11/22/63

Сразу за бензоколонками стояла корзина с прессой. Чтобы компенсировать кражу, я извлек оттуда номер « Дерри Ньюс »и положил никель на пачку газет, где тот присоединился к уже накиданным туда другим монетам. Я не знал, были ли люди более честными в 1958 году, но более доверчивыми они, к черту, были.

Из карты следовало, что Кошут-стрит в том же районе города, что и Канзас-стрит, а дальше оказалось, что от заправки туда пролегает пятнадцать приятных минут прогулки. Я шел под вязами, которые еще долго не затронет болезнь увядания, которая в семидесятых поразила их почти все, здешние деревья оставались такими же зелеными, какими они были в июле. Мимо меня пролетали с шумом дети на велосипедах, другие на своих подъездных аллеях играли в «джекс»[187]. Возле перекрестков, на обозначенных белыми полосами на телефонных столбах автобусных остановках грудились небольшими кучками взрослые. Город Дерри занимался своими делами, а я своими - прямо такой себе парень в неприметном пиджаке и немного сдвинутой на затылок летней кепке, просто какой-то мужчина со скрученной газетой в руке. Может, он рассматривает, нет ли где-то надворной или гаражной распродажи; может, интересуется, нет ли где удобной недвижимости. Конечно же, он имеет здесь вид своего.

Это я так надеялся.

По улице Кошута тянулись живые изгороди, за которыми стояли присущие старой Новой Англии дома-сундуки[188]. На лужайках крутились разбрызгиватели. Мимо меня, перебрасывая друг другу футбольный мяч, пробежали двое пареньков. Женщина с повязанной шарфиком головой (и с неизменной сигаретой, приклеенной к нижней губе) мыла семейный автомобиль и изредка брызгала водой на семейную собаку, а та, пятясь, отгавкивалась. Всем своим видом Кошут-стрит походила на уличный эпизод из какого-то давнего, полузабытого телесериала.

Две девочки крутили скакалку, а третья проворно вскакивала и выскакивала, играясь, делала ногами «ножницы» и одновременно рифмовала: «Леди любят танцевать! Чарли Чаплин их снимать. Чарли двинулся в Париж! Салют капитану! Принцессе салют и перину! Мой старик водит суб-ма-рину!» Хлоп-хлоп-хлопала скакалка по тротуару. Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Женщина в шарфике прервала свои труды, в одной руке большая намыленная губка, во второй шланг. Она наблюдала, как я приближаюсь к прыгающим девочкам. Я обошел их по широкой дуге и увидел, что она вернулась к своему занятию.

«Ты , к черту, сильно рисковал, говоря с теми детьми на Канзас-стрит», — сказал я себе мысленно. Но сам этому не поверил. Стоило немного ближе приблизиться к девочкам со скакалкой... это был бы риск. Ну а Ричи и Бев правильные личности. Я понял это почти в тоже мгновение, как их заметил, и они это поняли. Мы сразу, глазами объяснились.

«Мы вас откуда-то знаем?»— спросила девушка. Беви-Беви, которая живет на плотине.

Улица Кошута обрывалась, упираясь в большое здание под названием РЕКРЕАЦИОННЫЙ ЦЕНТР ЗАПАДНОГО БЕРЕГА. Здание стояло пустое, на поросшей сорняками лужайке торчал щит с надписью: ВЫСТАВЛЕНО НА ПРОДАЖУ ГОРОДОМ. Прекрасно, этот объект должен представлять интерес для любого уважающего себя охотника за недвижимостью. По правую сторону улицы в двух домах отсюда по асфальтовой подъездной аллее катилась сюда на велосипеде с дополнительными тренировочными колесиками маленькая девочка с морковного цвета волосами и полным лицом веснушек. При этом она вновь и вновь напевала одну и одну и ту же фразу: «Б и м-б о м, я увидел люда полный дом, д и н-д о н, я увидел люда полный дом, ч и м-ч о м, я ув и дел люда полный дом…»[189]

Я подошел ближе к Рекреационному центру, словно для меня в целом мире не существовало ничего более интересного, но краешком глаза продолжал наблюдать за Крошечной Морковной Головкой. Она качалась на велосипедном сидении со стороны в сторону, стараясь выяснить, насколько далеко сумеет отклониться, прежде чем перевернется. Судя по засохшим царапинам у нее на коленях, она не впервые играла в такую игру. На их почтовом ящике не было фамилии, лишь номер 379.

