Страница 22 из 22
Возрадовавшись услышанному и очень желая верить, что его живопись способна перевернуть душу молодого шалопая и отвратить его от прежних проказ, маэстро кивнул, в целом довольный проведенной за ночь работой:
— Она этого стоит.
Ромео посмотрел на него вдруг сузившимися глазами:
— Вы говорите так, словно она жива?
Секунду маэстро Амброджио молчал, вглядываясь в лицо молодого человека, словно испытывая силу его решимости.
— Джульетта ей имя, — сказал он, наконец. — Полагаю, вы, друг мой, своим прикосновением пробудили ее от смертного сна. Когда вы уехали в таверну, я увидел, как этот дивный ангел восстал из гроба…
Ромео вскочил с крышки, словно под ней вдруг развели огонь.
— Это дьявольское искушение! Не знаю, отчего дрожит моя рука — от блаженства или ужаса?
— Вас страшат людские козни?
— Людские — нет. Дьявольские — да, и очень!
— Тогда утешьтесь тем, что я вам скажу. Не Господь и не дьявол уложили ее в гроб, но монах Лоренцо, из опасений за ее жизнь.
Рот Ромео приоткрылся от удивления.
— Вы хотите сказать, она вообще не умирала?
Маэстро Амброджио не сдержал улыбки при виде довольно комичной мины юноши.
— Живехонька, как мы с вами.
Ромео схватился за голову:
— Вы насмехаетесь надо мной! Я не верю вам!
— Это как вам будет угодно, — вежливо сказал маэстро, поднимаясь и собирая кисти. — А для уверенности откройте гроб.
Не столь обрадовавшись отсутствию в последнем доме его обитательницы, сколько разгневавшись, юноша взглянул на художника с подозрением:
— Где она?
— Этого я вам не скажу, а то получится, что я злоупотребил оказанным доверием.
— Но она жива?
Маэстро пожал плечами:
— Была жива, когда вчера я откланялся на пороге дома ее дяди, и помахала мне на прощание.
— Кто ее дядя?
— Этого я вам не скажу.
Ромео шагнул к маэстро, ломая пальцы:
— То есть мне придется спеть серенаду под каждым балконом в Сиене, прежде чем выглянет та, кого я ищу?
Данте вскочил, едва Ромео направился к его хозяину с угрожающим, как показалось псу, видом, но вместо рычания пес вдруг поднял морду и издал долгий выразительный вой.
— Она пока не выйдет, — отозвался маэстро Амброджио, нагнувшись и ласково потрепав собаку. — У нее сейчас нет настроения слушать серенады. Может, оно вообще не появится.
— Тогда зачем, — в отчаянии воскликнул Ромео, готовый от горя толкнуть мольберт с портретом на пол, — вы мне это рассказали?
— Затем, — ответил художник, исподтишка забавляясь огорчением юноши, — что глазу художника невыносимо видеть белоснежного голубя, теряющего время в компании ворон.
III.І
Что в имени? То, что зовем мы розой, —
И под другим названьем сохраняло б
Свой сладкий запах!
Вид с крепости Медичи открывался великолепный. Я видела не только терракотовые крыши Сиены, раскаленные полуденным солнцем, но и, по меньшей мере, на двадцать миль вокруг покатые холмы, вздымавшиеся застывшими океанскими волнами всех оттенков зеленого и — вдалеке — синеватого. Снова и снова я поднимала голову от чтения, упиваясь красотой пейзажа в надежде, что он выгонит из моих легких застоявшийся воздух и наполнит душу летом, и всякий раз, опуская голову и вновь принимаясь за дневник маэстро Амброджио, я окуналась в мрачные события 1340 года.
Утро я провела в баре Малены на пьяцца Постьерла, листая ранние пьесы «Ромео и Юлия» пера Мазуччо Салернитано и Луиджи Да Порто, написанные в 1476 и 1530 годах. Интересно было следить за развитием и усложнением сюжета; в частности, Да Порто ввел литературные повороты в трагедию, основанную, по заверению Салернитано, на реальных событиях.
