Страница 112 из 121
Так продолжалось два года. В течение этих двух лет он приходил два или три раза в неделю и разговаривал с сыном каждый раз несколько часов. Даже когда ребенок засыпал, он все равно продолжал шептать: «Лавилль-Сен-Жур ждет тебя… Лавилль-Сен-Жур тебя примет…» О, он говорил не умолкая…
Женщина вздохнула и прикрыла глаза. Сюзи задалась вопросом, пытается ли она отогнать видения прошлого или, напротив, испытывает некую сумрачную тоску по тем временам. Но, скорее всего, и то и другое. Нептун одинаково охотно принимает в своем дворце ангелов и демонов, палачей и мучеников… сутенеров и шлюх.
— Когда ребенок подрос и пошел в школу, с ним уже нельзя было поддерживать прежнюю связь. И тогда он уехал. Перед отъездом он мне сказал: «Жди от нас известий… мы о тебе не забудем. Но должно пройти несколько лет. Да, после „дела Талько“ нам понадобится несколько лет, чтобы восстановиться. Но я вернусь. Мы вернемся…»
С тех пор я его больше не видела.
В квартире наступила густая, влажная тишина: женщина в кресле молча плакала, слезы медленно катились по ее пухлым дряблым щекам.
Сюзи Блэр поднялась — не имело смысла дальше здесь оставаться. У нее были имена и все ответы. Нужно было возвращаться в Лавилль-Сен-Жур. Связаться с родителями ребенка — по крайней мере, с приемным отцом. И разумеется, с Антуаном Рошфором. Неужели он решил перейти на их сторону?.. Ведь это он указал ей след Бастиана…
Что ж, в сущности, все довольно просто. Стоит лишь забрать ребенка у Андреми, и тот больше ничего не сможет. По крайней мере, хорошо уже то, что он не знает о готовящихся событиях…
Глава 81
Николя углубился в туннель. Невероятно — Антуан даже не распорядился, чтобы этот вход закрыли! Хотя, конечно, его было не так-то просто найти: нужно было пересечь задний двор, пройти мимо служебных помещений, а потом проскользнуть в небольшое отверстие, нечто вроде отдушины, у подножия замшелой стены. Хотя, в сущности, «Сент-Экзюпери» всегда был не чем иным, как входом в преисподнюю…
И эта преисподняя была обитаема — Николя понял это, когда, пройдя несколько метров в полной темноте, различил за поворотом, примерно в ста метрах впереди, слабый свет. Стало быть, кто-то позаботился о том, чтобы зажечь факелы. Кто-то был там, в сердце громадного пентакля, на котором некогда был построен город.
Николя двинулся вперед, порадовавшись, что на ногах у него старые кроссовки, и он ступает бесшумно, словно в ночных туфлях. Он обеими руками держал перед собой револьвер, словно в тире. Одновременно он пытался обдумать ситуацию и понять, как себя вести. В глубинах подземных коридоров он мог обнаружить кого угодно — Бастиана Моро, сообщников Пьера, самого Пьера… Что тогда делать? У него не было ни малейших соображений по этому поводу. На этот раз писательское воображение ему изменило.
Он машинально обернулся, чтобы убедиться, что никто за ним не следует. И тогда он заметил нечто странное: туман… словно вползал в туннель. И даже… именно туман за ним и следовал! Николя вздрогнул. Он знал, что рассказывали об этом тумане. Конечно, никто из коренных жителей Лавилля не боялся белых теней — днем. Однако ночью, в подземном туннеле, веками вбиравшем в себя атмосферу творившихся здесь злодеяний, — совсем другое дело… И хотя никто никогда по-настоящему не виделдетей в тумане, в нынешних обстоятельствах было немного жутковато ощущать себя полностью подвластным этому наползающему белому месиву, в котором — вдруг? — сейчас покажется призрачный ребенок с пустыми глазами, стремящийся обрести хоть немного покоя…
Несколько секунд Николя стоял неподвижно, наблюдая за необычным явлением. Да, в самом деле, туман спускался вниз, в подземелье. Как будто населявшие его призраки один за другим отделялись от общей массы и начинали скользить по земле… Он только что увидел, как белая широкая лента тумана протянулась вперед, словно щупальце, и медленно поплыла в его сторону…
Николя двинулся дальше, почти прижимаясь спиной к стене и по-прежнему сжимая револьвер. Ни малейшего звука, ни каких-либо следов жизни… разве что дыхание тумана — да, его почти можно было расслышать… Николя подумал об Одри — о том, правильно ли поступил, оставив ее одну, и о том, не решится ли она на какую-нибудь отчаянную глупость… Свет перед ним понемногу становился ярче, развеивая его сомнения. Последние два десятка метров он почти пробежал, затем остановился на углу и осторожно из-за него выглянул. На стенах действительно горели факелы, но путь оказался свободен: длинный коридор, протянувшийся перед ним, был пуст. Николя догадался, куда он ведет: к одному из любимых убежищ Пьера, когда тот был подростком.
