Гений

Впереди виднелась помойка. Я с трудом удержался, чтобы не ринуться к ней и не поискать забытую когда-то картину. Может, они за двенадцать лет так ни разу мусор и не забирали?

Я отступил на шаг и сосчитал окна на фасаде. Да, вот тут я провел третий курс. Свет не горел. Сидя вон на том подоконнике, я разглядывал крыши домов и готический шпиль Мюллер-холла. Отсюда открывался отличный вид на мое прошлое.

Когда я вернулся, Сэм уже не было ни в моем, ни в ее номере. Она нашлась в спортивном зале на тренажере. MP-3 плеер привязан к руке, в одном ухе наушник (его собрат болтается в районе живота), к другому прижат плечом мобильный телефон. На столике рядом перевернутый вверх тормашками журнал «Фитнес». В правой руке Саманта держала бутылку воды, а левой листала электронный органайзер. Казалось, все части тела двигаются сами по себе и живут каждая своей отдельной жизнью, как на рожденном в муках шедевре продвинутого кубиста.

– Огромное вам спасибо! – услышал я, подходя поближе. – Всего доброго!

– Доброе утро, – поздоровался я.

– Господи! Напугал.

– Извини.

– Что стряслось? Я решила, ты сбежал.

– Не спалось, надумал пройтись.

– Будь добр, в следующий раз оставь записку… Я только что говорила с Джеймсом Джарвисом.

Часы на стене показывали семь пятнадцать.

– Он мне сам позвонил! – В ее голосе звучало нечто новое, какой-то непривычный оттенок. Радость. Несмотря на пыхтение, говорила она теперь гораздо быстрее. – У него сегодня лекции, но к четырем мы можем подъехать в Сомервилль. Ты знаешь, где это?

– Пять минут на машине.

– Тогда у нас впереди целый день. Хоть я и потная, все равно я тебя поцелую, так что терпи.

– Отличный план.

Мне этот план и вправду очень нравился.

Сомервилль – это такой бедный родственник Кембриджа. Здесь селятся многие выпускники университета. Я запомнил его в первую очередь из-за дешевого супермаркета «Кошёлка», где мы часто покупали спиртное в больших пластиковых бутылках с ручками. По-моему, тут больше продают по скидочным купонам, чем за наличные. Продавцы бродят по залу, точно угрюмые привидения. Мы называли это заведение «Пошел-ка».

Совсем рядом, камень можно добросить (если, конечно, кидать посильнее), – коротенькая улочка Кнапп. Вдоль нее выстроились аккуратные домики. Мы позвонили в дверь, нам открыл молодой человек в хирургической робе. Юношу звали Элиот, он проводил нас в гостиную и тут же принялся укорять за то, что мы так расстроили Джеймса.

– У него слезы лились. Он не плакал даже тогда, когда наша собака умерла, а тут нате вам. Я очень надеюсь, вы понимаете, что делаете. Годы психотерапии, и все насмарку. Я умолял его не встречаться с вами, но он упрямый как осел. Моя бы воля, я бы вас и на порог не пустил.

– Он может помочь нам найти того, кто это сделал, – сказала Сэм.

Элиот фыркнул:

– И что? Кому теперь какое дело? Ладно. Он скоро придет.

И ушел, не забыв хлопнуть дверью.

Я посмотрел на Сэм. Ее это представление ничуть не тронуло.

– Никогда не выходит так, как ждешь, – вполголоса сказала она. – Обязательно либо папаша испугается, либо старший брат. Женщины всегда разговаривают спокойно. Они рассказывают кошмарные подробности так, словно телефонный справочник читают. Знаешь, в каком-то смысле, их слушать даже тяжелее. Я говорила с одной девочкой, ей было девять лет. Ее изнасиловал дедушка. Я ей эти свои вопросы задаю, а она и бровью не ведет. Только в конце расстроилась. У нее вдруг стало такое лицо! И она мне говорит: «Не надо его в тюрьму сажать, посадите лучше меня вместо него».

– Жуть какая.

– Люди – странные существа.

Сэм взяла со столика архитектурный журнал и задумчиво перелистнула несколько страниц. Я же мог только нервничать и барабанить пальцами по коленям.

Джарвис обещал вернуться к половине пятого. Без двадцати пяти вернулся Элиот в облегающем тренировочном костюме и повязке, усмирившей его буйные кудри.

– Что, до сих пор не вернулся?

– Нет пока.

