Там, где в дымке холмы

Миссис Фудзивара мне обрадовалась. Усадила меня за стол и отправилась за чаем. Посетителей было мало – или же не было совсем, не помню, – и Сатико не показывалась. Когда миссис Фудзивара вернулась, я спросила ее:

– Как моя подруга? Справляется?

– Ваша подруга? – Миссис Фудзивара взглянула через плечо на дверной проем кухни. – Она чистит креветки. Думаю, скоро выйдет. – Потом, словно спохватившись, встала с места и шагнула к дверному проему. – Сатико-сан, – позвала она. – Здесь Эцуко.

Из кухни откликнулся голос. Снова усевшись на место, миссис Фудзивара протянула руку и потрогала мой живот.

– Уже становится заметно. Ты должна теперь особенно беречься.

– Забот у меня не очень-то много, – ответила я. – Живу без хлопот.

– Это хорошо. Помню, когда я первый раз была в тягости, случилось землетрясение, и довольно сильное. Я носила тогда Кадзуо. Он, однако, получился совсем здоровенький. Старайся не слишком волноваться, Эцуко.

– Стараюсь. – Я бросила взгляд на дверь в кухню. – Как идут здесь дела у моей подруги, хорошо?

Миссис Фудзивара проследила за моим взглядом и снова повернулась ко мне:

– Думаю, да. Вы ведь близкие подруги, так?

– Да. Где мы живем, друзей я завела не много. И очень рада, что встретила Сатико.

– Да, это удача. – Миссис Фудзивара вгляделась в меня пристальней. – Эцуко, ты выглядишь сегодня усталой.

– Наверное. – Я улыбнулась. – Другого и нельзя было ожидать.

– Да-да, конечно. – Миссис Фудзивара не сводила с меня глаз. – Но я хотела сказать, что вид у тебя немного… несчастный.

– Несчастный? Я совсем этого не чувствую. Просто слегка устала, а так – мне еще никогда не было так хорошо.

– Отлично. Ты теперь должна думать только о приятном. О своем ребенке. О будущем.

– Да, конечно. Мысли о ребенке меня очень ободряют.

– Вот-вот, – Миссис Фудзивара кивнула, продолжая меня рассматривать. – Все дело в том, как ты к этому относишься. Будущая мать должна себя всячески беречь, для вскармливания ребенка ей нужны положительные эмоции.

– Я жду его не дождусь, – рассмеялась я.

Послышавшийся шорох заставил меня снова взглянуть на дверь, но Сатико по-прежнему не было видно.

– Я каждую неделю вижусь с одной молодой женщиной, – продолжала миссис Фудзивара. – Она сейчас, должно быть, на шестом или седьмом месяце. Я ее встречаю всякий раз, как бываю на кладбище. Мы и словом с ней не перемолвились, но вид у нее такой печальный, когда она стоит рядом с мужем. Куда это годится, что беременная девочка с мужем проводят воскресенья на кладбище, с мыслями о мертвых. Я понимаю, они их чтут, но все же, по-моему, это совсем нехорошо. Им бы лучше подумать о будущем.

– Ей, наверное, трудно забыть.

– Наверное, так. Мне ее жаль. Но им лучше бы смотреть вперед. Носить ребенка и каждую неделю ходить на кладбище – это не дело.

– Возможно.

– Кладбища – не место для молодежи. Кадзуо иногда меня сопровождает, но я никогда не настаиваю. Ему тоже пора бы задуматься о будущем.

– А как Кадзуо? Что у него с работой?

– Отлично. Через месяц его должны повысить. Но и ему кое о чем другом надо бы немножко подумать. Не век же останется молодым.

Тут я заметила фигурку, стоявшую на солнце среди потока прохожих.

– Ой, да это же Марико?

Миссис Фудзивара повернулась на сиденье.

– Марико-сан, – окликнула она. – Ты где была?

Марико еще минуту-другую постояла на улице, потом шагнула во внешний дворик, прошла мимо нас и уселась за пустой столик поблизости.

Проследив за девочкой, миссис Фудзивара бросила на меня тревожный взгляд. Она собиралась что-то сказать, но вместо этого встала и направилась к девочке.

– Марико-сан, где ты была? – Миссис Фудзивара понизила голос, но я слышала ее ясно. – Ты не должна вот так убегать. Твоя мама на тебя очень сердится.

Марико, не поднимая глаз на миссис Фудзивара, рассматривала свои пальцы.

– И потом, Марико-сан, пожалуйста, никогда не говори так с посетителями. Разве ты не знаешь, что это очень невежливо? Твоя мама на тебя очень сердится.

