Страница 57 из 67
— Кто тебе сказал? — вспыхнула она. Но, тут же придя в себя, поспешно добавила: — Ну что ты, как ты могла обо мне такое подумать — ты, моя лучшая подруга…
И т. д.
Она так и не поняла, что за моими словами скрывалась попытка признания, а не обвинения. Вот почему с Ребеккой всегда приятно поболтать: она никогда не дослушивает.
Дома я собиралась поговорить с мужем, но в последнее время он общался только с ГудНьюсом. Они стали неразлучной парочкой — нечто вроде сросшихся макушками сиамских близнецов. Постоянно застаешь их, склонившихся лоб в лоб за листочком бумаги, и кажется, будто из темечка в темечко их пробивает невидимый общий поток психической энергии. В прежние времена я бы еще рискнула спросить Дэвида, что там, в этой бумажке, — потому что было бы, в конце концов, просто невежливо не проявить интереса к предмету, которому они придают столь глобальное значение. Но сейчас такое любопытство было бы праздным и неуместным. Это любопытство рядового, пожелавшего узнать, что там чертят в своих картах господа генералы. Мы с Молли и Томом отныне были простыми солдатами — наши судьбы решались в штабной палатке.
Я постучала в невидимую дверь штаба.
— Дэвид, можно с тобой поговорить?
— Что такое? — с неохотой поднял он голову от стола.
— Нам необходимо обсудить пару вопросов.
— Что, прямо сейчас?
— Если это возможно, — подчеркнуто заметила я.
— Ну говори.
— Можем мы сегодня поужинать вместе?
— Мы делаем это каждый вечер.
— Я имею в виду — только мы с тобой. ГудНьюс мог бы посидеть с детьми. Если у него найдется свободное время.
— Сегодня? — ГудНьюс сверяется со своим ментальным органайзером и выясняет, что сегодня вечером у него есть «окно».
— Ну, тогда ладно. Так ты считаешь, нам есть о чем поговорить?
— Вообще-то, да.
— О чем?
— Я же сказала — надо обсудить пару вопросов. Может, стоило бы поговорить о том, что случилось вчера вечером и отчего я сорвалась. Мне бы хотелось объясниться.
— Ах, ты насчет этого… — Не беспокойся. Такое со всеми бывает. Срывы у всех случаются, время от времени.
— Да, — тут же встрял ГудНьюс, хоть его никто и не спрашивал. — Тут ничего не поделаешь. Я уже пытался объяснить вашему брату, что такое отрицательные эмоции. Любое огорчение — это отрицательная энергия души, и ее надо приберечь до времени, пока она не обратится в положительную энергию. Главное — не разрушать душу. — Он великодушно махнул рукой. — Так что забудьте об этом. Этого как будто и не было.
Блаженно улыбнувшись напоследок, они вернулись к своей бумажке. Команда «вольно», так сказать, раздалась. Можете идти. Но я не собиралась уходить по команде «вольно».
— Я не нуждаюсь в вашем прощении. Я хочу серьезно поговорить на эту тему. И объясниться по поводу того, что произошло. Я хочу, чтобы у нас с тобой, Дэвид, состоялся откровенный разговор по душам, как между мужем и женой.
— Ну конечно. Прости, не сразу понял. Все будет в порядке. Ты уверена, что ГудНьюса не следует взять с собой? Он особенно силен в разрешении вопросов подобного рода.
— У меня сейчас как раз вспышка сенсорности, — заявил ГудНьюс. — Понимаю, что разговор между супругами — вещь глубоко интимная, просто… вы были бы поражены, увидев, какие при этом между вами проскакивают… — Он пальцем прочертил в воздухе какие-то зигзаги — смысл этого жеста остался для меня тайной, но, видимо, в нем выражался его личный взгляд на супружеские разборки.
— Спасибо, мы как-нибудь сами, — учтиво поблагодарила я. — Если что, обязательно позовем вас на помощь.
ГудНьюс кротко улыбнулся:
— Вряд ли получится. Я же не могу бросить детей.
— Тогда мы возьмем все в коробки и немедленно заявимся домой.
Он показал большой палец, и, окрыленные этим жестом, мы с Дэвидом отправились в ресторан.
— Итак.
— Итак.
