Страница 28 из 67
Я была уверена в том, что мисс Кортенца не хуже остальных понимает бессмысленность наших отношений. Она наверняка была в курсе, что помочь ей я не в силах. У нее ныли суставы и ломило спину, от боли она не могла заснуть — обезболивающее уже не помогало. Но она приходила снова и снова, и мы говорили и говорили до бесконечности. Я искренне хотела, но не могла дать ей облегчение; оставалось выписывать бесполезные рецепты и направления на рентген, прогревание, облучение и прочее. Я была готова на все, лишь бы она отстала от меня и нашла себе другого доктора, дав мне тем самым возможность заняться людьми, которым я еще в состоянии оказать помощь и которые, между прочим, моложе ее — ведь мисс Кортенца, согласно медицинской карточке, уже семьдесят три года! Причина ее недомоганий — возраст и образ жизни, большую часть которой она провела, прибираясь в чужих домах. (Скажем правду до конца: в домах людей вроде меня, принадлежащих к среднему классу. Так что в ее ко мне привязанности был некий таинственный элемент воздаяния. Возможно, если бы мы все, перестав думать, как стать хорошими и спасти мир, просто бы убирались дома сами, людям вроде мисс Кортенца не потребовались бы доктора. Возможно, мисс Кортенца, освободившись от боли, преследующей ее полжизни, и перестав травить свое сознание обезболивающими препаратами, приняла бы на себя какую-то новую, неведомую мне социальную роль и принесла бы пользу обществу. Скажем, она посвятила бы свою жизнь преподаванию в вечерней школе для взрослых, где учат читать безграмотных, или стала бы работать со сбежавшими из дому подростками. Тогда и мне не пришлось бы биться лбом в стену, пытаясь вылечить ее, — таким образом я выкроила бы свободный час, чтобы заняться уборкой собственного дома.)
На следующее утро после вселения к нам ГудНьюса мисс Кортенца, тряся головой и шаркая, проковыляла ко мне в кабинет и рухнула на стул. На мое сердце вновь навалился неизбывный камень, который таскают с собой «безнадежные» пациенты. В который раз передо мной встала проблема, что делать с мисс Кортенца дальше и чем ее лечить. Пару минут мы помолчали, дожидаясь, пока пациентка переведет дыхание. Во время этой паузы, отдуваясь, мисс Кортенца показала на фото Молли и Тома, стоявшие у меня на столе, а затем на меня. Я улыбнулась, и она улыбнулась в ответ, оттопырив большой палец в одобрительном жесте, не требующем дальнейших пояснений, которых она в своем нынешнем состоянии все равно дать не могла. «Славные дети» — выражал этот жест. Надо сказать, что дети успели здорово подрасти со времени ее первого визита ко мне. В начале наших совместных встреч они были еще совсем маленькими. Тогда она видела на фотографии пару младенцев. Таким образом, мои дети лишний раз доказывали мою врачебную несостоятельность.
— Как вы себя чувствуете, мисс Кортенца? — спросила я, когда хрипы в ее легких понемногу стихли, сделав пашу беседу возможной.
Она потрясла головой. Ничего хорошего она сказать явно не могла. Мисс Кортенца нечем было меня порадовать.
Я посмотрела в ее карточку.
— Помогли таблетки, которые я вам выписывала в прошлый раз?
Она снова покачала головой. Никакого проку в них, очевидно, не было — ни к чему было и спрашивать.
— Как сон?
Ей давно не спалось. Сон для нее остался в прошлом. То, что иногда случается с ней сейчас, нельзя назвать сном. Я окинула мисс Кортенца долгим взором — сколько можно было, чтобы не вызвать смущения, — затем внимательно изучила собственные записи в ее медицинской карточке. Я вперилась в ее карточку так, словно это как-то могло помочь решить проблемы не только мисс Кортенца, но и целого мира.
Внезапно мне пришло в голову, что в запасе осталось еще одно, неиспользованное средство. Сейчас оно проживало у меня дома. Как доктор, я просто не имела права им пренебречь. Я позвонила Дэвиду и попросила прислать ГудНьюса в поликлинику.
— Тебе придется заплатить ему, — сказал Дэвид.
— Откуда? Из фонда поддержки нетрадиционной медицины? Ты думаешь, министерство здравоохранения предусматривает такую графу расходов?
— Не имеет значения. Мне все равно. Но тебе не удастся использовать его задаром.
