Джульетта

Принуждены на время отлучиться,

Глазам ее свое моленье шлют —

Сиять за них, пока они вернутся.

Но будь ее глаза на небесах,

А звезды на ее лице останься, —

Затмил бы звезды блеск ее ланит,

Как свет дневной лампаду затмевает;

Глаза ж ее с небес струили б в воздух

Такие лучезарные потоки,

Что птицы бы запели, в ночь не веря.

Я обдумывала эти строки всю дорогу по виа дель Парадизо. Ромео явно пытался сделать Джульетте комплимент, сказав, что ее глаза подобны сияющим звездам, но выразился довольно чудно. По-моему, не самая удачная мысль кадрить девушку, живописуя, на что она была бы похожа без глаз.

Но любимая поэзия хотя бы отвлекла меня от других фактов, которые я узнала за день. Мои родители умерли ужасной смертью, порознь; не исключено, что от рук убийцы. Покинув склеп несколько часов назад, я все еще не могла до конца осознать ужасное открытие. К шоку и скорби примешивались пресловутые блошиные укусы страха, как и накануне, когда мне показалось, что за мной идут от банка. Но прав ли был Пеппо, призывая меня к осторожности? Неужели и я теперь в опасности, ведь столько лет прошло? Если так, пожалуй, лучше вернуться в Виргинию. Но вдруг здесь меня и вправду ждет сокровище? Что, если где-нибудь среди бумаг из маминой шкатулки и впрямь откроется намек на местонахождение «Глаз Джульетты», что бы это ни было?

Занятая своими мыслями, я забрела в уединенный монастырский сад возле площади Святого Доменико. Уже начинались сумерки, и я секунду постояла в портике крытой галереи, впитывая последние лучи заходящего солнца. Вечерние тени медленно подползали к моим ногам. Мне еще не хотелось возвращаться в гостиницу, где меня ждал дневник маэстро Амброджио и вторая захватывающая бессонная ночь с путешествием в 1340 год.

Растворившись в лучезарном свете заката, я думала о родителях, когда впервые увидела его — маэстро.

Он шел по темной уже галерее напротив с мольбертом и всякой мелочью, которую то и дело ронял, останавливался и перехватывал поудобнее. Сперва я молча смотрела на него — не смотреть было невозможно. Со своими длинными седыми волосами, потертым пиджаком и открытыми шлепанцами, маэстро был не похож на других итальянцев. Скорее он смахивал на путешественника во времени из Вудстока, шаркающего по миру, который заполонили симуляторы и копии.

Сперва он меня не заметил, и когда я нагнала его и подала оброненную кисть, маэстро подскочил от испуга.

— Извините, — сказала я. — Кажется, это ваше.

Маэстро недоуменно взглянул на кисть, но все же взял ее — неловко, словно не осознавая, что это. Затем он перевел взгляд на меня, все еще ничего не понимая, и спросил:

— Мы знакомы?

Не успела я ответить, как на его лице расплылась улыбка и он воскликнул:

— Как же, как же, я вас знаю! Я вас помню. Вы… Напомните, как вас зовут?

— Джульетта Толомеи, но я не думаю…

— Да-да-да, конечно! Где же вы были?

— Я? Я только приехала.

Он поморщился от собственной недогадливости.

— Конечно, вы только что приехали! Не обращайте на меня внимания. Вы только что приехали и вот стоите здесь, Джульетта Толомеи, прекраснее, чем когда-либо. — Он улыбнулся и покачал головой: — Никогда я не понимал механизм времени, никогда.

— С вами все нормально? — спросила я, ничего не понимая.

— Со мной? О да, благодарю вас. Но вы должны обязательно наведаться ко мне. Я хочу вам кое-что показать. Знаете мою мастерскую на улице Святой Екатерины? Синяя дверь. Не стучите, заходите без церемоний.

Только тут до меня дошло, что он принял меня за туристку и хочет всучить мне сувенир. Ага, сейчас, подумала я, так я и попалась на эту удочку.

Когда вечером я позвонила Умберто, он пришел в сильное волнение, узнав о моих открытиях, связанных с гибелью родителей.

— Ты уверена? — повторял он. — Ты точно уверена, что это правда?

Я сказала, что да. Факты не только указывали, что двадцать лет назад отец с матерью перешли дорожку каким-то темным личностям, но, судя по всему, эти личности до сих пор не успокоились. Иначе с чего кому-то идти за мной от банка?

