Вороны

— А-ааа…. Глупый! Что ты наделал?!

— Ничего! Я только дотронулся!

Арина в слезах смотрела на свою испачканную кровью рубаху.

— Меня мать побьет из-за тебя!

Лукас растерянно взглянул на пятно крови на ее подоле, но военный трофей увлек его больше. Он ткнул палкой, — снова показались капли крови и трофей шевельнулся. Воздух вновь огласился громкими криками. Пелагея не выдержала и выскочила на крыльцо:

— И чего так глотку драть? А если кто из взрослых почивают? Всю общину на уши поставили…

Суровый взгляд упал на детвору, на платье, наконец, на предмет их волнений…

— Гардиния! Подойди! Посмотри ка, что эти сорванцы учудили…

Дочь вышла со двора, где кормила овец, подошла ближе. На земле, весь в пыли, лежал взрослый птенец ворона. Мать наклонилась ближе:

— Смотри! Еще живой! Надо же! Пытается перевернуться… Нет, все равно сдохнет!

Гардиния видела, как открылся один глаз с темным ободком. И этот зрачок коричневый с золотыми крапинками…

Она прижала руку к груди, чувствуя самое ужасное. Стая ворон кружит в небе над пойманной птицей. Их резкие, сильные крики зазвенели в ушах. Лукас ударил по подбитой птице палкой.

— Мы его в поле поймали! Из рогатки попали. Я первый в него попал…

— Нет, я! — раздалось рядом писклявым голосом, — вечно ты врешь! Я на тебя матери нажалуюсь…

— Гардиния! Доченька! Что с тобой? Да ты вся посерела!

Земля закружилась, рванула из — под ног, — без чувств девушка упала рядом с умирающей птицей.

— Уйдите! Да, разойдитесь все! Дайте мне ее в дом занести…

Мужской окрик заставил детвору рассыпаться, как горох. Оркас подхватил Гардинию на руки и вошел в дом. Причитающая Пелагея зашла следом. Птицы же еще немного покружили и неожиданно, как по негласному зову, унеслись прочь. Мертвый Алес остался лежать на траве.

Глава 24

— Ну… слава богам! Напугала до смерти! В себя приходит… Только белая, как молоко. Гардиния…

Дочь разомкнула веки, — она в своих покоях, лежит на подушках. Рядом, на ее кровати сидят Оркас с матерью, — у обоих волнение на лице. У матери — искренняя тревога за дочь, у мужчины же… Позапрошлую ночь она впервые узнала, что означает этот взгляд.

— Матушка… прошу… негоже ему быть здесь.

— Да, ладно уж тебе! Он тебя сюда отнес — чай не пустое. Причина есть. Люди зря судачить не станут.

— Я не стану ее неволить. На крыльцо выйду.

— Еще чего не хватало! На крыльцо! Что ж ты меня как хозяйку позоришь? Чай обед готов, — проходи в столовую.

Оркас загородил широкими плечами весь проход в ее покои, его тяжелые сапоги застучали в сторону кухни. Гардиния же отвернулась к стене. Память болезненно рисовала ту заботу и нежность, с которой Михас смотрел на брата…

Отведав кислых щей со сметаной, затем румяных оладий, Оркас отправился на поиски девушки. Заглянул в комнату. Вышел на улицу, — хрупкая фигура Гардинии, замотанная в теплый платок, стояла возле садовой ограды.

На шесте, воткнутом в землю, висела черная птица. Девушка подошла, отряхнула грязь. Попыталась снять, но Оркас схватил ее за руку, воскликнул:

— В своем ли ты уме? Ворон нельзя трогать, — вдруг болезнь какая прилипнет? Разве ты не знаешь, что вороны — пособники злых духов? Одна падаль в их крови…

— Пусти!

Пелагея суетливо подбежала, пробормотала:

— Да что это вы, из-за вороны ругаться то вздумали?! Я тут ее не для того повесила, — а вредителей огородных пугать. Что ей зря пропадать? Идите! Идите в дом! Гардиния! Что ты как рано поднялась? Ведь нехорошо тебе — видно. Полежала бы…

Девушка послушно вернулась в дом, грусть и сонливость читались на бледном лице. Оркас изо всех сил старался развеселить ее, шуткой настроить на любовный лад, но ничего не вышло. Поняв тщетность своих усилий, он извинился и уехал. Пелагея поджала губы, бросила хмурый, недовольный взгляд на дочь, но та вновь исчезла в покоях…

