Страница 5 из 94
Испытание водою объяснялось также легкостью тела ведьмы. Вес ведьмы представлял весьма важное указание виновности. Существовало даже убеждение, что ведьмы имеют очень легкий вес.
В Малороссии на шею ведьм привязывали камень и опускали в воду: если она тонула, ее считали невинной и вытягивали веревками вверх, а если она держалась на поверхности воды, ее признавали ведьмой и обрекали на смерть.
В позапрошлом столетии рассмотрением процессов над ведьмами занимался В. Б. Антонович, который рассмотренные им дела распределил по следующим группам — по цели, с которой колдовство производилось:
— самые многочисленные данные свидетельствуют о посягательстве посредством чародейства на жизнь, здоровье и рассудок, а также об излечении таинственными средствами различных болезней;
— другая группа фактов относится к применению колдовства с целью снискать или предотвратить любовь;
— далее следуют дела, касающиеся причинения вреда в хозяйстве или ремесле;
— группа фактов, свидетельствующих о прибегании к колдовству при разнообразных предприятиях;
— группа дел, заключающих факты о колдовстве, которым пользуются стороны при судебном процессе.
В 1716 году в магистрате города Выжмы (на Волыни) разбиралось дело по обвинению мещанки Ломазянки Супрунюками в том, что она таинственным образом причиняла смерть всем лицам, имевшим с нею тяжбу в суде.
В 1733 году в Овручском градском суде дворяне Ярмолинские обвинялись в том, что они похвалялись публично посредством колдовства умертвить дворян Верновских и искоренить их род.
В 1739 году в магистрате города Олыки разбиралось дело по обвинению мещанки Райской в том, что будто она чародейством причинила смерть сыну мещанки Анны Шкопелихи.
В 1701 году каменецкий мещанин, почтарь Судец, обвинил гречанку Антошеву в том, что она желала причинить ему болезнь, посыпая порог его дома каким-то порошком. Магистрат освободил обвиняемую от ответственности, присудив ее лишь к принятию очистительной присяги.
В редких случаях, когда какое-либо народное бедствие возбуждало народное воображение, были случаи более жестокой расправы с теми людьми, которых считали чародеями.
Глава вторая
Колдуны и ведьмы и виды их «деятельности»
В русских народных представлениях о черте и о ведьмах, в отличие от существовавших в Европе, нет ничего таинственного. Черт представляется существом более комичным, чем грозным, более добродушным, чем злобным.
Колдуны и ведьмы, по представлениям русского человека, — обыкновенные люди, живут среди людей, всем в деревне известны, и деревенские жители входят с ними в постоянные сношения и даже обращаются к ним за помощью и советом во всех трудных случаях жизни.
Существуют несколько видов колдунов и ведьм:
ведьмы и колдуны прирожденные, или природные;
ведьмы и колдуны ученые, или добровольные;
колдуны и ведьмы поневоле.
Первые обладают таинственной силой ведовства от природы; вторые учатся этой силе от первых или непосредственно от черта, отдавая ему взамен свою душу; а третьи — по незнанию или глупости принимают «ведовское знание», когда колдун или ведьма умирают.
Для невольных колдуна и ведьмы возможны спасение и покаяние, их отчитывают священники и отмаливают в монастырях. Для вольных же колдунов и колдуний, по мнению русского народа, нет ни того ни другого.
Самыми злыми и опасными оказываются «ученые» ведьмы и колдуны. Противостоять им могут ведьмаки природные, к которым люди обращаются за помощью, чтобы исправить зло, нанесенное учеными ведьмами.
Вот один из множества рассказов, записанных этнографами в XIX веке, о силе колдуна, могущего помочь человеку.