— Ты уверена, что он за тобой следил? — не поверил Умберто. — Может, он…

— Умберто, — перебила я, — он был одет в тренировочный костюм.

Мы оба знали, что для Умберто лишь последний негодяй пойдет по центральной улице в спортивном костюме.

— Может быть, он хотел залезть к тебе в карман? — неуверенно предположил Умберто. — Увидел, как ты выходишь из банка, и решил, что ты сняла деньги.

— Может. Вот чего я точно не пойму, с какой радости кому-то красть шкатулку. В ней нет ничего о «Глазах Джульетты»…

— «Глазах Джульетты»?!

— Так сказал Пеппо. — Я со вздохом плюхнулась на неразобранную постель. — Вроде бы это и есть сокровище. Но если тебе интересно мое мнение, я думаю, все это просто большая афера. Наверное, мама с теткой Роуз сидят сейчас в раю и хохочут надо мной. Ладно… Как у тебя дела?

Мы поговорили еще добрых пять минут, прежде чем я выяснила, что Умберто живет не в доме тетки Роуз, а в нью-йоркской гостинице и ищет работу. Я не могла представить его в качестве официанта на Манхэттене, натирающего пармезан на макароны посетителям. Видимо, он разделял мои чувства, но голос у него был усталый и подавленный. Мне очень хотелось утешить Умберто, сказав, что я вышла на след большого сокровища, но, несмотря на обретение маминой шкатулки, я не представляла, с чего начать.

ІІ.ІІІ

Смерть выпила мед твоего дыханья,

Но красотой твоей не овладела.

Сиена, год 1340-й от Рождества Христова

Смертельного удара так и не последовало.

Вместо этого брат Лоренцо, все еще стоявший на коленях и шептавший молитву в шаге от негодяя, услышал короткий отвратительный хрип. Дрожь сотрясла всю повозку, послышался глухой звук упавшего на дорогу тела, и наступила тишина. Робко приоткрыв один глаз, брат Лоренцо убедился, что несостоявшийся убийца уже не нависает над ним с обнаженным мечом. Тогда чернец нервно вытянул шею — посмотреть, куда это бандит так внезапно исчез.

Он лежал на краю придорожной канавы, изломанный и окровавленный, — человек, который еще несколько секунд назад был самоуверенным предводителем шайки грабителей. Каким простым и хрупким он выглядит теперь, подумал брат Лоренцо, с кинжалом, торчащим из груди, и струйками крови, стекавшими из дьявольского рта в ухо, немало слышавшее напрасной слезной мольбы.

— Матерь Божья! — Чернец благодарно воздел к небесам сложенные руки. — Спасибо тебе, о Пресвятая Дева, спасшая жизнь твоего недостойного служителя!

— Пожалуйста, пожалуйста, брат, только я не дева.

Услышав какой-то загробный голос и спохватившись, что говоривший находится совсем близко и весьма грозно выглядит в шлеме с плюмажем, кирасе и с копьем в руке, брат Лоренцо вскочил на ноги.

— Святой Михаил! — воскликнул он с восторгом и ужасом. — Ты спас мне жизнь! Этот человек — негодяй, он едва не убил меня!

Святой поднял забрало, открыв юное лицо.

— Да, я так и понял, — сказал он вполне человеческим голосом. — Но вынужден снова тебя разочаровать — я и не святой.

— Кто б ты ни был, благородный рыцарь, — вскричал брат Лоренцо, — твое появление поистине чудо, и я уверен, что Пресвятая Дева щедро вознаградит тебя за этот поступок в раю!

— Спасибо, брат, — отозвался молодой рыцарь. В его зеленых глазах заплясали лукавые искры. — Будешь говорить с ней в следующий раз, передай, что меня вполне устроит награда на земле. Другая лошадь, например. С этой я уж точно опозорюсь на Палио.

Брат Лоренцо моргнул раз-другой. Он постепенно начинал осознавать, что его спаситель сказал правду: он отнюдь не святой. А судя по вольным речам о Деве Марии, он, как ни прискорбно, еще и не слишком благочестив.

В тишине отчетливо послышался тихий скрип крышки гроба — его обладательница пыталась украдкой рассмотреть своего храброго спасителя. Брат Лоренцо поспешно уселся сверху, чтобы ей помешать. Чутье подсказывало ему, что эти двое молодых людей не должны знать друг друга.