Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 81

«Старается быть в курсе, молодец». Посмотрев ему вслед, Снегирев одобрительно хмыкнул, но в это время рядом с «девяткой» скрипнули тормоза джипа «Лендкрузер», и она сама по себе снялась с охраны, причем и не пикнула, только фары мигнули.

«Ага, граббером сработали». Снегиреву стало жутко интересно, кто это посягает на плещеевскую собственность, и он с любопытством уставился на двух молодцов в одинаковых серых куртках, в мгновение ока вскрывших «Самару» мастер-ключом. Однако тут же стало ясно, что сама тачка им до фени, молодые люди что-то усиленно искали, и скоро один из них наткнулся на устроенный под сиденьем сейф:

— А, сука, с наскоку не взять…

— Ладно, ключ потом возьмем у хозяина. — Второй присел у передка «девятки» и, подняв голову, покосился на напарника: — «Клопа» еще всобачь в салон, чтобы знать, чем клиент дышит. Закрывай коробочку.

По-прежнему молча на «Самаре» включилась охрана, щелкнули замки, и, откатившись прочь, джип затаился неподалеку — огромным выжидающим чудовищем с потушенными фарами.

Между тем со стороны Гражданского раздался вой сирен, ментовские начальники дрогнули, и в сопровождении знакомой «Волги» появился черный «шестисотый» с непроницаемо тонированными стеклами и проблесковым маячком на крыше.

«Какие люди приехали! — Снегирев приник к биноклю, стараясь рассмотреть пассажира „мерседеса“, начал подстраивать резкость. — Уж не сам ли безутешный родитель пожаловал? Явился не запылился, что-то тяжел на подъем. Черт, ведь это точно он, Шагаев, тот самый…» Внезапно руки его опустились, холодок смерти пробежал вдоль позвоночника, и с минуту Снегирев сидел неподвижно, до боли сжав веки, потом шумно выдохнул и снова навел бинокль на волевое, с крупными чертами, мужское лицо, — сколько лет прошло, а оно все такое же, может, только взгляд сделался более властным да седины прибавилось. Тринадцать лет прошло, и все равно встретились — видно, и в самом деле мир этот тесен…

Снегиреву вдруг бешено, до судороги в скулах, захотелось ощутить привычную тяжесть ствола, плавно навести красную точку прицела и, выбрав свободный ход, направить девятимиллиметровую пулю так, чтобы, попав точно в глаз, она вынесла заодно с мозгами половину черепа — вдрызг. Явственно представив, как у Шагаева-старшего разлетается к чертовой матери половина башки, Снегирев даже застонал от восторга, но тут же вспомнил, что мечтательность есть пережиток варварства, и сделался серьезен. Правильно говорят у них на Сицилии, что месть — это блюдо, которое нужно есть в остывшем виде, в одиночку и с холодной головой, так что всякие там порывы следует гасить.

«Ладно, гад, ты свою кончину и на том свете будешь вспоминать, — он опустил бинокль и потер покрасневшие глаза, — торопиться не будем».

Пока решалась судьба Шагаева, вернулся полный впечатлений Плещеев и, забравшись в «девятку», порулил к центру города. Джип двинулся за ним следом не сразу — ясно, что сидящий на радиобуе клиент никуда не денется, — и Снегирев поморщился: вот к чему ведет потеря бдительности, Сергей Петрович, нюх-то терять не надо. Сам он так не лоханулся бы никогда — на «Ниве» стоял детектор излучений, способный не только засечь «клопа», но и показать его местонахождение.

«Сразу и не разберешь, бандиты или чекисты. — Отпустив „Лендкрузер“ на десяток корпусов, киллер тронул „мышастую“ с места и устроился в кильватере. — Однако, так или иначе, тяжких телесных Плещееву не миновать, хорошо, если не пуля в висок или шомпол в ухо…»

Скоро выяснилось, что вели Сергея Петровича люди грамотные и знающие свое дело до тонкостей. Они уверенно держались в паре десятков корпусов от «девятки», изредка притормаживали и затем легко догоняли ее, а Плещеев, как ни странно, хвоста не замечал, — видимо, мысли его были слишком сосредоточены на другом. Немаловажным был и тот факт, что фонари вследствие экономии не горели и сгустившуюся тьму прорезали лишь фары автомобилей, а видел Плещеев очень неважно, особенно в сумерках. Закончиться все это могло плачевно, и, когда проехали Бестужевскую, Снегирев, сместившись влево на трамвайные пути, притопил педаль газа. Мощный двигатель послушно взревел, «Нива» устремилась вперед и, обойдя вначале джип, а затем «девятку», вдруг сбросила скорость перед ловчей ямой на проезжей части — подвеску, господа, следует беречь. Неготовый к такому маневру, Плещеев тормознул слишком поздно и с ходу впилился в массивные дуги, прикрывавшие «мышастую» с тыла. Слегка помял крыло, разбив обе фары, — в общем, отделался малой кровью. Однако вина его сомнений не вызывала — на дороге прав тот, кто жопу подставил, и Сергей Петрович выругался по-черному. Непруха, она непруха и есть.

