Череп грифона

И оружие это сработало. Большой, свирепый македонец побелел, как молоко. Его пальцы сложились в отвращающем беду знаке, и он сказал по-македонски что-то такое, чего Соклей не понял. Немного придя в себя, парень снова перешел на эллинское наречие, понятное Соклею:

— Надеюсь, тамошние колдуньи превратят тебя в паука, ты, широкозадый сын шлюхи!

Ухмыляясь, Соклей ответил:

— Я тоже люблю тебя, мой дорогой.

За ухмылкой он прятал внутреннюю борьбу, которую ни за что бы не показал. Если телохранитель как следует разозлится, он вытащит меч, и Соклей едва ли сможет защититься.

Но здоровяк содрогнулся и сделал еще один суеверный защитный жест, а потом повернулся и затопал к баку. Вскоре на корму явился Полемей.

— Говорят, у вас тут фессалийское колдовство? — спросил он.

Насколько он сам был суеверен? Соклей не смог определить это по его голосу, поэтому ответил просто:

— Верно, — и стал ждать, что произойдет дальше.

Полемей фыркнул, поднялся на ют и помочился в море. Потом вернулся на бак, где, казалось, вступил со своим телохранителем в соревнование по крику. К огорчению Соклея, орали они оба на македонском. Телохранитель не стеснялся высказывать все, что думает, размахивать руками перед лицом Полемея и стискивать их в кулаки. Полемей вел себя так же несдержанно.

— Очаровательные люди эти македонцы, — заметил Соклей негромко, подойдя к двоюродному брату и встав рядом.

— Да, не правда ли? — Менедем возвел глаза к небу.

— И они правят почти всем цивилизованным миром, — мрачно сказал Соклей и выпрямился с немалой гордостью. — Но только не Родосом.

— Слава богам! — воскликнул Менедем, и Соклей кивнул.

— Стой! — крикнул Диоклей, и усталые гребцы «Афродиты» сложили весла.

За их спинами закатное солнце раскрасило Эгейское море в цвета крови и огня. Двое портовых рабочих поймали канаты, брошенные моряками галеры, и крепко привязали акатос у пристани Пароса.

На вершине горы Марпесса солнечный свет все еще сиял куда ярче, чем внизу, на море.

Менедем хлопнул в ладоши.

— Браво! — крикнул он своей команде. — Вы хорошо потрудились! От Китноса был долгий переход!

— А то мы не знали… — сказал кто-то.

Телеф. Менедем мог бы побиться об заклад, что именно он во всеуслышанье выразил неудовольствие. Но Телеф заслужил на это право, потому что поработал веслом не меньше любого другого.

— Завтра будем в Аморгосе, — продолжал Менедем. — Потом — Кос, там сделаем остановку. Вы, ребята, честно ее заслужите.

— Да уж конечно заслужим! — И снова Телеф взял на себя смелость говорить за всех моряков, и его согласие звучало почти как угроза.

— Мы не доберемся до Коса через день после Аморгоса, если только с запада не налетит сильный ветер, — заметил Диоклей. — Но это маловероятно…

Начальник гребцов попробовал воздух, пару раз влажно чмокнув губами.

— Думаю, завтра у нас будет ветер, сегодняшний мертвый штиль кончится.

— Наверное, ты прав, — сказал Менедем.

Тончайший намек, тень ветра скользнула по его щеке — мягче, чем рука гетеры. Он посмотрел на север. Несколько облачков плыли по небу, а не стояли на месте, как было весь этот длинный жаркий день.

— Неплохо бы опустить парус.

— Конечно, это было бы прекрасно, — согласился Диоклей. — Но даже на Аморгосе придется торопиться, ведь до завтрашнего отплытия надо будет наполнить амфоры водой. Не умирать же нам от жажды в такую жару.

— Знаю, знаю! — Менедем попытался утешить себя, как мог: — На Паросе есть хорошая вода, а не та солоноватая гадость, которой мы запаслись на Китносе.

Он снова остался ночевать на борту «Афродиты». Откровенно говоря, ему очень хотелось пойти в одну из портовых таверн, напиться до головокружения и переспать с тамошней служанкой или найти бордель. У него не было женщины с тех пор, как они останавливались на Косе. А для мужчины на третьем десятке воздерживаться несколько дней было тяжелым испытанием.