В изложении Салернитано Ромео и Джульетта, вернее, Мариотто и Джианноцца, жили в Сиене, причем их родители не враждовали. Они тайно обвенчались, подкупив священника, но подлинная трагедия разыгралась, когда Мариотто убил знатного горожанина и вынужден был отправиться в изгнание. А родители Джианноццы, не зная, что их дочь уже обвенчана, потребовали от нее выйти замуж за кого-то другого. В отчаянии Джианноцца упросила монаха составить сильное снотворное зелье; эффект оказался столь велик, что ее безмозглые родители поверили, что дочь умерла, да сразу ее и похоронили. К счастью, монах смог вынести ее из склепа, после чего Джианноцца тайно отбыла на корабле в Александрию, где Мариотто жил себе припеваючи. Однако посланец, который должен был сообщить ему о снотворном зелье, был захвачен пиратами, и, получив весть о смерти Джианноццы, Мариотто стремглав кинулся назад, в Сиену, чтобы умереть подле жены. В городе он был схвачен солдатами и обезглавлен. Джианноцца же провела остаток жизни в монастыре, промочив слезами не один платочек.
Получалось, основными элементами этой оригинальной версии были тайное венчание, изгнание Ромео, несуразный план со снотворным зельем, не достигший цели посланец и возвращение Ромео в Сиену на верную гибель по получении вести о смерти Джульетты.
Неожиданный поворот заключался, конечно, в том, что все предположительно случилось в Сиене. Окажись Малена рядом, я бы спросила ее, знают ли об этом сиенцы. Сильно подозреваю, что нет.
Интересно, что когда Да Порто спустя полвека взялся за этот сюжет, ему тоже непременно хотелось добавить в пьесу реальности — например, назвать Ромео и Джульетту настоящими именами, — но при этом он не решился развернуть действие в Сиене и перенес его в Верону, сменив все фамилии, — возможно, чтобы избежать мщения со стороны влиятельных кланов, замешанных в трагедии.
По моему мнению, Да Порто написал куда более закрученную историю. Именно он придумал бал-маскарад и сцену на балконе, и именно этот автор впервые ввел двойное самоубийство. Единственное, мне не понравилось, что он заставил Джульетту умереть, задержав дыхание. Но возможно Да Порто считал, что аудитория не одобрит кровавую сцену — щепетильность, которой Шекспир, к счастью, не страдал.
После Да Порто некто по имени Банделло решил написать третью версию, добавив множество мелодраматических диалогов без значительного изменения основных сюжетных линий, и после этого итальянцы к этой истории больше не обращались. Трагедия попала сперва во Францию, а затем и в Англию, где получила окончательную огранку на письменном столе Шекспира и обрела бессмертие.
Основная разница между тремя версиями и дневником маэстро Амброджио заключалась в том, что в реальной истории участвовали три семьи, а не две. Толомеи и Салимбени были враждующими кланами, как Монтекки с Капулетти, но Ромео относился к роду Марескотти и, получается, семейная вражда здесь была ни при чем. В этом отношении самая ранняя версия Салернитано ближе всего к истине: трагедия разыгралась в Сиене, и семейства не враждовали между собой.
Позже, возвращаясь пешком из крепости, прижимая к груди дневник маэстро Амброджио, я наблюдала за счастливыми людьми, по-прежнему ощущая, что нас разделяет невидимая стена. Совсем рядом сиенцы гуляли, бегали трусцой или ели мороженое, не ломая голову над событиями прошлого и, не тяготясь, подобно мне, мыслью о своей чуждости этому миру.
Утром я крутилась перед зеркалом в ванной, примеряя серебряное распятие из маминой шкатулки, и решила, что буду его носить. В конце концов, оно принадлежало ей, и, оставив его среди бумаг, мама явно предназначила его мне. Возможно, подумала я, оно каким-то образом защитит меня от проклятия, обрекшего ее на безвременную гибель.
Я свихнулась? Может, и так. С другой стороны, безумие довольно многогранно. Тетка Роуз, например, утверждала, что мир вообще находится в состоянии постоянно флуктуирующего безумия и что невроз не болезнь, а факт жизни вроде прыщиков — у одних больше, у других меньше, и только у ненормальных их нет вообще. Эта замешенная на здравом смысле философия, утешавшая меня раньше, помогла и сейчас.
Когда я вернулась в гостиницу, диретторе Россини кинулся ко мне, как курьер из Марафона, сгорая от желания сообщить новости.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте