Королева Виктория

Через пять недель королева стал готовиться к поездке в Швейцарию, где, как она надеялась, сможет насладиться прохладным горным воздухом и живописной природой. Элфинстон к этому времени уже подобрал ей довольно большой пансион и даже замечательный сельский домик неподалеку от Люцерна, которые окажутся в полном ее распоряжении. Однако когда настал день отъезда, королеву стали одолевать сомнения, что в Люцерне будет не намного прохладнее, чем в Осборне. Она почему-то решила, что в Люцерне так же жарко, как в Африке, и что для нормального отдыха ей следовало бы отправиться на какой-нибудь айсберг, чтобы подышать прохладным воздухом. В конце концов она решила, что ей вообще не стоит ехать за границу, так как «все это бесполезно и не стоит лишних движений». Кроме того, она опасалась, что слишком быстро устанет от Швейцарии и даже не сможет полюбоваться ее красотами. «Придется оставить мысли, — говорила она, — о посещении выставок или картинных галерей». Все эти грустные мысли о необходимости поездки без любимого и дорогого мужа еще больше ухудшали ее здоровье и приводили к «диарее, сильным головным болям и приступам тошноты». Однако к намеченному на 5 августа дню отправки она поправилась и почувствовала себя уже нормально. Этот день она подробно описала в своем дневнике:

«Утро выдалось превосходным. Завтракали, как обычно, на свежем воздухе, а потом я немного посидела с Алисой. Затем с огромным сожалением попрощалась с ней, Людвигом и четырьмя их маленькими детишками. В пятнадцать минут первого мы выехали из Осборна вместе с тремя детьми (принцессой Луизой, принцессой Беатрисой и принцем Леопольдом). С грустью расстались с Алисой... Джейни Э. (маркиза Эли, фрейлина), сэр Томас Биддалф и его супруга леди Биддалф, полковник Понсонби, сэр Уильям Дженнер, фрау Бауэр (Оттилия Бауэр, гувернантка принцессы Беатрисы) и мистер Дакворт поехали с нами. Мы направились к яхте «Виктория и Альберт» и в час дня отплыли...

Как только мы прошли Нидлз, появились сильные волны, и мне пришлось спуститься вниз, где я и оставалась до тех пор, пока мы в начале седьмого не достигли Шербура. Этот город напомнил мне о прошлом. Казалось, что ничего не изменилось за последнее время, однако на самом деле все было не так, как прежде! Все, что раньше было мне в радость, сейчас приносит только грустные воспоминания и портит настроение».

Проехав по Франции в императорском поезде, любезно предоставленном королеве императором Наполеоном III, они наконец-то прибыли в Париж, изнывая от жары и духоты. Королева очень устала от этой поездки, так как не спала последнюю ночь из-за невыносимого грохота и тряски вагона. Кроме того, было так жарко, что она не находила себе места, хотя в ее вагон был поставлен большой таз со льдом. От железнодорожной станции ее отвезли в британское посольство, где ее уже радостно приветствовала императрица Евгения. В шесть часов вечера у них был «легкий ужин», после чего они отправились осматривать вечерний Париж, то и дело сожалея о разрушении «старых живописных улочек» и возведении на их месте «бесконечного ряда новых стандартных зданий», выполненных по плану протеже императора барона Хаусмана. На следующий день королева оставила Париж, даже не удостоив императора ответным визитом, что очень расстроило весь императорский двор, не говоря уже о самом императоре Наполеоне III. «Это был всего лишь формальный визит, — оправдывался министр иностранных дел лорд Стэнли, объясняя британскому послу причины столь поспешного отъезда королевы. — К тому же у королевы было очень мало времени, но именно эти формальные обстоятельства и затронули императорский двор, состоящий в основном из парвеню».

По прибытии королевы в Люцерн местная пресса тут же охарактеризовала выдающуюся гостью как женщину «приблизительно пятидесяти лет (незадолго до этого она отпраздновала сорок девятую годовщину), невысокого роста, довольно внушительных размеров (лорд Стэнли говорил за месяц до этого, что королева «становится невероятно толстой»), с красным лицом и в траурном одеянии в память о недавно скончавшемся муже». Несмотря на утомительную жару в поезде, королева была очень рада встретить на перроне вокзале «своих дорогих шотландских друзей», приехавших сюда задолго до прибытия монарха. «Я села в карету вместе с детьми, — вспоминала позже королева, — Канне сел на козлы, а Джон Браун устроился позади».

