Королева Виктория

«Наша поездка в Милан оказалась неудачной. Королева была чрезвычайно расстроена из-за того, что британский посол в Италии сэр Огастус Паджет хотел во что бы то ни стало растрезвонить о ее путешествии, а королева предпочитала разъезжать по стране инкогнито... вместе со своим шотландцем в карете в качестве кучера и телохранителя... Из-за этого все и началось. Я намекнул ей на то, что нужно отложить поездку, но королева и слушать не хотела. Нам пришлось подчиниться ей. На вокзале нас встречала огромная толпа людей, которых полиция оттеснила к ограде. В Сенаколе людей стало значительно меньше, а полицейских больше, однако и здесь ее величеству показалось, что они стоят слишком близко к ее карете. Картины мы посмотрели более или менее спокойно, однако на ступеньках кафедрального собора собралось очень много людей, а внутри собора их было еще больше... Это обеспокоило ее, и она пожаловалась мне, что здесь недостаточно полиции. Если бы она приехала сюда как королева, то полицейских было бы не меньше пятидесяти, но королева продолжала настаивать, что это исключительно частный визит...

Когда пошел дождь, королева находилась в закрытой карете. В результате мы не поехали в Бреру, около часа тряслись в карете, не пригласили с собой мистера Паджета и его супругу и вообще ничего толком не посмотрели. Правда, дождь вскоре прекратился, мы откинули тенты и тогда хоть что-то увидели. В какой-то момент я выскочил из кареты и сказал королеве, что можно посмотреть знаменитые колонны Сан-Лоренцо, но эта остановка вызвала нежелательное возбуждение толпы. Вокруг нас мгновенно собрались зеваки, которые таращили глаза на Джона Брауна Нам пришлось продолжить путь, а я больше не стал беспокоить королеву по таким пустякам. Вечером она пожаловалась на то, что слишком мало увидела. Это действительно так, но кто в этом виноват?»

Несмотря на то что королева решила путешествовать инкогнито, тем не менее она с огромным удовольствием воспринимала все приветствия в свой адрес, не замечая при этом совершенно явного противоречия в намерениях. Она просто сияла от удовольствия, когда толпы мальчишек на берегу озера Маджоре бежали за ее каретой, которую сопровождал отряд карабинеров, и громко кричали: «La Regina d'Inghilterra!» («Английская королева!»)

Кроме посещения Бавено и Люцерна, королева также нанесла визит в Баден-Баден, Кобург, Дармштадт, Экс Ле Бен, Ментрн, где останавливалась в замке де Розьер, Шарлоттенбург, Йер, Биариц, Канны, Флоренцию и Грасс [68]. И везде была встречена яркой иллюминацией и здравицами в ее честь.

Во Флоренции, которую королева посещала в 1888, 1893 и 1894 гг., она сначала останавливалась на вилле Палмьери, которую любезно предоставила в полное распоряжение королевы графиня Кроуфорд. Причем специально для королевы виллу перекрашивали и ремонтировали. А потом она отдала предпочтение вилле Фабрикотти, откуда совершала поездки по Италии для более глубокого ознакомления с ее достопримечательностями. Причем сопровождали ее обычно индийские слуги, что вносило значительную сумятицу в сердца флорентийцев, которые принимали их за каких-то принцев из далекой и загадочной восточной империи. В 1888 г. королева провела несколько часов в галерее Уффици, а потом с грустью проехала мимо Касса Герини, где в 1838 г. останавливался принц Альберт. Она вспомнила, с каким восторгом тот отзывался о скульптурах Донателло, которые оказались «намного более прекрасными», чем он ожидал, и как принц выработал у себя вкус к примитивному итальянскому искусству.

С такой же грустью королева слушала в городке Бадия органную музыку, которую так любил ее покойный супруг. И не только любил, но и сам часто исполнял на пианино, хотя этот единственный инструмент, который ему удалось отыскать во Флоренции, был старым и совершенно расстроенным.

Однажды во время этого визита один английский мальчик по имени Джордж Пиль увидел, как полицейские расчищают путь для небольшой кареты на пьяцца дель Дуомо. «В карете находилась какая-то старая леди со своим спутником, — рассказывал Пиль шестьдесят лет спустя. — Это была королева Виктория. Она остановила карету, порылась в корсаже, вынула оттуда медальон и повернула его в сторону недавно отреставрированного фасада Дуомо». «Позже фрейлина королевы пояснила Пилю, что это был медальон с изображением покойного принца-консорта. Она думала, что принцу Альберту будет интересно узнать, как выглядит Дуомо после реставрации».

