Страница 113 из 121
— Почему ты не пришел меня повидать? Почему писал мне письма вместо Жюля?
В глазах человека что-то промелькнуло — его лицо не могло внушить ничего, кроме ужаса, но в глазах, напротив, можно было прочесть многое.
— У меня не было выбора, — ответил он с едва уловимой ноткой сожаления в голосе. — Я не нахожусь… в этом мире. Я ему не принадлежу. И ты тоже. Я тебя оставил, потому что не мог иначе. То, что со мной случилось… — он указал на свое лицо, — потребовало долгого излечения…
Бастиан лишь кивнул, ничего не сказав. Вот тогда он его и заметил. Туман. Медленно, почти незаметно тонкие прозрачные пряди, похожие на нити гигантской паутины, просачивались из-под двери, образуя живую движущуюся ткань у их ног. Белые тени! — мысленно воскликнул Бастиан. Его союзники? Или союзники этого человека? Или их обоих? Ведь, в конце концов, в их жилах течет одна и та же кровь…
— А что касается Жюля… Я Жюль. Я тебе не солгал. Он живет во мне. Он, и другие тоже… Дети без света живут во мне. Те, кто умер слишком рано. Когда-нибудь они будут жить и в тебе. Однажды ты встретишься с Жюлем и…
— НИ С МЕСТА, ПЬЕР!
Бастиан и человек напротив него одновременно вздрогнули и обернулись к двери. И там Бастиан увидел нечто уж вовсе фантастическое, на миг заставившее его предположить, что все-таки происходящее это сон: известный писатель, на встрече с которым он недавно был, держал его «отца» на мушке револьвера!
Пьер Андреми смотрел на своего старого друга — да, это действительно было верное слово: «друг». Так же как Каролина была его единственной любовью, Николя Ле Гаррек был единственным из его лицейских знакомцев, которого Пьеру так и не удалось полностью себе подчинить. Вез сомнения, Николя был тем, кем он и сам хотел бы быть, но в другой жизни — «нормальной». Во всяком случае, в какой-то другой, где он жил бы вдали от Лавилль-Сен-Жур, в любом другом месте. Таким же невинным. Таким же… защищенным. Защищенным матерью, которая, как плохо это ей ни удавалось, все же его оберегала. Вот почему Пьер предложил ему голову его отчима. Вот почему всячески старался приблизить его к своим: то, что запятнано, уже не очистить. А вот наоборот — очень легко. И очень приятно.
Но Николя держался — и от этого Пьер все сильнее хотел его поработить. И все сильнее его ненавидел. Николя так и остался его неудачей, поражением. Глядя сейчас на его красивое, почти не изменившееся лицо, на густые волосы, того же иссиня-черного оттенка, что у Бастиана и у него самого когда-то, до тех пор, пока на голове у него не осталась лишь бледная сморщенная плешь, Пьер понимал, что именно гложет его сильнее всего. Раньше он думал, что, если Николя пересечет границу, его путь изменится навсегда, но вышло иначе: приговорив своего друга, он его спас. Таково было парадоксальное уравнение, сохранившееся вплоть до недавнего времени, но Пьер все же не терял надежды его решить. Вот почему он не отступался. Вот почему он сообщил Николя о своем возвращении. И вот почему перед ним сейчас предстала неожиданная истина: если кто из них двоих сейчас больше похож на отца Бастиана, то это именно Николя. Человек напротив него представлял собой его идеальную копию, двойника, который рисовался ему в подсознании. Такого, каким он сам хотел бы быть, если бы Лавилль-Сен-Жур не определил ему иную судьбу…
— Ну, уж только тебя здесь не хватало, Николя… Я-то думал, ты пишешь свой роман. Писатели вообще не должны действовать, если я не ошибаюсь. Их дело — переживать…
Николя пристально смотрел на монстра без лица — зрелище было за гранью всякого ужаса. На короткий миг у него сжалось сердце: вот во что превратился Пьер. Вот что осталось от их юности, проведенной в Лавилль-Сен-Жур…
Глава 82
Клеанс Рошфор остановила машину прямо напротив заднего входа в «Сент-Экзюпери», вышла, подняла воротник пальто и ощупала маленькую сумочку в форме пистолета, которую всегда носила при себе.
