Страница 60 из 107
Алюминиевые штурмовые лестницы тоже не помогли, они прогибались. На штурм шли по воде, по дну арыков.
На подходе к селу собровцы попали под минометный огонь. Рябинков наступал со своими бойцами. Взрыв — осколки полетели во все стороны. Тупой удар, и Рябинков потерял сознание.
Очнулся от ощущения, что его куда-то волокут. Боль нестерпимая. Тошнота.
— Стой, — скомандовал Рябинков.
Его положили на землю. Он с трудом снял с себя «сферу», она откатилась в сторону. Рябинков прижался виском и ухом к подмороженной земле. Сначала одной стороной, потом другой. Холод приглушил боль.
— Все живы? — Рябинков сел. Голова кружилась.
— Живы, командир. — Боец помог подняться.
Наступление приостановилось… Шквальный огонь прижал собровцев к земле.
Рябинков снова был вместе с бойцами.
— Вперед! — Рябинков встал в полный рост под пулями, обернулся: — За мной!
Через несколько метров командир охнул и стал оседать на землю…
Лена не отходила от телевизора. В новостях передавали сообщения о Первомайском.
— Погиб командир подмосковного СОБРа, — говорил диктор.
Теряя сознание, Лена имя и фамилию слышала как сквозь вату.
— Андрей Крестьянинов.
Андрея она знала. Они дружили семьями. Крестьянинов был командиром СОБРа ГУБОП.
И все. Больше ничего не передавали.
А Рябинкова в это время тащили вдоль арыков по полю. Носилок не было. Вначале несли по дну арыка на штурмовой лестнице, но она узкая… Замерзшие руки бойцов плохо слушались, не держали. Командир несколько раз скатывался в воду.
— Вы меня утопите, — не выдержал он.
Рябинков был в сознании. Он передал командование своему заместителю — Калашникову. Но осознавал все притупленно…
Отвратительное ощущение беспомощности. Тебя волокут от боевых позиций, ты не в силах повлиять на ситуацию. Пули свистят прямо над головой.
Что его ждет? Насколько серьезно ранение? Что с позвоночником?
В сопровождении собровцев Рябинкова вертолетом переправили в Грозный.
Здание, приспособленное под госпиталь. Стены, чуть отмытые от гари. Воду носят ведрами.
Потом в Москву. Погрузили в самолет. Но оказалось, что это борт представителя президента в Чечне. Заставили бойцов выгрузить раненого. Один из сопровождающих собровцев грозился всех расстрелять. Но и это не подействовало…
А Рябинков, после труднейшей операции, с задетым пулей легким и застуженными на поле под Первомайским почками, был почти все время в бессознательном состоянии. Его поддерживали обезболивающими уколами, и он видел все вокруг в тумане.
Собровцы сбросились и купили командиру билет на обычный гражданский рейс, из Беслана. А до Владикавказа везли его на «вертушке»…
Лене позвонил заместитель Рябинкова.
— Лена, — начал он, делая паузы между каждым словом. — Ну, жизнь такая… Всякое бывает…
Лена, который раз за эти страшные дни, обмерла, чуть не выронила из рук телефонную трубку.
— Командира сегодня привезут. Он ранен.
Она заплакала. Главное — жив…
В Беслане обычный аэродром. Ходят нарядно одетые люди. Рябинков смотрел на все это с непониманием.
«Как объяснить бойцам? Как объяснить самому себе, что одновременно могут существовать два мира. Один где солнце, яркие платья на девушках, веселые дети, надежды, мечты. И другой мир — где горе, кровь, смерть и грязь. Как совмещать эти миры и при этом остаться человеком?»
И вот — Москва. Полтора месяца в госпитале, потом санаторий.
Врачи предлагали Рябинкову еще одну операцию на позвоночнике. Говорили, что он не сможет нарастить мышечную массу вокруг поврежденных позвонков и они постоянно будут смещаться.
Такое смещение у Рябинкова бывало по нескольку раз в день. Зажимались нервные окончания. Казалось, что сердце тисками сжимают. Рябинков убеждал себя — это просто спазм, невралгия.
Он начал делать упражнения, потихоньку, через боль, как многое, что он делал в своей жизни.