Как все здесь все привычно, уютно; на мгновение умиротворение сладостно согрело душу. Здесь прошло ее беззаботное детство, которое осталось в прошлом. И она сама скоро станет прошлым. Воспоминанием в сердцах селян, матери… Легендой. Как та, что поют ночами перед костром. Она достала из-за пазухи серебряное кольцо, что подарил Михас, приблизила к глазам. Что будет, когда мать узнает? Что будет тогда с ней? Что станет с ней самой, когда она навсегда превратиться в ворона? Страшно! Ведь она больше никогда не увидит своих близких, навсегда изменится. Она бы многое отдала, лишь бы еще побыть рядом, провести рядом с матерью все время, что им отпущено до того как… А вдруг ее также убьют? А вдруг жизнь ворона — не для нее? Или Михас разлюбит ее или она разлюбит его? Что тогда ей делать? А вдруг их любовь — ненастоящая и ее ждет смерть? Как нелегко дается ей этот переход! Словно кто-то по капле пьет жизнь и дергает за все страхи и сомнения разом. Она вскрикнула от боли и неожиданности. На веки будто кто-то резко надавил пальцами. Комната поплыла перед глазами, то расширяясь, то сжимаясь. Тошнота подкатила к горлу. Но дремота была сильнее. Что с ней творится?!!! Сегодня она обещала Михасу прийти, и, конечно же придет … если проснется к вечеру… Голова сама склонилась на подушки, тело скользнуло под одеяло. Лицо Михаса — последнее, что явилось перед тем, как Гардиния погрузилась в тяжелый долгий сон.

Прозрачное черное покрывало упало на знакомый дуб, на такое гостеприимное место. Тихий монотонный звон раздавался над головой. Гардиния перебросила в другую руку шар… Вот она и дома. Быстро огляделась — никого. Привычно налила себе стакан воды, — где же Михас? Здесь ли он?

— Здесь, — раздалось за спиной.

Девушка бросилась ему на шею, поцеловала безжизненные глаза.

— Любимый! Мне так жаль…

Что тут скажешь? Она привлекла его голову к груди. Гулкие неровные удары его сердца трогали за живое. Но что она могла изменить? Михас отстранился, тяжело вздохнул и произнес:

— Я так за него боялся! Он всегда был таким доверчивым… Нельзя было отпускать его одного! Мы прилетели слишком поздно…

Если бы вороны умели плакать…

— Мать отправилась в дом сестры. Братья тоже. Отец на озере, — хочет побыть один.

— Что это за звон над дубом?

— Ты знаешь, что значит у людей плач? Это не плач, но прощание с ним… Сообщение остальным воронам о гибели одного из рода. У нас тоже есть траур.

— Траур? Как вороны соблюдают траур? Может, ты хочешь побыть один?

— Нет. Я рад, что ты пришла и что ты рядом. Траур по Алесу не помешает нам с тобой исполнить задуманное…

Глава 25

Оркас сильнее пришпорил коня, бросил унылый взор на зеленую долину, простиравшуюся перед ним, на пыльную дорогу и невеселые мысли опять роем жалящих пчел закружили над ним. Может, он ошибся? Лучше отступить? Нет. Унизительно… Всем на смех! Да… Невесело быть не удел. Выбрал себе невесту, которая и знать его не хочет! Ни единого намека на ласку, интерес в его сторону. Есть ли хоть малая надежда? Еще пару дней назад Гардиния щебетала словно птичка, а сегодня холодна, суха с ним, что лежалый ломоть хлеба. В глаза не смотрит, отворачивается, — хуже не придумаешь. Что у нее в груди — сердце иль ледышка? Он и не думал, что его так заденет за живое… Может, по характеру такая или ей он совсем не люб? Нет! Не может быть! Все девушки на выданье в их селе на него заглядываются, робеют или пытаются понравиться. Да и на гуляньях когда был — зазывные взоры селянок, смотрят на него и беспокойно теребят косу, — верный знак. Вот выберет себе другую и женится! Женится ей назло! Потом с молодой женой поедет мимо их села, уж он — то найдет причину, и чтоб прям мимо нее проехать с радостными песнями, смехом. Пусть потом локти кусает, что такого парня упустила! Вот уж он тогда посмеется!

Он натянул вожжи, пустил животное шагом — нужно перевести дух и ему и коню. Неужели он один из тех простаков, что из-за девки себе душу рвет? Полно! Он — мужчина, хозяин. Много и других прелестей вокруг, помимо девок. Его любимая дорога, простор, под ним верный конь…Он покрутил головой, задышал спокойнее… Но внутри все продолжало ныть от гнева и обиды. Вот, заноза! Что ж она все лицо то от него воротит? Внимание уделял, ласковые слова говорил, а она все как в первый день чурается! Знает, небось, что семнадцать лет, — пора замуж выходить. Чего горной козой скакать? От такого предложения отказывается! Да о чем она только думает? Не хочет же она век в девках просидеть? Да она просто дура! Не видит своей выгоды, не умеет ухватить птицу счастья за хвост. И скажите, зачем ему такая супруга? Ему смышленая нужна, с хитринкой. Из таких хорошие хозяйки выходят, жены, и мать его такая была. А иначе…. Неожиданная мысль заставила и его и коня остановиться, как вкопанного. А что если…. А что если у нее другой есть?! Так или не примете… Ноздри возмущенно затрепетали. Получается, дурак — он, а не она. Ищет причины в ней, в себе, а вот в чем настоящая причина то!!! А он тут всю голову свою несчастную сломал! А она просто по другому сохнет! Нет… Не может быть… Пустое… Мать бы сказала и да не было никого у них в гостях, — он, почитай, каждый день бывает. Застал бы нового ухажера в доме иль где неподалеку. Не тайком же она к нему бегает… Хотя, кто знает… Связалась, может, с проходимцем каким-нибудь. Честный то человек всегда с открытыми помыслами и целями в дом идет, а не по подворотням прячется.