Знакомая картина: два «попадама» [60]со специями для него, один простой для меня, манговый чатни с маленькими луковками на краю тарелки, поставленной как раз между нами. Вот уже пятнадцать лет мы ходим в этот ресторан, каждый раз словно бы заново восстанавливая прошлое. Впрочем, прошлое безвозвратно ушло: сменилось меню, наши любимые блюда постепенно были вытеснены, но все же оставалось нечто незыблемое и нетленное в этой обстановке, где мы привыкли решать самые важные семейные проблемы.
«Королева Карри» стала нашим своеобразным гастрономическим храмом. Да и не только нашим. Ведь брак, семейные узы — это нечто вроде тарелочки с манговым чатни, оранжевым пятном, маячившим посреди скатерти, всегда в одном и том же месте. Это единственный ориентир, единственная примета — примерно то же самое, что белое пятно на щечке у вашей черной кошки, или регистрационный номер на вашем автомобиле, или бирка с именем ученика на школьной курточке, — без этих примет вещи бы бесследно затерялись в массе других вещей. Не будь этого оранжевого пятнышка на скатерти, я могла бы, отлучившись на минуту в туалет, вернуться уже за совсем другой стол и начать совсем иную жизнь, в совершенно другой семье. И кто знает, было бы там лучше или хуже? Внезапно меня поразила абсурдность моего решения — не выбора, ответственность за который я переложила на женщину-викария, «выбора человека с ножом в животе», который в любом случае не избавлял от страданий и сомнений. Поражало то, что когда-то, годы назад, я вдруг ни с того ни с сего решила на всю свою жизнь привязаться к мужчине.
— Кажется, ты хотела что-то сказать, — напомнил Дэвид.
— А ты?
— Что — я?
— Ты ничего не хочешь сказать?
— Ну, да… — замялся он. — Наверное, хочу. И непременно скажу — как только услышу от тебя, что ты хотела мне сообщить.
— Я-то? Конечно.
— Вот и ладно. — Последовало молчание. — Ну, ты уже можешь начинать.
— Я переезжаю. Больше не буду жить у Дженет.
— Угу, — кивает он, потягивая «Лагер», [61]по всей видимости еще не представляя, как эта новость отразится на его личной жизни.
— Так ты возвращаешься домой? Или собираешься снимать квартиру в другом месте?
— Нет, — поспешно сказала я. — Переезжаю совсем.
Тут мне становится его немного жаль: ведь, в самом деле, вопрос вполне уместен. Попытка восстановить кризисные отношения заканчивается по-разному: от возобновления отношений в постели до кухонной поножовщины — спектр весьма широк. А я переехала от него и детей без долгих объяснений — возможно, он так и не понял причин моей временной самоизоляции. Точно так же я переезжаю обратно, вооружившись советом женщины-викария, которая даже толком не знает обстоятельств моей личной жизни. Можно сказать, действия мои носят спонтанный характер. Ничего странного, что Дэвид предусматривает несколько возможных вариантов развития событий. Сейчас он — человек, который спрашивает, кто, по моему мнению, завоюет «Гранд Нэшнл». [62]
— Ну да, ну да. Конечно. Прекрасно. Очень, очень хорошо, — одобрительно трясет он головой. — Я рад.
— В самом деле?
— А как же. Конечно, рад.
Мне хотелось спросить, чем конкретно вызвана его радость, и затем поспорить с тем, что он скажет, но я не делаю этого. Я себя останавливаю. Не собираюсь разрушать достигнутое. У меня просто нет желания разрушать песочный замок, только что воздвигнутый между нами.
— Может, я могу чем-то помочь? Как-то облегчить проблемы с переездом?
— Ты серьезно?
— Вполне.
— Значит, тебя можно попросить о чем-то, что может облегчить мне переезд?
— Да, отчего бы нет. Мы можем обсудить любые проблемы.
— Ну, например…
— Да-да?
— Если, скажем, поставить вопрос так: может ли ГудНьюс найти себе новое жилье?
— Тебя это в самом деле так волнует?
— Еще бы.
— Прекрасно. Я поговорю с ним.
60
Блюдо индийской кухни — тонкие хрустящие вафли из даловой муки.
61
Светлое пиво.
62
Grand National — крупнейшие скачки с препятствиями; проводятся ежегодно весной на ипподроме Эйнтри близ Ливерпуля.