Страница 46 из 63
— Той же ночью, Патрик принес домой выторгованный черный скрайб. Старый, громоздкий. С таким устаревшим экраном, что вызывал смех. Вначале я сказал дяде отнести его обратно. Я подумал, что он очень сильно рискует. Но Патрик просил меня ни о чем не волноваться; сказал, что мой отец отправил ему страницу со старинным произведением, после того, как погиб Мэтью. И именно этот лист Патрик использовал для торговли. Он также сказал, что всегда планировал применить его для моего блага.
— Мы прошли на кухню. Патрик надеялся, что грохот, издаваемый установкой для сжигания отходов, заглушит все остальные звуки. Мы встали так, чтобы быть вне поля зрения порта. Ну, вот. Так он и начал учить меня сортировать — большей частью не разговаривая, а только показывая мне. Я прятал скрайб вместе с компасом в своей комнате.
— Но в тот день, когда чиновники отбирали все наши артефакты, — говорю я. — Где ты спрятал его тогда?
— Когда они пришли, я уже обменял скрайб, — поясняет он. — На тот стих, что подарил тебе на день рождения. — Он улыбается, его глаза снова со мной. Со мной, здесь, в Отдаленных провинциях. Как же далеко мы зашли.
— Кай, — шепчу я. — Это было очень опасно. Что, если бы они поймали тебя с этим стихотворением?
Кай улыбается. — Даже тогда ты спасла меня. Если бы на том холме ты не рассказала мне строчки из Томаса, я бы ни за что не отправился к архивистам и не обменял скрайб на стихотворение к твоему дню рождения. И нас с Патриком поймали бы. Гораздо легче было спрятать один лист бумаги, чем целый скрайб. — Он ласково проводит рукой по моей щеке. — Благодаря тебе, в доме не оказалось ничего, что можно было отобрать, когда они пришли. Компас я тебе уже отдал тогда.
Я крепко обнимаю его. Им нечего было отобрать, потому что он уже все отдал и обменял, ради меня. Некоторое время мы храним молчание.
Затем, чуть отстранившись, он указывает на страницу открытой книги. — Здесь, — говорит он. — Река. Это одно из тех слов, что нам нужно, — то, как он произносит это, как двигаются его губы и звучит голос, вызывает во мне желание оставить эти бумаги и провести остаток дней в пещере, или в одном из тех домишек, или в низине у реки, пытаясь лишь разгадать тайну Кая.
¹Эмили Дикинсон — Недосягаем ты, пер. А. Кудрявицкий
Глава 35
Кай
Когда я начинаю переворачивать страницы историй фермеров, на память приходит моя собственная история. Вспыхивает, подобно молнии снаружи пещеры. Яркая. Быстрая. Не могу понять, вижу ли я в эти мгновения больше или, наоборот, ослеплен. Дождь льет как из ведра, и я представляю, что река выходит из берегов и заливает все кругом. Набегает на камень с высеченным на нем именем Сары и обнажает ее кости.
Во мне поднимается паника. Я не могу попасть в ловушку в этом месте. Не могу, подобравшись так близко, потерять свободу и умереть.
Я нахожу записную книжку с разлинованными страницами, покрытыми детскими каракулями. S. S. S.Тяжелая буква для начального изучения алфавита. Не дочь ли Хантера писала это?
— Думаю, ты уже достаточно взрослый, — сказал отец, передавая мне веточку тополя, которую прихватил с собой на обратном пути из Каньона. Другой веточкой он начертил знак в грязи, оставшейся после вчерашнего дождя. — Смотри, чему я научился, находясь в ущельях. К. Вот так начинается твое имя. Они сказали, что сначала нужно научить человека писать свое имя. Таким образом, даже если он не научится писать ничего другого, у него всегда будет что-то в запасе.
Позже отец сказал, что собирается учить и других детей.
— Зачем? — спросил я. Мне было пять лет, и я не желал, чтобы он учил еще кого-то.
Он знал, о чем я думал. — Тебя делает привлекательным не умение писать, — сказал он, — а то, что именноты напишешь.
