Страница 24 из 39
– Где звено? Или в чём?..
– В размышлениях!.. Знаете, я просыпаюсь утром и сразу испытываю желание заорать: «Дважды два теперь не пять, а чёрт знает сколько!»
– Не трогайте чёрта! Он, вы сами заметили, весьма информированный субъект.
Я подумал, запах приманки – знакомый… Корень какого-то болотного растения. Запах запомнился, когда я бродил по пойме. Итак, я нашёл место, где была съедена зелень. Одно растение гусеница пальцекрыла погрызла до самых корней. Приманка с феромонами и бледно-розовый корень – по запаху идентичны. Но само название растения пока не вспоминалось.
– Мы есть то, что мы едим, – верно?
– Молодца! Ваше хорошо дрессированное любопытство роет с перерывами на обед. Но в правильном направлении. Авиценна, алхимии гений, написал про этот корень: «с противным запахом, к которому примешивается легкое благоухание».
– Противное… благоухание. Опять средневековая крутизна.
Сандуляк вздохнул:
– Вспомните свою беседу с браконьером в селе Маяки. Что именно он говорил про свою бабку. Она собирает на пойме…
– Аир!.. Болотный аир – его корень!
– Это золотой ключик, – сказал Сандуляк. – Остальные ингредиенты можно найти в аптеке: пищеварительные ферменты, спиртовая вытяжка…. Щепотка толчёной валерианы.
Сандуляк был прав – надо только шевелить головой. И сейчас я неожиданно понял очередную простую вещь:
– Мальчик Санеевых был намазан мазью от комаров на основе корня аира!
Сандуляк всплеснул руками:
– Сегодня у меня именины сердца!
– В крепость мотылёк прилетает совсем неспроста.
– Мне, наверное, пора облегченно вздохнуть, – пробурчал Сандуляк. – Но я подожду. Вопрос: в крепость, но куда? Конкретно?
– В цитадель!
– Как это вы чудесно сказали! Про мою голову, – это я имею в виду. Гром и молнии… Я восхищен. Воистину, лесть слаще секса. Гром и молнии – это предельно жёстко организованный процесс. С обязательным результатом. Буря без последствий – не буря. Итак, мотылёк раз в год, чаще – сколько, сейчас это абсолютно не важно, – прилетает в цитадель крепости Аккерман. Что есть цитадель?
– Наиболее укрепленное место, штаб-квартира, там хранится боезапас, сокровищница…
– Цитадель в турецкойкрепости!
– Место проживания паши. И… Его гарем! А гарем есть женские штучки: благовония, мази.
Сандуляк охотно продолжил:
– Запах которых стойко держится в самой красивой – угловой – башне до наших дней.
– Вы создали некий подобный состав.
– Создал… Какое мощное слово. С претензией на сотворение мира. Внутри себя я говорю: «намешаю, добавлю, разбавлю». Как досадно, что ваше «создали…» звучит в темноте. Впрочем, через четыре часа гарантирую вам подъем солнца вручную.
– В любом случае, феромоны для мотылька являются изобретением.
– Приятно слушать, да не в любом. А только при наличии пойманного экземпляра.
Высказавшись, Сандуляк заметно успокоился.
Посмотрел на часы:
– Медленно, но неотвратимо приближаемся к финальной сцене.
– Может, лучше сказать – «уверенно»?
– Нет, я сказал, как хотел: «неотвратимо».
Я тоже посмотрел на часы. В Одессе, на Молдаванке, расположен рынок, уникально его название – Староконный. Страна Барахляндия. Здесь продаётся масса старых предметов быта. Я видел карманные часы, циферблат которых имел редкий брак: на нём была нанесена 61 риска-минута. Каждые неделю часы дарили владельцу почти три часа дополнительной жизни. Или, как в нашем случае, – томящего ожидания.
– Медленно… Вот вам фрагмент для очередной гимнастики в голове. Когда бабочка улавливает феромоны, у неё сразу – и непроизвольно! – начинают трепетать крылья. Раньше, чем феромоны проникнут в мозг! Факт достоверный, описан наукой.
– Движением тела может управлять только мозг.
– Раньше! И непроизвольно!! То есть, получается: на самом деле не бабочка шевелит своими крыльями, а крылья несут её неизвестно куда! Судьба, полная неизбежность.
