Страница 34 из 92
Думается, многие из них были довольны зачислением в «особный» царский двор, прежде всего те, кто только начинал свою службу, как «Хлебенного дворца помясы недоросли» Степанко Наумов, Ортюша Иванов, Шестачко Коломнин (им платили поначалу по полтора рубля) или «сытники новики, которые взяты по государеву приказу», «Фетко Леванисов сын Еремеев», «Васка Неверов сын Хомутов», «Тренка Федоров сын Воишев», Тимошка Протасов и другие. Это они кормили и поили придворных, топили печи, выносили мусор, служили в царских «походах» и выездах; их руками обеспечивалось бросавшееся в глаза иностранным гостям великолепие парадных обедов. Они старались по мере сил, но и себя не забывали. Сытники, в отличие от прочей обслуги, не получали «корма» (ржи, овса, мяса и соли), но едва ли оставались во дворце голодными. И, конечно, не стоит забывать про статус — не всякий обыватель из земщины рискнул бы обижать государева конюха или подключника.
Однако и их поджидали опасности. Кто-то мог поплатиться за неумеренное кормление от царских щедрот или пострадать в столкновениях придворных группировок, когда опричные палачи брались не только за сильных мира сего, но и за всех прочих. Так, в 1572 году в Сытный приказ были сразу приняты более 70 слуг-«новиков» вместе с новым начальником Меншиком Недюревым «в умерших место». Едва ли обслугу царского стола скосила неведомая болезнь, ведь в других приказах в то время почти никто не умер. Надо полагать, несчастные попали «под раздачу» царя и Малюты по делу об отравлении царицы Марфы Собакиной в 1571 году. Зато опалы одних открывали другим возможность занять престижные и сытные места в дворцовом хозяйстве. Брали туда, правда, с разбором: в описи царского архива указан «ящик 200, а в нем сыски родства ключников, и подключников, и сытников, и поваров, и хлебников, и помясов, и всяких дворовых людей» {4} . Как именно учитывалось при приёме на работу «родство» и какими критериями руководствовалось начальство при отборе кандидатов, мы не знаем, но очевидно, что на службу в «управлении делами» государя попадал не всякий.
Однако можно ли считать сотни слуг дворцового хозяйства настоящими опричниками? Вряд ли. Хотя среди них, несомненно, имелись люди, обладавшие воинским опытом и знавшие придворное обхождение, но сама их работа (да ещё при частых переездах государя вместе с двором) не давала им возможностей заниматься делами государственными и военными. Для этой роли больше подходили именно служилые люди, прежде всего из состава старого «государева двора». Уже отъезжая в Александровскую слободу в декабре 1564 года, царь Иван взял с собой не только «бояр и дворян ближних и приказных людей», но и «дворяном и детем боярским выбором изо всех городов, которых прибрал государь быти с ним, велел тем всем ехати с собою с людми и с конми, со всем служебным нарядом». Если верить этому сообщению летописи, то государь готовился к задуманной акции задолго, поскольку отобрать служилых людей «изо всех городов» за несколько дней было невозможно.
Сколько было опричников? По указу 1565 года предполагалось «учинити… в опришнине князей и дворян и детей боярских дворовых и городовых 1000 голов». Иностранцы считали, что их было меньше. Таубе и Крузе сначала указывали, что Иван Грозный отобрал зимой 1565/66 года 570 «бояр» только из Костромы, Ярославля, Переславля-Залесского и некоторых других районов Русского государства, а потом, характеризуя «особую опричнину» царя, говорили о пятистах «молодых людях». Такую же цифру называл и Штаден, упоминая о том, что царица Мария Темрюковна «подала великому князю совет, чтобы отобрал он для себя из своего народа 500 стрелков и щедро пожаловал их одеждой и деньгами и чтобы повседневно и днём и ночью они ездили за ним и охраняли его». Шлихтинг сообщал, что осенью 1570 года царь содержал «около восьмисот» опричников.
