Путь домой

— Сережа, не надо — не надо.

Она протянула руку, чтобы меня остановить. Я отступил в сторону.

— Это быстро. Я вас скоро догоню. Идите.

И, не оглядываясь, метнулся в сторону, через лес.

В доме улыбчивого Ваньки я никогда не был. И где этот дом находится, знал только в теории и очень приблизительно. С другой стороны, топографического кретинизма у меня отродясь не было, и направление я знал. А там разберемся. В крайнем случае, следы подскажут.

Солнце скрылось. Пейзаж вокруг стал монохромным. Белый снег, черные деревья, серое небо. Тишина. Только дыхание да скрип шагов. Мое дыхание и мои шаги.

Где-то наверху каркнула ворона. Тяжело сорвалась с дерева. С ветки вниз съехала снежная шапка, посыпалась труха.

Хрен тебе! Черный ворон, я не твой.

Лес густел. После спячки зверье бегало не только по лесам, но и по городам. Дикое, осмелевшее. Впрочем, зверья я не боялся. Митрофаныч говорил, что от волков и собак тут первое время житья не было, но за месяцы после пробуждения жители сумели показать, кто здесь хозяин, и отбить свою территорию. Живность ушла за реку. Хотя по ночам выли как будто бы рядом.

Ладно, не суть. Сейчас людей бояться надо, а не животных.

Ноги проваливались в снег, дыхание сбилось. Я промок, но двигался быстро, потому пока не замерз. Пока. Холод придет позже, в этом нет никаких сомнений.

Прибегать к помощи следов не пришлось. Лес поредел, снова показались дома. А потом появились они. Слава богу, я не успел выскочить из-за деревьев.

Они были далеко и двигались не быстро. Им некуда было торопиться, точно знали, куда и зачем идут. Были уверены, что цель рядом и никуда уже не денется.

Первым шел Толян с ТОЗом. Либо подобрал тот, что я отобрал у него в Новгороде, либо обзавелся новым. Следом шагал Фарафонов. Хмурый, злой, уверенный. Рядом с ним покорно брела Яна. Под глазом у девушки светился свежий фингал. Большой человек Григорий Фарафонов поучил свою бабу, чтоб не бегала, но портить имущество не стал. Не то берег свою собственность, не то испытывал все же к Янке какие-то чувства.

Ваньки с ними не было. Живой ли еще? Или получил за все Янкины измены по полной программе и лежит сейчас, кровью истекает?

Помимо знакомой троицы, я насчитал еще семь вооруженных мужиков.

Круто. Сопротивление бесполезно. Даже если б у меня сейчас был целый арсенал, все равно ничего не успел бы сделать. Надо смотреть правде в глаза: я не герой боевика, стрелять толком не умею, а в рукопашной справлюсь, в лучшем случае, с одним противником. Если б было из чего стрелять, да с эффектом неожиданности и невероятной удачей — мог бы успеть зацепить двух или трех. Потом меня все равно достали бы. А при том, что я безоружен, шансы грохнуть хотя бы одного стремительно приближаются к нулю, если не к минус бесконечности.

Присев в кустах, я наблюдал за тем, как компания вооруженных головорезов топает вдоль края поселка.

«Ну и что теперь, Чип и Дейл в одном флаконе?» — шевельнулось в голове ехидное.

А ничего. За Яну можно не беспокоиться: если Фарафонов сразу не убил, с ней все будет в порядке. Она чудесно устроится на прежнем месте возле Фары. С ее талантами это не составит труда.

За Ваньку-радиста беспокоиться — не мое дело. Кто он мне? Да никто. Он у меня женщину увел. Выходит, ловить здесь больше нечего. Драпать надо. Догонять немца со Звездочкой и делать ноги.

Фарафонов и его кодла приблизились на опасное расстояние. Я опустился на брюхо и залег, чтобы не отсвечивать. Так больше шансов остаться незамеченным.

Подул ветерок, пробрал до костей. Несмотря на адреналин, мгновенно стало холодно. А ведь я знал, что холод вернется. Не простудиться бы.

Вооруженные мужики стали удаляться. Ну вот и всё, теперь не заметят. Можно еще посидеть малость и отступать. Успею добежать до света, догнать своих и убраться отсюда куда подальше раньше, чем Фара со своими головорезами доберется до Митрофаныча.