Я встал перед щитом НА ПРОДАЖУ и переписал информацию оттуда себе на газету. Потом развернулся, пошел назад, туда, откуда пришел. Когда я проходил мимо дома №379 (по противоположной стороне Кошут-стрит, и, прикидываясь, будто полностью погрузился в свою газету), там, на крыльце появилась женщина. И мальчик с ней. Он откусывал от чего-то, завернутого в салфетку, а в свободной руке держал игрушечное ружье «Дейзи», которым в скором времени будет стараться напугать своего взбешенного отца.

— Эллен! — позвала женщина. — Слезай быстрей с велосипеда, пока не упала! Иди в дом и возьми себе пирожок.

Эллен Даннинг слезла с сиденья, положила велосипед на бок посреди аллеи и побежала в дом, бубоня «пий-п о м, я увидел люда полный дом!»во всю силу своих немалых легких. Ее рыжие (более прозаичного оттенка, чем у Беверли Марш) волосы подпрыгивали возмущенными матрасными пружинками.

И мальчик, который вырастет и напишет это мученическое сочинение, которое доведет меня до слез, побежал за ней вслед. Тот мальчик, которому судится стать единственным, кто выживет из этой семьи.

То есть если я ничего не изменю. И вот теперь, когда я их наконец-то увидел, настоящих людей, которые живут своими настоящими жизнями, выходило так, что никакого другого выбора у меня нет.

Раздел 7

1

Как рассказать вам о моих семи неделях в Дерри? Как объяснить то, каким образом я пришел к тому, что начал его ненавидеть и бояться?

Это не из-за того, что у города были тайны (хотя у него они были), и не из-за того, что ужасные преступления (некоторые из них так и не раскрыты) были совершены в нем (хотя они были совершены). «Все уже пр о шло», — сказала девушка по имени Беверли, а парень по имени Ричи с ней согласился, и я им поверил…Хотя вместе с тем я также верил, что нависшая тень окончательно никогда не покинет Дерри с его старым притопленным центром.

Это чувство приближения неудачи заставило меня его возненавидеть. И чувство пребывания в тюрьме с эластичными стенами. Если бы я захотел его покинуть, оно бы мне разрешило (охотно!), но, если я останусь, оно будет сжимать меня сильнее. Оно будет сжимать меня, пока я не смогу дышать. А еще — вот где поганая деталь — отъезд для меня без вариантов, так как я уже успел увидеть Гарри до его хромоты, до его доверчивой, хотя и немножечко застенчивой улыбки. Я увидел его до того, как он стал Гарри-Шкреком, который хромает по ой-вей-ню.

И сестру его я также увидел. Теперь она стала чем-то большим, чем просто именем в старательно написанном сочинении, где какая-то безликая девочка любила собирать цветы и ставить их в вазы. Иногда я лежал без сна, думая о том, как она ждет своего выхода на «козни или лакомство» в костюме принцессы Летоосень Зимавесна. Если я чего-нибудь не сделаю, этого никогда не случится. Ее ждет гроб, и это уже после того, как она проиграет длинную и безуспешную битву за свою жизнь. Гроб ждал и ее мать, имени которой я все еще не знал. И Троя. И Артура, известного как Тугга.

Если я разрешу этому случиться, я не мыслил, как сам потом смогу жить дальше. И я остался, хотя это было нелегко. И каждый раз, когда я думал о том, что придется пройти сквозь подобное вновь, в Далласе, мой ум цепенел едва ли не до полной блокировки. Наконец-то я убедил себя, что в Далласе не будет так, как в Дерри. Так как нет другого такого места на земле, как Дерри.

Так как же тогда вам об этом рассказать?

В своей учительской жизни я привык делать ударение на простоте. Что в художественных, что в документальных произведениях, есть только один вопрос и существует лишь один на него ответ. « Что пр о исходило?»— спрашивает читатель. « Вот что происходило, — отвечает автор. — Такое…и этакое …а еще вот т а кое». Придерживайтесь простоты. Это единственный надежный путь достигнуть цели или попасть домой.