Полет бабочек

Похоже, его жажда утолена. С тяжелым сердцем Софи понимает: это именно то, что отец хотел от нее услышать; он все время ждал, чтобы муж ее хоть в чем-то, но потерпел неудачу.

— По крайней мере, — выдавливает она, — он мне об этом не рассказывал. Но у меня такое чувство, что дело, по которому он уехал в Лондон, может быть как-то связано с этим. Томас не распространяется по этому поводу. Вероятно, он готовится объявить официально, поэтому вынужден хранить молчание.

— Вероятно.

Отец поглаживает рукой бороду, избегая смотреть ей в глаза.

Она вспоминает их неприветливый дом в Кингстоне, где все ходили на цыпочках, крепкую руку нянюшки, которая тянула ее прочь от дверей отцовского кабинета. Софи всегда удивляло — как эта мускулистая и суровая на вид женщина могла быть такой нежной и ласковой. Нянюшка не имела привычки говорить, что любит детей, но когда она заключала Софи в свои объятия, им было так уютно — они подходили друг к другу, как ключик к замочку.

Они заканчивают чаепитие почти в безмолвии. Отец поворачивается к камину, и взгляд его скользит по единственной фотографии матери, которая есть у Софи. У молодой женщины такой вид, будто только что срубили ее любимый розовый куст, — она прикусила тонкую губу, чтобы не заплакать, но глаза при этом дерзкие, взгляд мстительный. Единственное воспоминание Софи, связанное с матерью, это само слово; она помнит, как губы произносили «мама», когда она только начала ходить, — но его не к чему было отнести. Со временем слово это совсем утратило значение и исчезло из ее лексикона.

Софи пытается разговаривать непринужденно, но отец сидит, будто спрятавшись за чайной чашечкой. Не очень-то подходящее средство для защиты, конечно, но он умудряется укрываться за маленькой чашкой, как за самой большой и крепкой броней. Ни в коем случае не допустить, чтобы какие-то теплые, сердечные слова проникли в него. Ей становится очень смешно, но она сдерживает смех и встает с места.

— Что ж, спасибо, что навестили нас, отец.

Она замечает, что он ждал этих слов.

— Да-да, — говорит он, не скрывая облегчения, и тоже встает, — В самом деле, мне нужно зайти кое-куда по делу.

Зайти выпить бренди, подозревает она, в «Звезду и подвязку». Ладно, пусть не мучается. Для него общение с дочерью — сущее наказание. Но и для нее с ним — тоже.

После ухода отца она медленно идет по лестнице наверх — в одной руке чашка с чаем, другая рука держится за перила. Томас спит в затемненной комнате. Она отодвигает шторы и ставит чай рядом с постелью.

— Он ушел, — говорит Софи. — Спасибо, что вел себя так тихо.

Капитан Сэмюэль Фейл высаживается из экипажа у входа в гостиницу «Звезда и подвязка». Здесь у него назначена встреча со старинным приятелем Сидом Уортингом, но он решает приехать чуть раньше — пропустить стаканчик-другой виски, чтобы быть готовым выслушивать все байки Сида насчет его расчудесной жизни. Не то чтобы Фейл завидовал успехам друга — Сид заключил несколько сделок с одной из бразильских каучуковых компаний и теперь пожинает плоды невероятного бума в этой отрасли, — но что за нужда так долго и нудно разглагольствовать обо всем этом. О своих делах, да еще о симпатичной молодой женушке — молчаливой француженке, которую он подцепил в одном из путешествий. Она, конечно, великолепный экземпляр, кто бы сомневался, — с милым сморщенным личиком, как у соцветия бархатцев; но Фейла удивляет другое: что сделал Сид, чтобы она стала такой чертовски спокойной? Разве этим средиземноморским женщинам не полагается быть вспыльчивыми и крикливыми? На его взгляд, это даже делает их привлекательными. Вряд ли он хотел бы для себя такую же — нашлась бы молодая англичанка, умеющая прямо держать спину, хоть завтра бы женился, — но просто ему никак не понять, что тут кроется. А может, эта скромность лишь показная и француженка днем сдерживает всю страсть, чтобы выплескивать ее по ночам?

