Страница 32 из 42
Просто мне было приятно представлять ее чем-то вроде страховочной сетки в цирке. И вот уже лет восемь я работаю без страховки.
Наверное, это нелегко — быть для кого-то страховочной сеткой. А может, она не так уж была в меня и влюблена. И я не уделял ей должного внимания, полагая, что если уж она в меня втюрилась, то так будет всегда.
Леонард сидел на стуле у окна, скрестив ноги. Вылитый Будда или кто еще из этой тусовки. Казалось, Леонард глядит в окно. А может, так оно и было. Ведь он к тому времени уже кое-что видел, только мы старались не обсуждать это. К чему лишние объяснения и лишнее напряжение?
На щеках Леонарда уже пробивался шелковый пушок, и он не давал мне его сбрить.
Отрок Джон прямиком направился к Леонарду.
— Привет, Док, — бросил на ходу Отрок Джон. Вежливость, не более того. Интересовал его только Леонард. — Привет, Леонард.
Для Отрока Джона на Леонарде свет клином сошелся. Само собой, я даже не пытался его разубедить.
— Салют, Отрок Джон. — Леонард встал и потрепал мальчика по голове.
— Ты уже можешь видеть?
— Немного.
— А сколько?
— Кое-что. Но не все.
— Это как?
Леонард вздохнул. Я знал, ему нелегко вдаваться в объяснения. Но он и не пытался протестовать.
— Ну типа в комнате выключили свет, и ты видишь одни лишь очертания предметов. Но темноты на самом деле нет. Просто ты видишь только контуры.
— Это ужасно?
— Да нет.
— Значит, все в порядке.
— Понимаешь, вряд ли бы ты захотел быть на моем месте. Никому не пожелаю.
Тут Леонард повернулся в мою сторону и посмотрел прямо мне в глаза. Много ли он при этом видел, не знаю. На губах у него появилась кривая усмешка.
— Помалкивай, Леонард, — прошипел я.
На следующее утро Леонарда в спальне не оказалось.
Я искал его повсюду. Даже на улице.
Пришлось проконсультироваться у Глюка.
Я спросил вслух:
— Эй, Глюк. Куда девался Леонард?
Пес лежал на полу возле лестницы. Заслышав обожаемое имя, он поднял голову и посмотрел наверх.
— Благодарю, — сказал я. — Твоя помощь очень пригодилась.
Я забрался по лестнице наверх.
Леонард спал на полу за моей кроватью.
Вряд ли ему было так уж удобно. Я поднял его и уложил в постель. Удивительно, он даже не проснулся.
Три ночи кряду Леонард спал на полу за моей кроватью, или на кушетке в углу моей спальни, или в ногах постели, словно верная собачка. Почему ему так нравится спать у меня, он не говорил. А я не спрашивал.
На четвертую ночь явилась Барб, и нам пришлось хорониться в комнате Леонарда и заниматься любовью, заперев дверь.
Была жаркая летняя ночь, а единственный кондиционер в доме был наверху. Леонард-то легко переносил жару, но терпеть не мог искусственно охлажденный воздух.
Когда любовные ласки закончились (на этот раз я был сверху, редкий случай), я понял, что весь покрыт потом. С носа у меня срывались капли и плюхались на ключицу Барб.
— Тем самым он признает, что ты ему нужен, — сказала она.
Это были ее первые слова о Леонарде за весь вечер. Прозвучали они неожиданно, как бы в продолжение какого-то несостоявшегося разговора. Тем не менее сказано было к месту.
— Я знаю, — ответил я.
— Ты, конечно, польщен.
— Еще бы.
ЛЕОНАРД, 18 лет
Не смей
Парю недалеко от берега. И не очень высоко, по правде говоря. Чуть выше обрыва, откуда взлетел.
По-хорошему, надо бы задрать нос дельтаплана и забраться повыше. Но я не стал делать резких движений. Со стороны могло показаться, что я трушу и не хочу слишком уж искушать судьбу. Если летишь вдоль берега, то кажется, что сможешь приземлиться, когда захочешь. Или разбиться. Наверное, это и на самом деле так.
И тут я опять вижу уже знакомую большую звезду. Прямо перед собой. Над океаном.