Однако их явно было больше. Тот же Штаден рассказал, как в 1569 году к пограничному Изборску подошел отряд из восьмисот литовцев и русских перебежчиков. Его командир, «губернатор польского короля Сигизмунда в Лифляндии» князь Александр Полубенский, крикнул страже: «Открывай! Я иду из опричнины!» Ворота открыли, и переодетые опричниками литовцы во главе с Полубенским без боя взяли крепость и продержались в ней две недели, пока город не освободили настоящие опричники. Царь жаловался своему «брату», польско-литовскому королю Сигизмунду И Августу, как «князь Олександр да князь Иван Полубенские, пришедчи некрестьянским обычаем… сослався с нашими изменники, безбожным обычаем в наш пригород в псковской в Избореск с нашими изменники въехали, и город Избореск на тебя, брата нашего, засели, и вере крестьянской ругательство учинили»; однако псевдоопричный отряд в восемь сотен человек не вызвал удивления ни у стражи крепостных ворот Изборска, ни у Штадена. А Таубе и Крузе полагали, что в конце того же 1569 года царь выступил на Новгород «с большим войском, словно шёл против отъявленного врага, и 30 числа того же месяца почти достиг со своими 15 000 воинов маленького городка, называемого Клином». Дворяне и бояре шли на войну вместе со своими боевыми холопами, поэтому, если принять вычисления А. В. Чернова, согласно которым служилые люди «по отечеству» составляли около 30 процентов всего войска, получается, что в этом походе участвовали 4500 дворян и «детей боярских» из опричнины.
В Новгородской летописи говорится, что при разгроме опричниками Новгорода туда пришло «воевод, и бояр, и князей, и детей боярских, и всяких воинских людей множество многое»; в этом же сообщении упоминаются 1500 стрельцов (обычно их в походах было меньше, чем служилых людей «по отечеству»). О таком же количестве конных стрельцов сообщал А. Шлихтинг, описывая опричные казни в Москве летом 1570 года; он же указывал, что в походе на Новгород только в передовом полку опричного воеводы В. Г. Зюзина находилось 300 человек.
Наконец, разрядные записи свидетельствуют, что в 1565 году «из опришнины посылал государь под Волхов… воевод с Москвы: князя Ондрея Петровича Телятевского, князя Дмитрея да князя Ондрея Ивановича Хворостининых. А в Белеве были воеводы и ходили под Волхов: князь Дмитрей Иванович Вяземский, Михайло Белкин». Надо учитывать, что в тот раз опричные отряды выступали как вспомогательные силы — под Волховом действовало большое войско из пяти полков во главе с земцами И. Д. Бельским, И. Ф. Мстиславским и П. М. Щенятевым.
Но уже в 1567 году в собранных на береговую службу опричных войсках под Калугой «были воеводы на три полки», а в 1569-м опричная армия состояла уже из пяти полков. В 1572 году в сражении с татарами под Серпуховом участвовали и земские, и опричные войска. Из опричных уездов (Вязьмы, Суздаля, Галича, Корякова, Костромы, Балахны, Козельска, Бежецкой пятины, Белёва, Калуги, Лихвина, Перемышля, Кашина, Старицы, Медыни, Малоярославца, Можайска, Опакова, Пошехонья) в походе принимали участие 4183 человека, но едва ли царь отправил в бой всех опричников, оставшись без охраны. Таким образом, можно полагать, что к концу опричнины число служивших в ней дворян и «детей боярских» достигло 4500–5000 человек и составляло примерно 20 процентов общего состава дворянского ополчения {5} .
После возвращения в Москву в начале 1565 года и первых опричных казней царь распорядился вызвать в столицу служилых людей из Суздаля, Вязьмы и Можайска. На смотре, который вместе с ним проводили опричный боярин Алексей Басманов, оружничий Афанасий Вяземский и думный дворянин Пётр Зайцев, началось зачисление в опричнину. По словам Таубе и Крузе, оно проходило таким образом: государь и его помощники спрашивали «у каждого его род и происхождение. Четверо из каждой области должны были в присутствии самых знатных людей показать после особого допроса происхождение рода этих людей, рода их жён и указать также, с какими боярами или князьями они вели дружбу. После того как он (Иван Грозный. — И.К., А.Б.) осведомился об этом, взял он к себе тех, против кого у него не было подозрения и кто не был дружен со знатными родами». Опричные новобранцы приносили «особую клятву, составленную следующим образом: „Я клянусь быть верным государю и великому князю и его государству, молодым князьям и великой княгине, и не молчать о всём дурном, что я знаю, слыхал или услышу, что замышляется тем или другим против царя и великого князя, его государства, молодых князей и царицы. Я клянусь также не есть и не пить вместе с земщиной и не иметь с ними ничего общего. На этом целую я крест“» {6} .