Фейл хихикает, воображая, как Сид — не самый шустрый из мужчин теперь, когда богатство его перетекло в огромное пузо, — кувыркается под простынями со своей драгоценной красавицей. Столько денег — и все не туда.

Он расплачивается с кучером — тот ворчит, недовольный тем, что они так мало проехали от дома Фейла. Капитан идет прочь и, чувствуя спиной взгляд возницы, хромает еще сильнее, чтобы вызвать сострадание этого грубияна-молокососа. Пусть видит, как трудно ему ходить с таким увечьем, пусть даже дом его недалеко отсюда. Он слышит, как кучер, цокнув языком, трогает экипаж с места.

Ресторанный зал заполняется медленно, но неуклонно, так что скоро будет негде сесть. Конец весны в этом году выдался не по сезону теплым, и по выходным здесь обедало до шестисот человек. «Звезда и подвязка» пользуется большой популярностью у лондонцев, решившихся выбраться в эти края на день — утро они обычно проводят в ботаническом саду Кью, затем отправляются в Ричмонд, а вечером, сев в поезд или на пароход, поспевают домой к ужину. Фейл обычно проходил через зал на воздух, к своему излюбленному месту, брал себе чаю на террасе с видом на набережную — здесь ему очень нравилось. Он закрывал глаза и чувствовал, как солнце обжигает веки. Когда он приоткрывал их, сквозь ресницы ему чудилось, что вокруг него памятники архитектуры в романском стиле, и он воображал, что находится на Итальянской Ривьере — там, где он никогда не бывал, но всегда мечтал побывать.

Фейл садится за столик и заказывает выпивку. Позвякивание столовых приборов и редкие перешептывания отдаются где-то в подсознании. От запаха ростбифа у него разгорается аппетит. Он кивает мужчине за соседним столиком — тот кивает в ответ и снова углубляется в чтение газеты. Похоже, тип этот высок ростом — ноги его выдвинуты в сторону, как будто не умещаются под столом. Серый костюм у на нем морщинится, а черный котелок лежит на столе рядом с локтем, плащ переброшен через спинку его стула. Он напоминает Фейлу полковника, под началом которого он служил когда-то: это был огромный человек с еще более внушительным голосом и такой же бородой — он погиб под копытами взбесившейся лошади, когда оттолкнул неопытного новобранца, стоявшего у нее на пути. Подобное сходство внушает Фейлу уважение к незнакомцу, как это ни абсурдно, и внезапно капитану становится совсем не безразлично, что этот человек подумает о нем. Он выпрямляется на стуле и пальцем проверяет, нет ли на усах крошек.

Официант ставит перед ним стакан и идет дальше, к столику незнакомца.

Фейл с удовольствием отпивает виски и слышит, как официант произносит:

— Не желаете ли еще чего-нибудь, мистер Уинтерстоун?

Мужчина этот, Уинтерстоун, заказывает бренди. Услышав его голос, Фейл разочарован: он совсем не грохочущий, как у полковника, и никаких претензий на прекрасное произношение — это то, что сам Фейл отстаивает любой ценой.

Уинтерстоун, Уинтерстоун… Знакомая фамилия, но откуда — он не помнит. Фейл снова разглядывает длинные, как у журавля, ноги. Плечи широкие, но изящные — они придают осанке прямой, горделивый вид. А эти длинные ноги…

Софи.

Он невольно откидывается на спинку стула и достает сигарету из серебряного портсигара. Стучит ею дважды по скатерти и зажигает. Он ловит себя на мысли, что пялится на Уинтерстоуна, когда тот поднимает глаза и смотрит в ответ. Да, глаза тоже похожи. Они изучающе глядят поверх очков для чтения и проникают прямо в душу Фейлу. Капитана вдруг охватывает непонятное чувство сожаления — но в связи с чем, он пока не разобрался. Ему ясно — придется заговорить, чтобы как-то объяснить свою назойливость. Он затягивается сигаретой в полную грудь и обращается к этому человеку, приняв небрежный вид:

— Простите, сэр…

Уинтерстоун не произносит ни слова.

Фейл настойчиво продолжает:

— Вы, случайно, не имеете никакого отношения к миссис Софи Эдгар?

Мужчина медленно и сосредоточенно складывает газету. Аккуратно пристраивает ее на край стола, выравнивает все параллельные и перпендикулярные линии. Снимает очки.