Королева была просто неутомимой в своем желании как можно лучше ознакомиться с Флоренцией, причем Делала это с превеликим удовольствием. Она побывала в Палаццо Питти, Боболи Гарденз, посетила церкви Санта-Кроче и Санта-Мария-Новелла, не пропустила Баптистерию и Баргелло. Кронпринцесса явно ошибалась, когда говорила, что королева совершенно равнодушна к искусству и архитектуре, хотя при этом королева не скрывала, что без особого восторга воспринимает руины Древней Греции и Древнего Рима. Однако она проводила много часов в галерее Уффици, считая выставленные там произведения искусства «величайшим наследием, которое не может не привлекать внимания образованных людей».

Вальпурга Гогенталь, жена-немка британского посла в Берлине сэра Огастуса Паджета, вспоминала позже, как она оказалась в королевской карете во Флоренции в 1893 г., когда королева совершала одну из своих экскурсий:

«Обычно королева держит свою карету в течение часа. Наконец она вышла из здания, сопровождаемая большой группой своих придворных. Покрывавший ступеньки ковер был расстелен до самой кареты. Седовласый шотландец с одной стороны и облаченный в желтый тюрбан индиец с другой подхватили престарелую королеву под руки и усадили в карету. Могучий шотландец закрыл дверцу кареты, когда все придворные дамы заняли свои места, а индус опустил вуаль королевы на ее лицо своими деликатными коричневыми руками. Тут же послышался моложавый и прекрасно поставленный голос королевы: «К Понте Веккио». Она была в черном платье и белой шляпке».

Королева с нетерпением ждала возможности совершить зарубежную поездку во время праздников и всегда получала от этого большое удовольствие, несмотря на громадный объем бумажной работы, строгий контроль со стороны Джона Брауна, постоянные жалобы на то, что рядом с ней нет ее любимого принца Альберта, а также сожаления по поводу того, что все эти поездки «ужасно утомляют ее и в конце концов навевают смертельную тоску».

Королева заполняла письма и дневники описаниями впечатлений от путешествий, подробно рассказывала о восхождении на гору Пилата, восхищалась живописным видом перевала Сен-Готард, с восторгом изобразила свое восхождение на вершину Гранд-Шартрез, где попросила у местных монахов стакан их знаменитого крепкого вина и где была очарована «прекрасным и высоким юным английским монахом с лицом святого отшельника», который опустился перед ней на колено и поцеловал ее руку. Королева еще долго помнила чудесный лес вокруг селения Йер, где Генри Понсонби видел ее устало хромающей вместе с леди Черчилль и неразлучным осликом по имени Жако, которого она купила у местного фермера, проживавшего на берегу озера де Бурже. Она с удовольствием вспоминала свое пребывание в замке де Розьер, окруженном оливковыми рощами и выходящем окнами на сказочно синее море. Не меньшее место в ее воспоминаниях отводилось поместью Мотет, позже переименованному в виллу Виктория. Генри Понсонби отметил, что в этом поместье королева чувствовала себя превосходно. И только однажды ее разбудил какой-то странный звук, напоминающий гул земли. Королева очень встревожилась и послала своего слугу узнать, не означает ли это начало землетрясения. Тот спустился вниз и вскоре вернулся с загадочной ухмылкой на устах. «Нет, мадам, это не землетрясение, это мистер Понсонби». Генри Понсонби подтвердил, что в тот день действительно разместился под комнатой королевы, рано уснул, но никак не мог представить себе, что так громко храпел. «Этот анекдот, — оправдывался он потом, — вызвал всеобщее веселье, которое я не разделял».

68

В Грассе она часто бывала в поместье необыкновенно богатой и невероятно властной Элис Ротшильд. Однажды вечером, прохаживаясь по аллеям ее чудесного сада, королева нечаянно наступила на недавно усаженную цветами клумбу. «Немедленно уйдите оттуда!» -громоподобным голосом заорала баронесса Ротшильд на королеву Англии и императрицу Индии. «Королева подчинилась требованию, хозяйки поместья, а потом назвала ее вполголоса «всемогущей леди». Это, однако, не испортило их дружбу, хотя и не сделало ее более глубокой. С тех пор прозвище «всемогущая леди» стало для придворных общеупотребительным (Frederic Morton, «The Rothschilds», 189).