Страница 106 из 119
Наконец я счел себя достаточно бодрым, чтобы встретиться с моим аргентинским издателем. Я так и не смог до него дозвониться. Я слышал в трубке гудки, но никто не отвечал на мой звонок. Я решил посоветоваться об этом с портье в моей гостинице.
— Я никак не могу дозвониться по одному номеру, — пожаловался я.
— В Буэнос-Айресе?
— Да. Компания Карлоса Пелегрини.
— Но Карлос Пелегрини всего в четырех кварталах отсюда!
— Я бы хотел сперва позвонить.
— Вы гораздо быстрее найдете их, если пойдете пешком.
Я отправился к ним в офис и отрекомендовался автором трех изданий, которые увидел на полках в магазине в Тукумане.
— Мы ожидали кого-то более пожилого, — признался мистер Навейро, управляющий директор этой фирмы.
— Я и так чувствую себя постаревшим лет на восемьдесят после всего, что пришлось пережить, — заверил я.
В кабинет к мистеру Навейро вошла женщина, до которой дошел слух о моем появлении.
— В правительстве есть один генерал, который читал вашу книгу, — сказала она. — Он министр путей сообщения, и он с удовольствием предложил бы вам проехать на поезде до Сальты.
Я сказал, что уже успел побывать в Сальте или, по крайней мере, совсем близко от нее.
— Он бы хотел, чтобы от Сальты вы доехали до Антафагосты в Чили.
Я сказал, что предпочел бы этого не делать.
— А еще генерал хотел бы знать, куда вы направляетесь дальше.
Я сказал, что на юг, в Патагонию.
— Он сам выпишет для вас билеты. Когда вы отправляетесь?
Мне некуда было деваться, и пришлось договориться о дне.
— Надеемся, вам понравится у нас в Аргентине, — сказал мистер Навейро. — Мы пережили ужасные времена, но сейчас стало получше.
Судя по всему, так оно и было. Вот уже два года здесь не похищают политических деятелей. Мой приятель Брюс Чатвин, недавно вернувшийся из Патагонии, сказал, что «эскадроны смерти» либо отправились на каникулы в Уругвай, либо катаются на лыжах в Швейцарии. Изабель Перон [50]была смещена с должности и посажена под домашний арест в глухой деревне со своими милыми канарейками и горничной. Я выразил некоторое сомнение в последних сведениях о том, что в стране нет политических заключенных.
— Вы не найдете ни одного политического заключенного во всей республике Аргентине, — заверил меня полковник Дотти, управляющий национальными тюрьмами. — Это люди, обвиненные в попытках совершить государственный переворот, а не политические заключенные.
Вскоре после моего прибытия шестьдесят «обвиненных в попытках совершить государственный переворот» погибли в восстании заключенных в Буэнос-Айресе. Одни оказались застрелены, другие задушены.
Я не мог опровергать заявления мистера Навейро и не хотел показаться грубым. Он так рвался мне угодить. Не нужно ли мне отправить кому-то телеграмму или факс? А может, я прямо сейчас надиктую письмо этой милой секретарше? Мой номер в отеле достаточно удобен? Какие достопримечательности Аргентины я еще хотел бы осмотреть? Может быть, стоит немедленно отправить кого-то самолетом в Патагонию, чтобы он обо всем договорился до моего приезда?
— Ну что ж, — продолжал он, — полагаю, вы уже знаете, что наша страна — страна мяса. И чтобы отпраздновать ваше прибытие в Буэнос-Айрес, вам следует съесть хороший кусок мяса.
Я впервые в жизни видел такой огромный стейк — размером с подметку самой большой футбольной бутсы и цвета вареной свеклы. В этом престижном ресторане требовалось заранее оговорить не только сорт мяса, но и породу животного. Например, шейка, длиннорогий. Или филе, короткорогий.
— Да, сейчас у нас тишь да гладь, — разливался соловьем мистер Навейро, наливая вина. Он сказал, что Изабель Перон была настоящим ужасом, но что при этом многие сочувствуют ей, вместо того чтобы осуждать или ужасаться. Зато генерал Видела, за свой мрачный облик прозванный «Черепом» или «Скелетом», является милым скромняшкой. И теперь большинство народа верят, что с его помощью Аргентина вернется на путь цивилизации.