Королева осталась удовлетворенной местом своего временного проживания. Пансион Валлис действительно был расположен в живописном месте, и воздух там был довольно прохладным [67]. В течение всего следующего месяца королева в полной мере наслаждалась своим отдыхом, ходила на прогулки, рисовала, каталась на своей любимой Флоре, совершала прогулки на пароходе на близлежащем озере, поднималась на лошади высоко в горы, откуда ее в кресле спускали на руках крепкие слуги, и вообще старалась забыть обо всех неприятностях последнего времени.

С особым удовольствием все свободное от прогулок время королева посвящала своему дневнику, куда методично заносила свежие впечатления, без устали восхищаясь окружающей живописной местностью и называя ее «праздником для глаз». Эта «неописуемая красота природы» пробуждала в ней добрые чувства и вселяла надежду на благополучное будущее, о чем она уже давно мечтала для своей родной Англии.

А для того чтобы сохранить свое вожделенное спокойствие и избежать официальных мероприятий, королева путешествовала под псевдонимом графини Кентской. Этот титул она придумала специально для отдыха, а потом оставила его, так как принц Альберт был графом Кентским, как, впрочем, и герцогом Эдинбургским. Вместо этого она использовала для себя титул графини Ланкастерской или графини Балморальской (что звучало для нее «особенно приятно»), хотя на самом деле все местные жители прекрасно знали, что она королева Англии, а местные мальчишки бежали за ее каретой и громко кричали: «Madam la Reine! Madam la Reine!» («Госпожа королева! Госпожа королева!») Да и как было не догадаться об истинном статусе этой странной и весьма щедрой женщины, если над ее пансионом развевался королевский штандарт, а на козлах ее кареты возвышалась мощная и всем хорошо известная фигура Джона Брауна в шотландском килте, который с безразличием взирал на все окрестные прелести и сохранял невозмутимое спокойствие, приличествующее исключительно преданному слуге монарха. В его отношении к окружающему миру сквозило даже трудно скрываемое презрение, обнаруживающее его истинное положение при монаршей особе.

«Он действительно выше всяких похвал, — записал в дневнике Понсонби в апреле 1879 г., когда королева отправилась в Бавено, что на озере Маджоре, — и сегодня мы могли лицезреть его во всей своей красоте. Он безупречно управлял лошадьми, безотрывно уставившись на лошадиные хвосты и не поднимая голову». А когда они добрались до места назначения, королева осталась в карете, не предпринимая никаких попыток выбраться наружу. «Мы поняли, — отмечал он, — что она ждала соответствующего сигнала от Джона Брауна, что можно выходить из кареты». Джон Браун, по словам королевы, ненавидел заграничные поездки и всегда вел себя так, словно находится в своей родной Шотландии. «Д.Б., конечно, всегда следит за порядком в Виндзорском дворце, — говорил Понсонби своей жене, — и если что-то не могло быть сделано для королевы, он настоятельно повторял, что это непременно должно быть сделано, и прекращал всяческие споры на эту тему». Фактически он так же успешно управлял королевой в Италии, Швейцарии и Германии, как и в родной Шотландии. Однажды в Кобурге, например, когда он приготовился к прогулке королевы, на улице появился немецкий оркестр, витиевато сыгравший какую-то лихую мелодию с барабанным боем. «О, как это ужасно!» — недовольно проворчала королева. Джон Браун в тот же миг соскочил на землю, подбежал к оркестру и замахал руками, пытаясь объяснить им доступными ему немецкими словами: «Нет, нет, не надо бум-бум!»

Ответственный за все зарубежные поездки королевы Дж. Канне рассказывал Генри Понсонби, что Браун и Дженнер «сводили его с ума... Дженнер, который никогда прежде не видел зарубежных туалетов, бегает от каждого из них, недовольно ворчит и говорит, что их нужно обязательно изменить». А Джону Брауну позволялось делать практически все, что он пожелает; это вызывало возмущение придворных королевы, которые привыкли подчиняться определенному порядку и поэтому не понимали столь снисходительного отношения королевы к одному из своих слуг. Генри Понсонби так описывает трудности в общении с королевой во время их проживания в Бавено:

67

Пансион Валлис представлял собой красивое трехэтажное здание, которое было специально оснащено массой дополнительных удобств для благополучного пребывания королевы. Кстати сказать, все расходы на эту поездку были включены лордом-казначеем в специальное «Заявление о расходах Ее Величества во время поездки в Швейцарию», куда вошли «мебель, ковры, полотенца, очки, фарфоровая посуда, подзорная труба, телеграфный аппарат и, к великому удовольствию доктора Дженнера, огромное количество медикаментов и препаратов для своей пациентки» (Peter Arengo-Jones, «(Queen Victoria in Switzerland», 74).