А там, будем надеяться, что, получив свое и упустив нас, Григорий забудет о мести и вернется к себе в Новгород.

Спины преследователей сделались крохотными, отдалились. Я поднялся с заснеженной земли.

«Митрофаныч!» — мысль ледяным колом ударила в мозг, пронзила позвоночник.

Я закусил губу, ругая себя последними словами. Что ж за дурак-то такой? Чему обрадовался? На меня Фара может и плюнет. Не рационально это — бегать за мной по всему свету. А что он сделает с человеком, который давал нам кров? И что сможет противопоставить Митрофаныч девяти вооруженным мужикам?

Не полезет он на них. И не сбежит. Разговаривать станет, дурень миролюбивый. К чему приведут эти разговоры, догадаться не трудно. Ваньку, например, расчетливый большой человек из Великого Новгорода мог бы использовать как проводника. А раз Ваньки с ними нет, значит, как минимум, ходить он уже не может.

И что будет с Митрофанычем?

И что делать?

Фарафоновская кодла удалялась. В то, что они не застанут Митрофаныча дома и рванут по нашим следам, веры не было.

И тогда я сделал первое, что пришло в голову, а может, в сердце, в обход головы. Поднялся на ноги, вышел из кустов на открытое пространство и во всю глотку, срывая голос, заорал:

— Эй, мудрилы! Не меня потеряли?!

Такая хренька.

…Это случилось, должно быть, классе в пятом. Помню, было помешательство на вкладышах от импортных жвачек. «Turbo» с невероятными фотографиями иностранных машин. «Donald» с мини-комиксами с участием персонажей мультфильмов Диснея. «Love is…» с дурацкими, наивными объяснялками, что такое любовь…

Вкладыши коллекционировали все. А еще на них принято было играть. Каждый игрок делал ставку в один, а то и несколько вкладышей, после чего по получившейся стопке лупили ладонью. Смысл игры был в том, чтобы перевернуть вкладыши. Те, что от удара переворачивались, хлопнувший по стопке игрок забирал себе.

Олег не играл на вкладыши никогда. Он, как и все, занимался собирательством. У него была внушительная коллекция, которую Жирдяй частенько таскал с собой, чем вызывал у окружающих приступы черной зависти. В его собрании цветных, пахнущих жвачкой, отпечатанных на хрустящей клеенчатой бумаге картинок попадались невероятные раритеты. Но никто и никогда не мог развести его на игру.

Более того, мало кто имел возможность подержать в руках и разглядеть его богатство. Я такой привилегией пользовался, благо мы на тот момент были в дружеских отношениях. Борька Киселев с Олегом даже не приятельствовал, называл его в глаза и за глаза Жирдяем и не держал за человека. Потому Борзому доступ к Олежкиным раритетам был заказан.

В тот день мы с Олегом сидели на перемене в классе и разглядывали новинки его коллекции. В классе, кроме нас и девчонок, никого не было. Потом я оставил Олега и пошел в туалет.

На выходе столкнулся с Борзым. Вокруг него сгрудилось пяток наших одноклассников, что ходили у Боряна в прихлебателях, и по одному виду этой компании было ясно, что их объединяет общая цель.

— Серый! — заорал Борька, столкнувшись со мной нос к носу у школьного сортира. — Пошли с нами.

— Куда? — не понял я.

— Жирдяя бить.

— Зачем?

— А чего он с нами на вкладики не играет? Куркуль. Мы ему накидаем и вкладики заберем. Идешь?

Я помотал головой.

— Слабак, — фыркнул Борзый. — Ну и ладно, нам больше достанется.

И они пошли по коридору в сторону класса. А я стоял и смотрел им в спины. Думал, что вот они сейчас придут, побьют моего друга и отберут у него самое дорогое. А я? А что я могу?

— Борян — дурак! — заорал я неожиданно для себя. — Борзая тупорылина!

Киселев резко обернулся и кинулся в мою сторону. Я бросился наутек, но как я ни гнал по коридорам, как ни убегал по этажам и лестницам, меня поймали.

На урок я пришел с опозданием, разбитой губой и порванным карманом. От учителя получил невеселую запись в дневник, но коллекция Олега в тот раз была спасена.

Жирдяя раскулачили несколькими неделями позже…