Он нахмурился и наклонился, чтобы завязать по дополнительному узлу на шнурках. Видно было, как ему хочется уйти и как хочется, чтобы мы ушли тоже. Нам всем стало чуточку легче дышать, когда к дому подъехала машина. Элиот вылетел на крыльцо и затопал вниз по ступеням. Слышно было, как они там спорят. Я подошел к окну и выглянул из-за занавески. Элиот кричал на худого лысеющего человека в пальто и ярко-голубых резиновых галошах. По всей видимости, это и был Джеймс Джарвис. Он был старше своего сожителя лет по крайней мере на пятнадцать и относился к Элиоту явно по-отечески: устало и с пониманием, что благодарности ему в жизни не дождаться. Элиот ругался и размахивал руками, а Джеймс просто молча его слушал. Наконец молодой человек резко развернулся и потрусил прочь. Я быстренько сел обратно на диван.

– Простите, что опоздал. – Джарвис поставил портфель на пол. – Там на шоссе авария.

– Спасибо, что согласились уделить нам время, – сказала Сэм.

– С… Я хотел сказать, что с удовольствием вас выслушаю, но это, разумеется, будет преувеличением. Может быть, хотите кофе?

– Да, пожалуйста.

Он прошел на кухню, включил кофе-машину и поставил на стол три фарфоровые чашечки.

– Вы уж простите, что Элиот вам нагрубил.

– Да что вы! Вам не за что извиняться.

– Он просто бережет мои чувства. – Кофе-машина зажужжала, и Джарвис оперся на стол. – Молодость! Ту т уж ничего не попишешь.

Сэм улыбнулась.

– Наверное, не стоило мне этого говорить. На вас, ребята, приятно посмотреть. Знаете, когда вы позвонили, я сразу подумал: «Какой же я старый!» Вот она, главная подлость.

Кофе-машина щелкнула, и он подошел к ней, чтобы налить кофе.

– Я тут живу день за днем, времени не замечаю. Но звоните вы, и я вспоминаю, что в семьдесят третьем мне было уже одиннадцать. А Элиота тогда еще и на свете не было. – Он скорчил рожу, как у героя фильма «Крик», мрачно рассмеялся, поставил на стол чашки и открыл упаковку с хлебцами. – Прошу вас.

– Большое спасибо, – сказала Сэм. – Мы и так вам уже достаточно неприятностей доставили, поэтому…

– Да что вы, ничуть! Пару дней он со мной не будет разговаривать, а потом успокоится.

– И все же, спасибо вам! Ну что ж, начнем, если вы не возражаете?

Он махнул рукой. Я вытащил из портфеля фотографию и положил на стол. Несколько секунд Джарвис молча рассматривал ее без всякого выражения. Мы с Сэм переглянулись. Я уже решил, что мы опять ошиблись и все напрасно. Навалилась дикая усталость. Мне хотелось сказать Джарвису, что ему совсем не обязательно узнавать Виктора и торопиться протягивать указующий перст тоже не стоит.

– Это он.

– Вы уверены? – спросила Сэм.

– Вроде бы. – Он потер щеку. – Зерно очень крупное, так что узнать его довольно трудно.

Я открыл было рот, но Сэм сказала:

– Мы привезли скан, там разрешение получше. У вас есть компьютер?

Кабинет располагался в задней части дома. Спина у Джарвиса намокла, светский лоск пропал. Он нервно дергал мышкой, нетерпеливо дожидаясь, пока оживет экран. Наконец нам удалось вставить диск, Джарвис щелкнул по иконке, и дисплей взорвался фотографией. Очень большой и удивительно четкой. У Виктора на щеке была родинка, которой я поначалу не заметил.

– Это он, – повторил Джарвис.

– Значит, уверены?

– Да.

– Хорошо, – сказала Сэм. – Хорошо.

И все? И больше ничего не будет? Где же ощущение катастрофы? Где призрак Виктора? Почему он не просачивается через батареи, полный неудовлетворенной жажды мщения? У нашей истории конец получился какой-то убогий. Божество падало с пьедестала. Я испугался. Мне хотелось убедить Джарвиса, что он ошибся. Ему ведь было всего одиннадцать, ну что он там запомнил? Нет, не запомнил даже, что он знал? Мы же не в суде. Мне нужно больше доказательств. Не просто исключить все разумные сомнения. Сомнений вообще не должно было быть. Джарвис немедленно стал для меня подсудимым, врагом и клеветником. Пусть докажет, что это не просто фантазии одинокого мальчишки, которому хочется привлечь к себе внимание. Пусть представит неопровержимые доказательства. Пусть опишет размер и форму пениса Виктора, пусть вспомнит мельчайшие детали их разговора, пусть скажет, какая в тот день была погода, что он ел на обед, какого цвета были на нем носки. Что-нибудь, что убедило бы нас – на его память и в самом деле можно полагаться.