«Уворовали у нас деньги, — рассказал крестьянин из Саранского уезда Пензенской губернии, который на всю жизнь запомнил, как ходил с отцом к местному чародею, — пятнадцать целковых у отца из полушубка вынули. Ступай, говорят, в Танеевку к колдуну: он тебе и вора укажет, и наговорит на воду али на церковные свечи, а не то так и корней наговоренных даст. Сам к тебе вор потом придет и добро ваше принесет. Приезжаем. Колдун сидит в избе, а около него баба с парнишкой — значит, лечить привела. Помолились мы Богу, говорим: «Здорово живете!» А он на нас, как пугливая лошадь, покосился и слова не молвил, а только рукой на лавку показал: садитесь, мол! Мы сели. Глянь, промеж ног у него стеклянный горшок стоит с водой. Он глядит в горшок и говорит невесть что. Потом плюнул, сначала вперед, потом назад и опять начал бормотать по-своему. Потом плюнул направо, потом налево, на нас (чуть отцу в харю не попал), и начало его корчить да передергивать. А вода та в горшке так и ходит, так и плещет, а ему харю-то так и косит. Меня дрожь берет. Потом как вскочит, хвать у бабы мальчишку, да и ну его пихать в горшок-то! Потом отдал бабе и в бутылку воды налил: велел двенадцать зорь умывать и пить давать, а потом велел бабе уходить.
— Ну, — говорит нам, — и вы пришли. Знаю, знаю, я вас ждал. Говори, как дело было.
— Я так и ахнул: угадал нечистый! Тятька говорит: так и так, а он опять:
— Знаю, знаю! С вами хлопот много!
Отец его просит, а он все ломается, потом говорит:
— Ну ладно, разыщем, только не скупись.
Отец вынул из кармана полуштоф и поставил на стол. Колдун взял, глотнул прямо из горла раза три, а отцу и говорит:
— Тебе нельзя! — и унес вино в чулан. Выходит из чулана, сел за стол и отца посадил.
Начал в карты гадать. Долго гадал и все мурлыкал, потом сдвинул карты вместе и говорит:
— Взял твои деньги парень белый (а кто в наших деревнях и по волосам, и по лицу не белый?).
Потом встал из-за стола и пошел в чулан. Выносит оттуда котел. Поставил его посередь избы, налил воды, вымыл руки и опять ушел в чулан. Несет оттуда две церковные (восковые) свечи; взял отца за рукав и пошел на двор. Я за ними. Привел под сарай, поставил позади себя, перегнулся вперед и свечи как-то перекрутил, перевернул. Одну дал отцу, одну у себя оставил и стал чего-то бормотать. Потом взял у отца свечу, сложил обе вместе, взял за концы руками, посреди уцепил зубами и как перекосится — я чуть не убежал! Гляжу на тятьку — на нем лица нет. А колдун тем временем ну шипеть, ну реветь, зубами, как волк, скрежещет. А рыло-то страшное. Глаза кровью налились, и ну кричать: «Согни его судорогой, вверх тормашками, вверх ногами! Переверни его на запад, на восток, расшиби его на семьсот семьдесят семь кусочков! Вытяни у него жилу живота, растяни его на тридцать три сажени!» И еще чего-то много говорил. Затем пошли в избу, а он свечи те в зубах несет. Остановил отца у порога, а сам-то головой в печь — только ноги одни остались, и ну мычать там, как корова ревет. Потом вылез, дал отцу свечи и говорит:
— Как подъедешь к дому, подойди к воротному столбу, зажги свечу и попали столб, а потом принеси в избу и прилепи к косяку: пускай до половины сгорит. И как догорит, то смотри, не потуши просто, а то худо будет, а возьми большим и четвертым (безымянным) пальцем и потуши: другими пальцами не бери, а то сожжешь совсем, и пальцы отпадут.
И так он велел сжечь свечи в три раза. Приехали мы с отцом домой и сделали, как велел колдун. А дён через пять приходит к нам Митька — грох отцу в ноги: так и так, моя вина! И денег пять целковых отдал, а за десять шубу оставил, говорит: «Сил моих нету, тоска одолела. Я знаю — это всё танеевский колдун наделал»».
Колдун мог также определить вора, и погадав на… угре. Клал угря на горячие уголья и по прыжкам и движениям угадывал, где скрыта пропажа. Русские крестьяне считали угря «непозволенным яством». Одна только крайность заставляла мужика покуситься на эту рыбу, но и то с условием: обойди наперед семь городов, и если не сыщешь никакой еды, тогда можно есть угря, не касаясь головы и хвоста. Русский народ считал угря водяным змеем, хитрым и злобным, за грехи лишенным способности жалить людей и зверей.