– Fatum…
Вскоре стало ясно: буря ворвалась в Одесский залив. Луна побледнела, заморгала морзянкой. Были минуты, когда я не мог рассмотреть приготовленную приманку.
– Терпите. Не может быть, чтобы не прилетел. Слишком много удачных совпадений. Беспримерная духота! Влажность воздуха бьёт рекорды. И раствор замечательный. Он даже не самкой пахнет – царицей всего их мира!!
Сказав это, Сандуляк неожиданно и резко поднялся. Тело по инерции качнуло вперед. Я испуганно схватил его за плечо.
В каком-то полуметре обрывалась отвесная стена. Внизу, где крепостной ров сливался с лиманом, коротко плеснула волна.
– Смотрите, – прошептал Сандуляк, пытаясь стряхнуть мою руку. – Возле приманки…
От сильного волнения у меня на какое-то время сбилось дыхание.
К щели среди камней, в которой мы оставили смоченную феромонами вату, устремилось какое-то существо. Некрупных размеров, сантиметров тридцать-сорок в длину. Оно держалось у самого края стены. Луна помутнела от дымки, я не мог определить характер движения. Но существо, скорее, не просто двигалось, а больше кралось.
Несколько раз существо замирало: оно или знало про нас, или чувствовало невидимую опасность.
Вскоре оно оказалось возле самой приманки.
Я отпустил руку Петровича и потянулся за подводным ружьем. Хищное жало гарпуна нашло цель. Палец лёг на курок.
У моего чересчур впечатлительного спутника началась тихая истерика:
– Подождите! Ничего не пойму! Где же крылья? Он должен был прилететь!.. Не стреляйте, я вам говорю!
Сандуляк мог сорваться на крик.
Существо, имевшее тонкий слух, оцепенело.
Пошла минута, вторая…
Глаза не могли выдерживать напряжения: существо начало сливаться с каменным фоном.
Полярная звезда, выдавая меня, зажгла искорку на кончике гарпуна. Искорка ходила по сторонам. Доведись стрелять сейчас, я бы наверняка промахнулся.
Существо успокоилось и вновь потянулось к приманке. Мы услышали отчетливое шуршание, вроде как когтями по известняку.
Курок подводного ружья сочился потом.
Всё остальное произошло настолько внезапно, что о времени не берусь даже судить. Другая, совершенно беззвучная метровая тень упала сверху на смоченную феромонами вату.
Ни то создание, что прилетело, ни первое, которое раньше позарилось на приманку, внезапной встречи не ожидали!
Был звук короткой, но яростной возни.
Исполинский мотылёк стремительно бросился вверх. Под брюхом у него висел живой груз.
Не дожидаясь разрешения, я надавил на курок.
Стрела с тонким свистом унеслась в темноту, ударила по касательной в цель. Скользнула в сторону и, размотав за собой все тридцать метров капронового шнура, прозвенела далеко внизу, во рву под башней.
Чуть позже я услышал мягкий звук падения небольшого тела.
Во рву зашелестел бурьян.
И вновь что-то похожее на царапанье когтей.
Я шагнул к самому краю стены, сдвинул клавишу фонаря. Белесый луч бросился в ров. Бурьян на дне занялся желто-зеленым огнем. Спасаясь от него, умолкли сверчки и цикады.
Ничего, что бы можно было назвать мотыльком.
Я прошелся лучом вдоль основания стены, пошарил на берегу, направил в лиманскую даль.
Пустота.
Сандуляк тускло попросил:
– А возле крайних строений?
Я провел луч по черным окнам и кособоким заборам. Метрах в ста пятидесяти, у заснувшего во мраке крайнего дома, появился и тотчас исчез тощий кот.
Потерянный историей городок.
– Занавес… – мрачно сказал Сандуляк.
Он был похож на подсудимого в зале. С каким-то невероятным приговором: пожизненное изъятие тайны.
Изорвав горизонт в клочья, буря успокоилась и забыла про Аккерман. Фонарь я больше не зажигал. Благо луна вновь позволяла видеть, что находится под ногами. Наши тени вели себя смело.
Мы спустились с валганга стены и, стараясь не шелестеть сухой травой, пошли вдоль массивной кладки. Конфликтов с охраной крепости совсем не хотелось. В помещении возле моста дремал желтоглазый светильник.