупредить и не дать пролиться крови православной.

— А ты что скажешь? — Тарас Петрович обратил взор на Михалко.

— Ничего он тебе не скажет, воевода. Немой он. От рождения.

— Чудны дела твои, Господи. Боярин, больше похожий на оборванца, и его холоп, который к тому же немой.

— В том не наша вина! — Василий сверкнул недовольным взглядом.

— Ладно… — Воевода положил ладонь на стол. — Ждем вестей. Если подтвердится сказанное тобой, благодарность получишь от всего нашего воинства, что предупредил вовремя. Если лжешь и выгоду свою тайную имеешь — умрешь. Ты и холоп твой.

Василий подумал, сколько раз за последние дни слышал он подобное. А вот, поди ж ты, жив пока. Значит, оберегает его десница небесная.

В горницу протиснулся седовласый воин.

— Воевода, посланец прибыл.

— Зови.

Вошел невысокий воин в холщовой рубахе да штанах, заправленных в высокие лапти.

— Что вызнал?

— Видел много конных. Верстах в двух от города, за большой балкой. Не менее полутыщи. Подобрался близко, сколь было возможно. Речь не наша, судя по всему басурманская.

— Скоро кинутся?

— Не знаю, воевода. Но готовятся споро. Я их на малое время только и обогнал. Поспешать надо.

— О том и сам ведаю… — Воевода прошелся по горнице, остановился напротив Василия с Михалко. — Значит, правда то. Ну, что ж, тебе, боярин и быть на стенах, в первых рядах. Да холопа своего возьми. Он один против десятерых выстоит, вон, жлобина какой, да и ликом страшен, как нечистая сила. — Воевода оборотился в красный угол, низко поклонился, трижды осенил себя крестом. — Пресвятая Богородица, заступница небесная! Помоги выстоять против супостата и злыдня! Не оставь нас в час суровый и тяжкий!

Кончив молиться, воевода обратился ко всем, кто присутствовал:

— С Богом, други. Авось, оборонимся от супостата.

— Дозволь спросить, воевода! — Василий выступил вперед.

— Спрашивай. Да не тяни.

— Как думаешь оборону держать?

— Будем стоять, пока силы хватит, а там как Бог даст.

— Изрубят нас ногаи. Больше их, считай, аж в два раза. А у тебя воинов если сотни полторы наберется, и то хорошо. Остальные холопы да мужичье неотесанное. С ними много не навоюешь.

— Сам знаю! — Воевода тяжело опустился на скамью, вздохнул. — Но помощи нам ждать неоткуда, своими силами обороняться надо.

— Надо взять ногаев хитростью.

— Это как? — Воевода вскинул голову, в глазах вспыхнула надежда.

— Впустим их в крепость и здесь всех перемелем. Они конные — набьются, что огурцы в кадке. Не продохнуть им здесь будет в тесноте такой. А люди твои в это время со стен разить их будут. А чтоб не выскочили нехристи обратно, ворота завалить надобно.

— Сдурел, боярин? Или ногаи в неволе тебе вообще разум отшибли? Где это видано — впустить ворога к себе домой?

— По-другому никак, воевода! — Василий скрыл обиду, обозвав про себя воеводу старым дураком. — Сам помысли — долго ли ты выстоишь против полутыщи озверевших ордынцев? И часа не пройдет, как они подпалят крепость со всех сторон и сварят вас живьем, словно раков в котле. Решайся, воевода! Один шанс у нас, более выхода нету.

— А ну как, не сдюжим мы с ними? Тогда как?

— А если не сдюжим, то и горевать будет некому. Все поляжем.

Воевода в сомнении покачал головой, грузно встал, прошелся по горнице, прикидывая и так, и этак. По всему выходило, что прав этот пришлый боярин. Вот свалилось-то несчастье на его седую голову! Откуда принесла нелегкая этих басурман? Не могли стороной обойти, нехристи?

— Уговорил, боярин, — наконец решился Тарас Петрович. — Сделаем так, как ты сказал. Авось и удастся хитрость эта.

13

Неширокие, длинные, сужающиеся к низу и доходящие до щиколоток штаны.