— Но если каждый будет уметь писать, я уже не буду особенным, — упорствовал я.
— Это не единственная вещь, имеющая значение в нашей жизни, — наставлял меня отец.
— Но ты же хочешь быть особенным, — продолжал я. Даже тогда я понимал. — Ты хочешь быть Лоцманом.
— Я хочу быть Лоцманом, потому что так смогу помогать людям, — ответил отец.
Я кивал в ответ, и я верил ему. И думал, что он тоже верил в собственные силы.
Другое воспоминание приходит на ум: я носился с запиской от отца по нашей деревне, забегая в каждый дом, чтобы все имели возможность прочитать, что там написано. На листке сообщалось время и место следующего собрания, и, как только я вернулся домой, отец тут же сжег эту бумагу.
— О чем вы будете говорить на этом собрании? — спросил я у отца.
— Фермеры снова отказались присоединиться к Восстанию, — ответил он.
— Что ты будешь делать? — поинтересовалась мама.
Фермеры нравились отцу. Они, а не повстанцы, научили его писать. Но Восстание первым наладило с ним контакт, еще до того, как нас реклассифицировали. Они планировали сражаться, а отец любил сражения. — Я останусь верен Восстанию, — ответил он. — Но по-прежнему буду вести торговлю с фермерами.
Инди немного наклоняется и ловит мой взгляд. Она дарит мне легкую улыбку, ее рука покоится на сумке, как будто она только что что-то положила туда. Что же она нашла?
Я продолжаю смотреть на девушку, пока она не отворачивается. Что бы это ни было, Кассии она ничего не показывает. Ладно, придется выяснить позже.
За несколько месяцев до последнего обстрела отец научил меня обращаться с электричеством. Это было его работой — чинить проводку во всем, что ломалось в деревне. Все наши приборы были давно использованы Обществом и списаны, как и мы сами. Особенно часто ломались печи для разогрева пищи. Ходили слухи, что еда, которую поставляло нам Общество, была предназначена для массового производства и содержала стандартный набор витаминов, то есть была совсем не такой индивидуально подобранной, как у жителей других провинций.
— Если бы ты мог выполнять здесь мою работу, — сказал отец, — например, чинить приборы для пищи и обогреватели, я бы тогда имел возможность ходить в ущелье. Никто не донесет Обществу, что ты работаешь вместо меня.
Я согласно кивал головой.
— Не каждый имеет такие ловкие руки, — сказал, присаживаясь, отец, — как ты. Они принесут пользу нам обоим.
Я бросил взгляд туда, где занималась рисованием моя мама, и снова посмотрел на провода, которые держал в руках.
— Я всегда знал, чем хотел заниматься, — продолжал отец. — Знал, как занизить баллы, чтобы получить назначение на ремонт механизмов.
— Это было рискованно, — ответил я.
— Да, — подтвердил он. — Но у меня всегда получается то, что я задумываю. — Он улыбнулся мне и всему окружающему в Отдаленных провинциях, которые он любил, и которым принадлежал. Потом он снова посерьезнел. — А теперь, давай посмотрим, сможешь ли ты сделать то же, что и я.
Я соединил провода, пластиковые клеммы и таймер таким образом, как показал отец, с небольшим изменением.
— Хорошо, — похвалил меня отец. — У тебя также есть интуиция. Общество утверждает, что ее не существует, но это не так.
Следующая книга оказывается тяжелой, с выгравированным на ней словом ГРОССБУХ. Я осторожно листаю страницы, начав с конца и проводя работу в обратном порядке.
Хотя я и ожидал этого, все равно становится больно, когда вижу на страницах список его сделок. Я узнаю их по его подписи на строчках и по дате заключения сделки. Он был одним из последних людей, кто продолжал торговать с фермерами, даже когда жизнь в Отдаленных провинциях стала еще более опасной. Он полагал, что прекращение торговли расценивалось бы, как выражение слабости.
Как говорится в брошюре, всегда есть Лоцман, и кто-то другой всегда готов занять его место, если тот погибнет. Мой отец никогда не был Лоцманом, но он всю жизнь был одним из тех, кто хотел занять это место.