Марико продолжала изучать свои руки. За ее спиной, в дверном проеме кухни, появилась Сатико. Помнится, при виде Сатико в то утро меня вновь поразило, что она и в самом деле старше, чем мне поначалу представлялось; из-за косынки, под которую она спрятала свои длинные волосы, дряблая кожа вокруг глаз и рта сделалась заметней.

– Вот и твоя мама, – сказала миссис Фудзивара. – Думаю, она очень на тебя сердится.

Девочка по-прежнему сидела спиной к матери. Сатико окинула ее глазами и с улыбкой обратила взгляд на меня.

– Здравствуйте, Эцуко, – приветствовала она меня с изящным поклоном. – Какой приятный сюрприз, что вы здесь.

На другом конце дворика за столик усаживались две женщины в деловых костюмах. Миссис Фудзивара сделала им знак рукой, а потом снова повернулась к Марико.

– Почему бы тебе не пойти ненадолго на кухню? – тихо сказала она ей. – Мама покажет тебе, что сделать. Это совсем просто. Я уверена, такая умная девочка, как ты, справится в два счета.

Марико и виду не подала, что слышит. Миссис Фудзивара посмотрела на Сатико, и мне показалось на миг, что они обменялись холодными взглядами. Затем миссис Фудзивара отвернулась и двинулась к посетительницам. Видимо, они были ей знакомы: идя к ним по дворику, она радушно их приветствовала.

Сатико села за край моего столика со словами:

– На кухне такая жара.

– Как вы там? – спросила я.

– Как я? Знаете, Эцуко, это и вправду забавно – работать в лапшевне. Надо признаться, я в жизни не представляла себе, что буду мыть столы в таком вот месте. И все же, – она коротко хохотнула, – это очень забавно.

– Понятно. А как Марико, втянулась?

Мы обе посмотрели на Марико: та по-прежнему была поглощена своими руками.

– О, с Марико все чудесно. Временами она, конечно, непоседлива. Но чего же другого при таких обстоятельствах можно ожидать? Жаль, Эцуко, но, увы, моя дочь, похоже, не разделяет моего чувства юмора. Ей вовсе не кажется, что здесь так уж забавно.

Сатико улыбнулась и опять поглядела на Марико. Потом встала, подошла к ней и негромко спросила:

– Это правда – то, что мне сказала миссис Фудзивара?

Девочка не ответила.

– Она говорит, что ты опять нагрубила посетителям. Это правда?

Марико все так же молчала.

– Это правда – то, что она мне сказала? Марико, отвечай, пожалуйста, когда с тобой разговаривают.

– Та женщина опять приходила, – сказала Марико. – Вчера вечером. Пока тебя не было.

Сатико пристально посмотрела на дочку, потом проговорила:

– Думаю, тебе лучше пойти в дом. Давай я тебе покажу, что нужно сделать.

– Она приходила опять вчера вечером. Сказала, что отведет меня к себе.

– Марико, ступай на кухню и подожди меня там.

– Она собирается показать мне, где она живет.

– Марико, ступай в дом.

В дальнем углу дворика миссис Фудзивара и две женщины громко чему-то смеялись. Марико упорно разглядывала свои ладони. Сатико вернулась за мой столик.

– Извините меня, Эцуко, я на минутку. Там у меня на плите что-то кипит. Вернусь мигом. – Понизив голос, она добавила: – Вряд ли можно ожидать, что в таком месте она будет вне себя от радости, правда?

Улыбнувшись, Сатико направилась к кухне. В дверях она еще раз обернулась к дочери:

– Пойдем, Марико, пойдем.

Марико не шелохнулась. Сатико пожала плечами и исчезла в глубине кухни.

Приблизительно в то же время, ранним летом, нас навестил Огата-сан – впервые после отъезда из Нагасаки в начале года. Это был отец моего мужа, и кажется несколько странным, что я всегда воспринимала его как «Огата-сан» – даже в ту пору, когда сама носила это имя. Но я так давно знала его как «Огата-сан» – задолго до встречи с Дзиро, – что так и не сумела научиться называть его «отец».

Фамильного сходства между Огатой-сан и моим мужем было не много. Вспоминая Дзиро сейчас, представляю толстого человечка со строгим выражением лица; мой муж всегда тщательно следил за своим внешним видом – и даже дома часто носил рубашку с галстуком. Вижу его в хорошо знакомой мне позе: он сидит в нашей гостиной на татами, согнувшись над завтраком или ужином. Помню, что он имел такое же обыкновение, пригнувшись, слегка подаваться вперед (примерно так поступают боксеры) и когда ходил или стоял. Его отец, по контрасту, неизменно сидел прямо, с расправленными плечами, и держался сердечно, непринужденно. В то лето здоровье Огаты-сан было лучше некуда: и телосложением, и неиссякаемой энергией он казался гораздо моложе своих лет.