Страница 60 из 67
— И что же, — осторожно поинтересовалась я, — вы ей такого сделали?
— Да вообще-то, ничего особенного. Просто я… Не смог ужиться с ней, вот и все. И с тех пор больше никогда не видел. А в то же время она мне сестра. И я чувствую вину перед ней, понимаете?
— А мне еще играть дальше с Хоуп, мамочка?
— По-моему, ты уже наигралась.
— Ну а мы еще не совершили такого, как Молли, поступка, не так ли? — сказал Дэвид.
— Так теперь, значит, Найджел Ричардс станет твоим лучшим другом? И мы станем проводить все свободное время с мистером и миссис Ричардс?
— Уверен, что в качестве лучшего друга я ему не понадоблюсь. У него сейчас уйма друзей и знакомых. Ну а если это не так, с удовольствием займу место его лучшего, пусть даже единственного друга. Для него я готов на все.
— Значит, ты на все готов ради того, кого не видел четверть века со времени последней драки?
— Да. Совершенно верно. Я не должен был этого делать. Я раскаиваюсь.
— Значит, это единственная вина, которая тебя гложет. Это самое сильное чувство вины за всю твою жизнь?
— Не единственное. Но первое.
Жизнь не так уж длинна. Дойдет ли очередь до меня?
Признаюсь, идея объединить силы пришла именно от меня — собрать воедино Брайена, Найджела и сестру ГудНьюса Кантату (это имя она выбрала себе сама в возрасте двадцати трех лет, очевидно, не без участия ЛСД, который усиленно принимала в Ройял-Фестивал-холл). [64]Мы соберем их вместе за обеденным столом, чтобы ликвидировать все наши грехи одним махом — так, во всяком случае, я представляла это Дэвиду. Он обрадовался этой идее, даже не задумавшись над тем, что Найджел, возможно, теперь председатель межнационального банка, а ему весь вечер придется сидеть рядом с Брайеном и его плохо функционирующим кишечным трактом.
На самом деле отчего-то и мне верилось в удачный исход дела — видимо, такое настроение было порождено отчаянием и цинизмом. Отчего бы им действительно не посидеть вместе? Это будет забавно и придаст нашей встрече дополнительный градус веселья. Чем хуже, тем лучше! Пусть, в крайнем случае, из этого просто выйдет анекдот, который можно потом будет рассказывать друзьям долгие годы, растянув приятные минуты общения с людьми, которых я знаю и люблю и которые насквозь буржуазны и безнадежны.
ГудНьюс решил начать первым. Он позвонил сначала по одному из последних номеров Кантаты, затем по другому, третьему, и наконец обнаружил ее в каком-то брайтонском сквоте.
— Кантата? Это ГудНьюс.
Очевидно, ответила не она, или же на том конце просто бросили трубку.
ГудНьюс вновь набрал тот же номер.
— Подожди, не бросай трубку, послушай… — прокричал он в одно слово. — Спасибо. Я столько вспоминал о тебе, о том, как плохо поступил с тобой. И я хотел…
— …
— Знаю.
— …
— Знаю.
— …
— А вот в этом моей вины нет. Я никогда не вызывал полицию. Это мама.
— …
— Но не я же привез его. И дверь я тоже не оставлял открытой.
— …
— Давай, давай, Кантата. Он стоил семьдесят пенсов. И все равно бы порвался.
ГудНьюс вскочил и принялся скакать вверх-вниз, как будто на батуте. Сейчас он напоминал человека, у которого сорвалась последняя возможность совершить кровную месть. Такую проблему не исправить исцеляющими руками, не разрешить на листке бумаги, не описать в книге. Ее можно только выколачивать из себя такими вот обезьяньими прыжками, потому что ничего другого уже просто не остается. Никак по другому на все это не ответить. Месяц назад мне, наверное, лучше всего было так же вот прыгать по нескольку раз в день. Вреда, во всяком случае, от этого было бы не больше, чем от всего остального.
— Нет! — крикнул ГудНьюс. — Нет, нет, нет! ЭТО ТЫ иди к черту, ТЫ!
Грохнув трубкой, он отошел от аппарата.
— Не хочешь поговорить с ним? — спросила я у Дэвида.
— А что я ему скажу?
— Не знаю. Попробуй его успокоить.