Карташов в то время очень поддержал его. Частенько, как бы невзначай, предлагал съездить вместо него в командировку. Карташов хотел, чтобы Рябинков остался на своем посту. Он знал, что для Рябинкова значат эти четыре буквы — СОБР. И что командир значит для отряда.
Однажды в воскресенье все утро Рябинков мучил себя упражнениями, специальной гимнастикой. Приступы стали реже, но после контузии скакало давление и мучительно болела голова.
«Нет. Все. Комиссуюсь к чертовой матери. Сколько можно? Есть СОБР. Я сделал все, что было в моих силах», — уговаривал он себя.
В соседней комнате дочка занималась на пианино. Готовилась к уроку.
«Ей всего семь лет, — подумал Рябинков. — А с каким упорством она играет гаммы. Собьется и снова начинает. Ошибется чуть и опять… И сын. Сейчас на тренировке. По дзюдо успехи делает. Тоже к цели идет. Хочет в спецназ. И, наверное, ему все удастся».
Гимнастику он все же закончил. Оделся.
— Лен, пойду прогуляться! — крикнул в сторону кухни, накинул куртку и вышел.
Лес не густой, уже осенний. От прудов — они неподалеку — тянет сыростью. Ноги сами вели Рябинкова к базе СОБРа. Она рядом. Двадцать минут ходьбы от дома.
Лена, чтобы получить квартиру, ушла из НИИ на стройку инженером-сметчиком. Потом несколько лет провели на колесах. Обменивали квартиру на квартиру, чтобы, наконец, оказаться поблизости от второго дома Рябинкова — отряда. Лена понимала, как важна для Анатолия работа и что это не просто работа. А мечта, от осуществления которой он счастлив сам и счастливы его друзья-единомышленники.
Рябинков шел по территории, по расположению отряда.
«Мало кто предполагал, когда шел в СОБР, что придется воевать. А пришлось. Из первого набора остались только самые преданные отряду. Сила воли и мужество у них особые», — думал Рябинков, оглядывая хозяйство, на ходу планируя сегодняшний и завтрашний день. Настроение улучшалось. Заботы лечили лучше лекарств.
Странно. Что было сном? Та, первая война или почти три года восстановления после ранения. Снова тот же пейзаж, те же запахи и звуки.
Из Кизляра шли ночью — колонной в глубь Чечни. Темень беспросветная, и свет от фар стекает по дороге, льется по желобку. Группами ссаживают людей с машин.
Рябинков сидел в одной из машин в голове колонны. Страшным сном для него было ранение, а здесь теперь он на своем месте и в самой что ни на есть реальности.
Климат в Чечне — сухой, жаркий. После контузии больше всего подходит. А про море можно забыть, там слишком влажно…
Рябинкова назначили командиром сводного отряда СОБРов восточного направления — это полторы тысячи душ.
Он разделил бойцов на отряды по двести пятьдесят человек. Один сменял другой, давая сменщику время на кратковременную передышку. У Рябинкова таких передышек не было. Словно нырнул под воду и до конца командировки не выныривал и не дышал.
С 11 октября по 10 декабря. Неделями не спал. Шли бои. Зачищались населенные пункты. В районе Гудермеса, Шали…
Много бойцов, новых, необстрелянных, приходилось учить. А учеба на войне дорого стоит.
Не хватало транспорта, людей не хватало. И все вопросы надо было решать срочно… Война не дает времени на долгие размышления и сомнения…
Чеченские дороги таят в себе смертельные сюрпризы.
Николай Евдокимов, помощник Рябинкова, за рулем. Два с половиной месяца. Даже спал за рулем. Повалится на «баранку» и спит, тяжело, как будто сознание теряет. Рябинков и сам так спал. Прикорнет. Час-два и снова в путь…
Как-то остановились на асфальтированной дороге рядом с машиной главы администрации одного из населенных пунктов Чечни. Чеченец выбрался из машины, подошел к Рябинкову перекинуться парой слов. И вдруг шальная мина. «Шух!» — осколки веером. Машина главы администрации в сито превратилась…
А задачи собровцы выполняли примерно те же, что были в первую войну.
Уничтожали мини-заводы. Для этого собровцам выделяли «вертушки». Взрывали завод и улетали. Взрывали и улетали. И еще систематические зачистки — опасная и морально тяжелая работа…