Она уверенным шагом направилась к входной арке, не обращая внимания на клубы тумана. Ее каблуки звонко стучали по брусчатке. Она была в ярости. Пьер отсоединился в конце разговора, даже не попрощавшись; эта манера всегда выводила ее из себя, хотя она понимала, что не может разорвать узы, связывающие ее с ним: она знала, что все его приказы исполняются беспрекословно и никто не в силах ему противостоять. С тех пор она не могла ему дозвониться — телефон был отключен. Почему? Она не знала. Его спутниковый телефон работал в любых условиях. Разве что он сам его отключил. Или же дело в тумане?.. Клеанс не была суеверна (во всяком случае, в меньшей степени, чем большинство местных жителей), но в такой ситуации нельзя было не заподозрить вмешательство белых теней, не так ли?
Но неважно: она должна его предупредить. Часть дома Моро — то есть дома Пьера! — только что сгорела в результате пожара. Причем незадолго до того, как мать сопляка подожгла мастерскую, к ней приходили с визитом его учительница и Ле Гаррек. Значит, Одри Мийе все же смогла с помощью этого… предателя выйти на след Бастиана. Куда они отправились затем? Клеанс не знала — камеры, находившиеся в ее распоряжении, были лишь в Талькотьере и в старом доме Андреми. Так или иначе, Пьер должен об этом узнать как можно быстрее — поскольку, несмотря на угрозы, Одри продолжала действовать против них.
Конечно, она могла позвонить Антуану и велеть ему передать всю эту информацию вместо нее — он наверняка был еще в лицее, у себя в кабинете. Но она ему больше не доверяла. Множество его промахов, в том числе история с учительницей, говорили о том, что он совсем не думает об общем деле. Поэтому она сама решила приехать — хотя не пользовалась этим потайным ходом вот уже двадцать лет и не слишком хорошо себе представляла, как найти убежище Пьера в основном центре пентакля.
В тот момент, когда Клеанс была уже возле арки, она услышала у себя за спиной какой-то шум. Обернувшись, она внимательно посмотрела в разные стороны, но не смогла ничего разглядеть: туман, сквозь который едва пробивался тусклый свет фонарей, клубился и слабо пульсировал вокруг нее, и лишь иногда в просветах появлялись какие-то детали окружающего пейзажа, почти сразу же вновь исчезавшие за густой белой пеленой.
Несколько минут она простояла неподвижно, затем пожала плечами и вошла под арку, слегка поморщившись, когда вдохнула запахи кухни, выходящие из вентиляционных люков. Лицей казался опустевшим — здесь, в небольшом дворе возле служебных помещений, единственным источником света были неоновые буквы, горевшие над запасными выходами. Она обогнула столовую, прошла мимо кухни и остановилась возле стены, в которой было едва заметное отверстие почти вровень с землей. Клеанс немного удивилась, обнаружив, что проход открыт, потом слегка наклонилась, всматриваясь в черный провал и одновременно задаваясь вопросом: как же она спустится? — и вдруг в испуге отшатнулась: пряди тумана постепенно отделялись от основной массы и медленно вплывали в темную дыру, колышась, словно водоросли.
— Где мой сын?
Клеанс застыла. Она узнала этот голос. Впрочем, кто еще это мог быть? Они, конечно же, тоже поехали сюда. Как она об этом не подумала?..
Она медленно просунула руку в сумочку и сжала рукоятку маленького, почти игрушечного револьвера, который, однако, мог причинить настоящую боль.
Затем медленно обернулась и в упор взглянула в дикие, безумные глаза Одри Мийе. Значит, это ее шаги она слышала у себя за спиной. Должно быть, она приехала раньше, а потом, увидев Клеанс, последовала за ней. Одна. В руке она сжимала что-то вроде лопаты, которую, скорее всего, захватила по дороге: должно быть, где-то здесь, возле хозяйственных построек, были сложены садовые инструменты.
Клеанс быстро оценила ситуацию и прикинула, сколько времени ей понадобится, чтобы выхватить револьвер (все же она была не слишком искусна в обращении с оружием и внезапно подумала, выключен ли предохранитель). Она решила действовать осторожно и выиграть время.