— Он не должен был говорить этого. Я ужасно разочарован. Мы должны быть выше этого.
— То есть не мы, а вы?
— О тебе я не говорю. Я говорю о нас с ним.
— В том-то и проблема, не так ли? Ты же все это время был человеком. Просто забыл об этом.
Говорить с ним отправилась я. ГудНьюс лежал на кровати, ожесточенно кусая губы и глядя в потолок.
— Простите, что я ругался в присутствии детей.
— Все в порядке. Они слышали подобное много раз от собственного отца.
— В прежние времена?
— Да, совершенно справедливо. В прежние.
Я как-то упустила из виду, что Дэвид в самом деле больше не чертыхался перед детьми. Хороший знак? Ну, это можно назвать и пирровой победой, достигнутой тем, что человек с черепашками на бровях поселился в твоем доме (уже, кажется, на долгие годы) и ты навсегда должен расстаться даже с видимостью нормальной семейной жизни, но я пришла вовсе не для того, чтобы разбираться с ГудНьюсом. Сейчас мне было его просто жаль.
— Не следует так расстраиваться, — сказала я. — Знаете, я не слышала, что там говорила ваша сестра, но по-моему, она вела себя не совсем разумно. А что вы там говорили про семьдесят пенсов?
— Ее чертов постер с Саймоном ЛеБоном. [65]Она мне его так и не простила.
— Я так и думала.
— Кейти, на самом деле она невыносима. Она просто ужасна. И всегда такой была, и будет. Кантата! Что за идиотка.
Взяв себя в руки, я не воспользовалась этим моментом.
— Все в порядке.
— Какое там. Она же моя сестра.
— Но, как видите, без вас ей удается быть нормальным человеком. Она вполне обходится без вас.
— А вот в этом я не уверен.
— Если бы она в вас нуждалась, вы бы непременно услышали это от нее. Несмотря на неприятное происшествие с постером Саймона ЛеБона.
— Вы думаете?
— Конечно.
— И все же я чувствую, что-то не то. Где-то я дал маху. Вы знаете, любовь то, любовь се, а получается, я к ней ничего, кроме ненависти, не испытываю.
Наверное, он был прав. Это был его промах, и в моих интересах было, чтобы он прочувствовал это как следует. Что это за люди, дерзающие спасти мир и в то же время бессильные наладить отношения с ближними? Да и вообще хоть с кем-нибудь. Как красноречиво излагал ГудНьюс, любовь то, любовь се, но легко любить того, кого ты не знаешь: Джорджа Клуни или Обезьяну. Соблюсти же приличия перед тем, с кем приходится ежегодно встречаться за праздничным столом и делить рождественскую индейку, — вот это чудо. Если ГудНьюсу удастся сотворить его при помощи своих волшебных рук, он может жить с нами хоть до скончания века.
— Подумайте о людях, которым вы можете принести исцеление и которые нуждаются в вашей помощи, — напомнила я. — Разве это не стоит того?
— Думаете?
— Конечно.
Вот как ГудНьюс решился устроить новую жизнь, напутствуемый еще одним специалистом по семейным проблемам. Но, как тут ни иронизируй, я знала, что это был правильный поступок.
Вычислить Найджела оказалось куда легче. Дэвид состоял в Ассоциации Однокашников и уже через несколько минут разжился его телефонным номером. Нам было позволено присутствовать при беседе, чтобы убедиться, что кто-кто, а Дэвид умеет держать себя в руках.
— Привет, это Найджел?
— …
— Это Дэвид Грант. — На лице Дэвида застыла предвкушающая улыбка. Наверное, на другом конце должны были взвыть от радости узнавания.
— …
— Дэвид Грант.
— …
— Что значит — какой? Из школы.
— …
— Да. Да-да-да, это я. Ха-ха-ха. А ты как?
— …
— Вот здорово. Ну даешь.
— …
— Спасибо, ничего. И как жизнь?
— …
— Верно, верно. Превосходно.
— …
— Черт возьми!
— …
— Ого-го.
— …
— Правда? В самом деле? Здорово. Слушай, я тут…
64
Royal Festival Hall — «Королевский фестивальный зал», лондонский концертный зал в районе Саут-Банк.
65
Вокалист группы «новой волны» «Дюран Дюран»-