Одной частью сознания Бастиан воспринимал историю, которую рассказывал ему сидящий перед ним монстр: эту историю он уже знал, во всяком случае, в общих чертах. Другая часть отстраненно наблюдала за двумя людьми, находящимися в пещере с зажженными факелами, в подземных глубинах города, окутанного туманом. Этот человек сказал, что он его отец, и Бастиан сразу в это поверил, ни секунды не сомневаясь, — даже если это новое знание не вызвало у него никаких особенных эмоций, разве что ощущение некой отдельной реальности, словно отрезанной от остальной, ему привычной.
Этот человек когда-то давно, когда Бастиан был еще младенцем, сидел рядом с ним, рассказывая ему долгие истории, и теперь мальчик понимал, откуда возникли его кошмары и видения, и картины матери, и голос, звучавший в голове, отдельно от его собственного сознания… Человек назвал свое имя: Пьер Андреми — и Бастиан вспомнил, что это имя тоже не совсем ему незнакомо, хотя и в связи с совсем другой историей. Он сказал, что принадлежит — точнее, они обапринадлежат — к старинному роду тех созданий, что призваны править этим подземным миром — миром, который Бастиан все еще представлял себе очень смутно: ему мерещилась армия вампиров, вооруженных сильнейшей магией, живущих вечно…
Этот человек был монстром. Этот человек был безумен. Его лицо было отражением его души, или наоборот — иными словами, в нем не осталось ничего человеческого. Эта была очевидность, не вызывавшая у Бастиана сомнений. К тому же это был убийца его отца — не родного, но единственного настоящего отца; и, как подозревал Бастиан, он же убил и его младшего брата, а потом отправлял ему те странные послания по Интернету от имени Жюля… И наконец, этот человек знал Сезара Манделя и каким-то образом был причастен к исчезновению Опаль.
Но самое главное — этот человек горел, если можно так вы разиться, желанием захватить его, забрать к себе и навеки оставить рядом с собой. Отсюда следовало, что этот человек опасен — и только это сейчас имело значение. Бастиан знал, что после у него будет время и для слез, и для понимания: может быть, потом, с возрастом и опытом, он в конце концов поймет, что обстоятельства, при которых он встретилась с отцом, были в каком-то смысле совершенно… естественными — они были обусловлены логикой всех предыдущих событий — долгими часами историй, рассказанных ему у колыбели, открытиями, сделанными слишком рано и обострившими его сознание и проницательность. В сущности, благодаря им он превратился в «ребенка, умного не по годам», как это принято называть, — хотя никто этого особо не замечал. Может быть, потому, что его истинная натура смогла полностью проявиться лишь в тот момент, когда все разрозненные фрагменты его сознания были собраны в одно целое человеком, несколько минут назад произнесшим: «Я ждал тебя, мой сын…»
Но сейчас Бастиан не задавал никаких вопросов относительно себя или своих способностей, стараясь держать все эмоции под контролем. Главным было выбраться из этого осиного гнезда… и найти Опаль.
На его вопрос об Опаль человек ничего не ответил. Сказал лишь: «Я объясню тебе позже».
— Ты ничего не говоришь… — внезапно сказал человек Бастиану.
Бастиан лихорадочно размышлял. Нельзя его злить. Надо чем-то его отвлечь… выиграть время. Заставить рассказать как можно больше…