— А что ты скажешь на такое предложение: он вылечивает мисс Кортенца, а мы не берем с него за стол и проживание. Или за электричество. Или — за неудобства.
— Какие еще неудобства?
— Вызванные его краткосрочным пребыванием в нашей семье.
— Но ты же не станешь таскать его к себе на работу каждый день.
— Мне и не нужно таскать его к себе на работу каждый день. Как доктор, я достаточно компетентна, чтобы лечить самостоятельно, и тебе это известно.
Однако мысленно я уже составила список своих больных-рецидивистов. То есть занудных «безнадег». Вы только представьте это счастье — проработать оставшуюся жизнь, забыв про мистера Артурса! Или про мисс Макбрайд! Или про Безумного Брайена, как все мы его здесь называли, — поверьте, не из симпатии.
ГудНьюс появился через пятнадцать минут. Эти четверть часа тянулись долго, но не дольше, чем обычная консультация с мисс Кортенца, которую в этот раз я с превеликим удовольствием сократила. На меня с любопытством взглянула девица из регистратуры, не озвучив, впрочем, никаких соображений.
Мисс Кортенца посмотрела на амулеты ГудНьюса, свисавшие с его бровей, с откровенной враждебностью.
— Привет, дорогая, — проворковал ГудНьюс. — Сногсшибательная девушка, не правда ли? Как зовут, красавица?
Моя пациентка смотрела на него с прежним выражением.
— Перед вами мисс Кортенца, — поспешила я на помощь.
— Меня не интересует эта кличка. Ее настоящее имя. Первое имя.
Естественно, мне это было невдомек. Откуда я могла знать? Я наблюдала за ней всего пять лет. Я порылась в записях.
— Мария.
— Мария, — произнес ГудНьюс.
Затем повторил это имя вновь — на этот раз с подчеркнуто европейским произношением.
— Мар-ри-я, — протянул он. — Ну и что же нам делать с Марией? Помните эту песню, из «Вестсайдской истории»? [25]
— Это «Звуки музыки», [26]— поправила я. — «Вестсайдская история» совсем о другом.
В этот момент меня посетила мысль, что это было мое первое верное наблюдение за всю консультацию.
— Так, получается, о тебе написано целых две песни? — ничуть не смутившись, продолжал ГудНьюс. — Не удивлюсь, если это так. Такие девушки достойны песен.
Мисс Кортенца ответила робкой улыбкой. Мне захотелось придушить ее за такую доверчивость и легкомыслие.
— И чем мы можем помочь? Как нам поставить Марию на ноги, чтобы она снова затанцевала?
— У нее хроническое воспаление суставов. Тазобедренных, коленных. И постоянные боли в спине.
— Плохо себя чувствует?
— Думаю, никто бы на ее месте не чувствовал себя хорошо. Приятного мало.
— Пожалуй, нелегко ей приходится.
— Тут главное — психические последствия хронической болезни. Она просто затравлена этой болью, понимаете?
— Хотите сказать, у нее с головой не в порядке из-за того, что болят колени?
— Да, все верно, мне просто трудно объяснить вам… — Тут я замешкалась, на ходу выдумывая ГудНьюсу имя, которое бы не отпугнуло мисс Кортенца, — доктор Смартипантс. Давайте посмотрим, чем мы можем ей помочь.
— Значит, она была несчастна уже до того, как вы начали ее лечить?
— Если бы я с самого начала знала причину ее несчастий, вполне возможно, это помогло бы лечению.
— Вы несчастны, мисс Кортенца?
Она вопросительно посмотрела на меня. В глазах ее читалось непонимание.
— Несчастна? Что значит — несчастна?
Да, это слово можно трактовать по-разному. В конце концов, оно может быть воспринято и как оскорбление. Говорим же мы, например, «олух несчастный» — это почти то же самое, что «Богом обиженный». «Несчастный» — значит также «неполноценный», «бедный», «жалкий» и в итоге где-то даже, не побоюсь этого слова, — «плохой». В общем, неудавшийся человек. А что может быть хуже слова «неудачник». Или даже так: «Неудачник» — с большой буквы. То есть во всем по жизни несчастный.
25
Мюзикл и знаменитый фильм, поставленный в 1961 г., — история современных Ромео и Джульетты.
26
Чрезвычайно популярный в свое время фильм-мюзикл 1965 г. — история семьи, бегущей из нацистской Австрии; получил три «Оскара».