— Что ж ты, милай, дистанцию-то не блюдешь? — Снегирев вылез из «Нивы» хмурый и начал энергично осматриваться на местности. — Слава тебе Господи, вон и свидетели имеются.

Он кинулся к огням тактично запаркованного в сторонке джипа и, распахнув дверцу, шумно обрадовался:

— Ой, ребята, спасибо! Я сам такой же, не могу просто так проехать мимо ДТП, если видел что, то непременно в протокол. Сейчас пойду ментов кликну, и с меня ящик пива, ждать недолго, ребята!





— Пошел ты, козел! — Фигурировать в протоколах водитель джипа, видимо, не желал и так дал по газам, что колеса провернулись на месте. — У, совок гребаный, мать твою!..

«Лендкрузер» стремительно скрылся из глаз, и хозяин «Нивы» вернулся на место ДТП:

— Не хотят пива, и не надо. И так все ясно, вон как ты морду-то своей разобрал! — (Его голос был удивительно знакомым, и Плещеев даже забыл о разбитых блок-фарах — где же он мог раньше слышать его?) — Бампер треснул, но можно склеить.

Седой потрогал зачем-то решетку радиатора, и Сергей Петрович вдруг увидел у него в руке повисшую на осколке пластмассы плоскую черную коробочку, которая не чем иным, как радиомаяком, и быть не могла. Господи, откуда она взялась?

В дзен-буддизме это называется озарением: Плещеев внезапно понял, что дипломат Хрусталева, радиобуй на «девятке» и джип в ее кильватере являются звеньями одной цепи, и сразу же ему сделалось стыдно. Если бы не ткнули носом, как щенка сопливого, так бы и тащился с провожатыми на хвосте, пока не получил бы по голове и не лишился документов. И все же где он слышал этот спокойный, отчетливо насмешливый голос?

— Ну вот что, милай, — голос действительно был насмешлив и спокоен, — ментов звать вроде как не с руки, зашли-ка сотню зелени в оркестр, и разойдемся как в море корабли, идет?

— Легко…

Верно сказано, что весь мир театр, а люди в нем актеры, Плещеев вдруг понял, что играет роль в спектакле под руководством классного режиссера, и полез в карман за бумажником. Ну, блин, и постановочка! Облажаешься, так вместо гнилых помидоров тебя из калибра…

— Держи. — Он протянул седому бумажку в сто долларов, и тот, приняв ее, дал последний наказ:

— Ты, милай, держи дистанцию и не торопись! — Запустил двигатель, тронул машину с места и, включив габаритные огни, когда уже не было возможности разглядеть номер, быстро исчез в темноте.

Где же все-таки они встречались? Едва Плещеев открыл дверцу несчастной «девятки», как в изумлении замер. На лобовом стекле под щеткой очистителя зеленел портрет папы Франклина номиналом в сто баксов, и Сергея Петровича осенило — Токсово!!! Голос того самого незнакомца, что когда-то избавил его от беды на тернистом пути супружеской измены!.. Именно незнакомца, встретишь его на улице и мимо пройдешь, только и известно, что седой как лунь и на «Ниве» катается.

«Ну ладно». Сергей Петрович вернул стодолларовую в бумажник и, вытащив из бардачка детектор излучений, выполненный в виде авторучки, легко засек радиозакладку, установленную в салоне. Да, обиходили его по полной программе, и самым главным сейчас было не показать преследователям, что они засветились, тем более не следует пытаться оторваться от них. А то, что джип скоро примет его по-новой, Плещеев не сомневался.

В самом деле, не успел он выехать на набережную, как сзади замаячили уже знакомые фары, и Сергей Петрович ухмыльнулся: ладно, ребята, сами напросились. У Финбана он ушел направо и, остановившись у ближайшего таксофона, позвонил Лоскуткову на трубу. После чего неспешно, стараясь держаться поближе к освещенному — слава тебе Господи! — тротуару, потащился через весь город по направлению к Средней Рогатке.