Но если бы он поступил так, как ему хотелось, кто-нибудь наверняка спросил бы: «Скажи, а кто тот высокий сукин сын в сопровождении воинов?» Мог бы, конечно, сгодиться ответ: «Алкимос из Эпира». Но с другой стороны, мог бы и не сгодиться, вдруг бы Менедем сболтнул лишнее. Если бы напился. Он знал себя слишком хорошо, чтобы этого не понимать. Поэтому он завернулся в гиматий, устроился на юте, некоторое время смотрел на звезды, а потом уснул.

Когда он проснулся, на зазубренном восточном горизонте виднелся лишь очень слабенький намек на серое. Менедем почувствовал, что ему хочется разразиться радостным криком, потому что волосы его взъерошил свежий северный ветер. Если они пойдут не только на веслах, но и под парусом, у них будет куда больше шансов добраться к закату до Аморгоса.

Потом Менедем слегка нахмурился. В воздухе чувствовалась влажность, предвестник дождя. Он пожал плечами. Сезон был поздноват для ливня, но даже в это время года ливни случались.

Как только посветлело настолько, что в ночной черно-серебряный мир стали возвращаться краски, Менедем начал трясти моряков, чтобы послать их в город с сосудами для воды.

— А как мы найдем фонтан? — проскулил Телеф.

— Спросите кого-нибудь, — без всякого сочувствия ответил Менедем. — Вот. — Он дал ворчащему моряку несколько оболов. — Теперь ты можешь заплатить за ответ не из собственных денег.

Телефу, без сомнения, нравилось волочь гидрию не больше, чем любому другому, но Менедем пресек его возражения, прежде чем парень успел открыть рот. Телеф сунул оболы за щеку и ушел вместе с товарищами. Менедем представил, как удивятся женщины, наполняющие сосуды водой для дневной стряпни и стирки, когда к фонтану нагрянут моряки. Потом покачал головой. Как и на Наксосе, на Паросе останавливалось много судов, и местные женщины должны были уже привыкнуть к таким визитам.

Соклей показал на север.

— Хотел бы я знать, не попадем ли мы в грозу. Некоторые из облаков кажутся гуще и серее, чем обычные дождевые.

— Я и сам так думаю, — ответил Менедем. — Дождь бы нам помешал: попробуй определить курс, когда видишь не дальше чем на пару стадий. И если парус промокнет, это тоже задержит нас.

— Люди, может, и не станут возражать против дождя, после того как гребли весь день на такой жаре, — сказал Соклей. — Прохладная погода даже лучше.

— Поначалу, может, и так. Но когда сменяешься с вахты на веслах, легко схватить озноб, а в придачу и судороги. Дождь — не такая уж веселая штука, когда от него негде укрыться.

Они оставили Парос почти так рано, как и рассчитывали. Едва судно вышло из гавани, Менедем приказал опустить парус, и крепчающий бриз зашумел в снастях; мачта заскрипела в гнезде, когда ветер наполнил парус. Торговая галера шла по ветру до тех пор, пока не миновала канал между Паросом и Олиаросом — островом поменьше на юго-западе.

— Я слышал, что на Олиаросе есть пещера, где полно острых скал, торчащих из пола и свисающих с потолка, — сказал Соклей. — Вот на что мне хотелось бы посмотреть.

— Зачем? — удивился Менедем.

Повинуясь его приказам, моряки перекинули рей назад слева по борту — чтобы извлечь как можно больше преимуществ из ветра.

— Зачем? — повторил Соклей. — Потому что это может оказаться красивым. И наверняка интересным. Говорят, кое-кто из тех, кого преследовал Александр Великий, прятались там некоторое время.

— Да? — Менедем поднял правую руку с рукояти рулевого весла и погрозил двоюродному брату пальцем. — Ты всегда критикуешь подобные источники информации, утверждая, что то, что в большинстве случаев «говорят», — полнейшая чепуха. Так почему ты веришь в то, что «говорят» на этот раз?

— Я слышал, внутри пещеры есть надписи… Но я думаю, ты прав — это еще ничего не значит. Люди могли написать все это спустя годы после смерти Александра.

— А зачем? — спросил Менедем. — Чтобы привлечь посетителей в эти пещеры? Если хочешь знать мое мнение, поползать там захотели бы разве что только карлики.