Наверное, это иллюзия, только очень уж четкая: от звезды ко мне устремился луч. Глаза у меня слезятся от ветра, и чем больше я моргаю, тем ближе мерцает луч. Мне кажется, что если полететь чуточку быстрее, то я и луч встретимся на полдороге. Неизвестно где. Но там со мной будет Перл, и там мой дом.
Кто зачал тебя, Леонард? Кто твой отец?
И я резко поворачиваю в сторону моря.
Сильный ветер дует мне в лицо. Слезы льются ручьем, но я упорно смотрю на звезду. Сейчас она опять протянет мне луч, и он подхватит меня и перенесет домой. Но звезда светит ровно, и луча что-то не видно. Да и Луна в ледяном кольце уже не манит. Вид у нее суровый и неприступный.
А океан вдруг оказывается далеко-далеко внизу.
«Не смей, — кажется, говорит мне звезда. — Не смей расставаться с жизнью».
А ведь смерть моя близка. Эта мысль потрясает меня и наполняет ужасом. Неважно, что я всячески приближал эту минуту. Ведь я такой же, как все, и хочу жить. Этим все сказано.
Звезда — это Перл. И Луна в нимбе — тоже она. И Перл хочет, чтобы я вернулся. Такого никогда раньше не было. Значит, конец мой близок.
Страх пронизывает меня всего, до дрожи. Оказывается, я не так уж далеко от обрыва. Мне-то казалось, что я уже целую вечность лечу над морем к звезде. Но время сыграло со мной шутку. До берега — рукой подать.
Снижаюсь и направляю свой дельтаплан к обрыву. Стена стремительно надвигается на меня. Пытаюсь перелететь через нее, слишком сильно перекладываю рули и на мгновение повисаю в воздухе. Все, лететь больше некуда, слишком мало пространства. Круча сейчас прихлопнет меня.
Если бы я только знал, что делать.
А времени на размышления нет.
Дельтаплан со всего маху бьется о преграду носом. Удар смягчить нечему, конструкция слишком хрупкая и легкая. Слышится скрежет сминаемых алюминиевых трубок. Летательный аппарат складывается, я лечу вперед на своих ремнях и ударяюсь о стену обрыва головой, грудью и коленом.
Вертясь в воздухе, дельтаплан падает.
Внизу меня поджидают камни или вода, одно другого хуже. Успеваю подумать об иронии судьбы (мысль молнией проносится в голове): надо же, именно в такой момент я до конца понимаю, как мне хочется жить.
Внизу камни. Я падаю на камни.
Трепещущая темнота уносит меня.
Через некоторое время — понятия не имею, который час, — глаза у меня открываются. Вижу звезды и кромку обрыва. Все качается-расплывается — линзы у меня при падении выскочили.
Тьма опять застилает глаза.
Похоже, я снова ослеп. Значит, все усилия Митча насмарку. Сетчатка, наверное, разорвалась в клочья или отслоилась от удара. Теперь зрение ко мне уже не вернется.
Пытаюсь вдохнуть, уже не в первый раз. Похоже, ребра повреждены, а нога-то уж точно сломана. Не могу дышать. Тьма в безвоздушном пространстве.
У меня кружится голова, и я опять открываю глаза. Надо мной мерцают звезды. Я их вижу.
Слава богу, пронесло. Я не ослеп. Мне даже удалось набрать в грудь чуть-чуть воздуха. Только ребра болят ужасно.
Но я жив. И я вижу.
Глюк наверху над обрывом. Слышу его лай. Самого пса не видно. Молодчина. Гавкай, гавкай. Зови на помощь. Только кто придет на помощь в два ночи? Или сколько там уже?
Лежу и дышу.
Во рту вкус крови. Осторожно касаюсь головы в том месте, где ударился о скалу. И там кровь. Масса крови. Просто жуть сколько. О камни на берегу я тоже приложился головой, с другой стороны. Нога болит так сильно, что я пытаюсь поднять голову и посмотреть, что с ней. Ничего хорошего из этого не выходит.
Опять открываю глаза. Сколько прошло времени, не знаю. Помню только, что хотел взглянуть на ногу и так и не взглянул.
Глюк непрерывно лает. Стараюсь дышать неглубоко, чтобы не было так больно.
Поднимаю глаза. На камнях неподалеку сидит Перл и смотрит на меня сверху вниз.
Про себя я уверен, что все это мне просто кажется. Хотя — вот она, Перл. Наверное, я сильно разбил себе голову. Перл во плоти? Никогда такого не бывало.