Меня поразило, насколько здешняя неуправляемая бюрократическая система напоминает Италию. Волею случая эта развитая страна оказалась территориально привязана к странам третьего мира, но в политическом плане она совершенно не развита, ее правительство не заслуживает доверия, а политики продажны. Патриотизм без веры в закон и свободу выборов вырождается здесь в низменную агрессию или махровый провинциализм. Политики выглядят лгунами, потому что не имеют никакой власти. Для страны с самой высокой грамотностью в Южной Америке и одним из самых высоких уровней грамотности в мире (91,4 %) у Аргентины не было никаких оправданий тому, что здесь все еще существовала тирания. Даже самый снисходительный свидетель не смог бы оправдать столь беспечную терпимость к авторитаризму приевшейся отговоркой, что альтернативой ему может стать анархия. И я спросил: может, это и есть признак национального инфантилизма?
— Не знаю, — ответил мистер Навейро. — Но вот что я думаю. Это очень богатая страна. У нас огромные ресурсы. И у нас очень высокий уровень жизни, даже на севере, где вы уже побывали, он тоже относительно высок. И я думаю, что не похвастаюсь впустую, если скажу, что мы усердно трудимся. Во всяком случае большинство людей здесь работяги. Но у нас есть один огромный недостаток. Знаете какой?
Я сказал, что понятия не имею.
— Каждый готов усердно работать сам по себе, но мы не умеем работать сообща. Я сам не понимаю отчего, но это так: мы не умеем работать как одна команда.
— Ничего удивительного, что правительство, состоящее из самовольно захвативших власть генералов, не вдохновляет своих граждан на командный труд, — заметил я. — Почему бы им не провести выборы?
— Мы все еще не теряем надежды, — заявил мистер Навейро, — а теперь, если вы не против, я поговорил бы о чем-то другом.
— Хорошо.
— Я читал ваше эссе о Редьярде Киплинге. Оно очень хорошее.
Это был обзор книг, причем довольно подробный, недавно помещенный в «Нью-Йоркском книжном обозрении». Я сильно удивился тому, что мистер Навейро вообще его увидел, потому что до сих пор не видел его сам. Правда, в отличие от мистера Навейро я не пользовался услугами воздушной почты и вдобавок был либо в Боливии, либо в Перу, когда вышел этот номер.
Мистер Навейро сказал:
— А знаете, кому покажется интересным ваше мнение о Киплинге? Борхесу.
— Неужели? Я всегда хотел с ним познакомиться.
— Мы его издаем, — сообщил мистер Навейро, — думаю, это легко можно устроить.
Мне пришлось подождать, пока мистер Навейро выполнит свое обещание. Тем временем его менеджер по связям с общественностью отправил ко мне в отель репортера, чтобы тот взял интервью. Это был тщедушный человечек, горевший желанием узнать, что я думаю по поводу Аргентины. Я растерялся, не зная, с чего начать. Кроме языковых проблем с точными определениями для политических неурядиц (например, как должно звучать по-испански «грязная агрессия» или «махровый провинциализм»?), у меня из головы не шло предупреждение: «Не вздумайте их критиковать — они на дух не выносят критики!»
Репортер принял мое затруднение за стеснительность. Он решил, что меня надо подтолкнуть к нужным ответам.
— Аргентина — страна высокой культуры, верно?
— О да, очень высокой.
Он черкнул в своем блокноте.
— И цивилизованная, не так ли?
— Безусловно.
Он застрочил еще активнее.
— Отличные поезда — не хуже, чем в. Англии?
— Совершенно согласен.
— Девушки красивые? — Он умудрился одновременно строчить и лукаво улыбнуться.
— Неотразимые.
— Ну а Буэнос-Айрес, он как…
— Париж, — закончил я.
— Конечно, — подытожил он и завинтил колпачок на ручке. Интервью было закончено.
В тот же день я пошел на вечеринку, где познакомился с человеком, переводившим мои книги для аргентинских читателей. Он вызвал у меня искреннее уважение за то, что нашел источник цитаты, которую я предательски оставил без упоминания об авторе. Это были две строчки из «Перехваченных писем» Томаса Мура. Но, с другой стороны, Роландо Коста Пикацо преподавал в Огайо и Мичигане, а там это никого не удивит. Он тоже сказал, что мне следует познакомиться с Борхесом.
50
Мария Эстела Мартинес де Перон, известна под именем Изабель, — третья супруга Хуана Перона, президента Аргентины, и первая женщина — президент Аргентины в 1974–1976 годах. Первая в мире женщина-президент.