Незримые узы

— Ага, — соглашалась Аликс. — И это тоже.

Долгие месяцы беременности были наихудшим периодом ее жизни. Снова и снова Аликс терзалась мыслью, что приняла неверное решение. Что было эгоистичнее: оставить ребенка Сэма или избавиться от него? Хватит ли у нее денег, чтобы оплатить пребывание в больнице? Не родится ли малыш обезображенным, как когда-то случилось с ней? Этого она не перенесет!

За несколько недель до родов ее гарвардские друзья рьяно взялись за подготовку приданого будущему младенцу, чем растрогали Аликс до слез. Если бы все обстояло так же просто с питанием и жильем! Ей пришлось переехать из квартиры в Кеймбридже, и она выбивалась из сил, стараясь удержаться на плаву: занималась репетиторством, корректорской работой, спала по четыре часа в сутки и питалась исключительно консервированными спагетти. Рос живот, она становилась неуклюжей и неповоротливой, быстро уставала.

Может, жизнь стала бы лучше, сделай она аборт… А уж легче — это наверняка. Но Аликс казалось, что она несет ответственность перед Сэмом.

Если бы только, мучала она себя, если бы только он оказался сейчас рядом и, держа ее за руку, помог принять трудное решение! Аликс была беспросветно одинока. Случались дни, когда ей буквально выть хотелось в отчаянии, и ночи, когда от нескончаемых рыданий начинало ныть все тело. Она любила Сэма, тосковала по нему, желала его, пыталась представить, как бы все обернулось, если бы она поехала вместе с ним…

Резонанс, вызванный организованным им взрывом, постепенно стихал, бледнел перед лицом новых, более кровавых историй: в Гринвич-Вилледже трое молодых террористов из вполне приличных семей подняли на воздух дом, после чего по всей округе находили куски человеческих тел; в Калифорнии религиозный маньяк вырезал семью из пяти человек, утверждая впоследствии, что так повелели ему карты Таро; в штате Кент четверо студентов были избиты солдатами Национальной гвардии. Страна застыла в горе и отчаянии.

Так что хоть имя Сэма и оставалось на одном из первых мест в списке лиц, объявленных в розыск ФБР, из периодической печати оно исчезло.

Даже когда Аликс поступила в родильное отделение Кеймбриджской больницы, ей казалось, что он вот-вот должен объявиться рядом с ней, перенесшись откуда-то самым чудесным образом еще до рождения их ребенка.

— Имя отца? — спросила дежурная сестра.

Аликс назвала.

Женщина и глазом не моргнула: имя не вызвало у нее никаких ассоциаций.

— Могу ли я связаться с ним для вас?

Аликс поморщилась — как от анекдотичности ситуации, так и от боли, причиняемой схватками.

— Если бы! — ответила она.

Но когда новорожденная инфанта была поднесена к Аликс перед тем, как перерезать связывающую их пуповину, все ее сомнения улетучились. Были забыты и родовые муки, и сложность ее положения. Исчезли даже мысли о Сэме!

Аликс была охвачена благоговением.

Она пересчитала у малышки пальчики на ручках и ножках, полюбовалась густыми темными волосенками на головке… Это крошечное сморщенное, тихонько поскуливающее создание с красным, но чистеньким, ничем не испорченным личиком было чудом, превосходящим всякое воображение.

«И это я сотворила его! — думала Аликс. — Ясотворила это чудо!» Ее переполняла гордость.

— Она красавица, правда? — выдохнула счастливая мать.

— Нормальный здоровый ребенок, — ответил доктор, улыбаясь.

— И целиком и полностью мой!

Ей хотелось кинуться акушерке на шею, расцеловать всех медсестер, щедро отблагодарить тех, кто помог произвести на свет этого необыкновенного, удивительного младенца. Будь Аликс богата, она пожертвовала бы больнице миллионы долларов! Десятки миллионов… Но вместо этого ей приходилось просто лежать, купаясь в волнах счастья.

— Все правильно, — подтвердил доктор, — а теперь перережем пуповину и наложим вам несколько швов… — Но Аликс почти не слушала его, наслаждаясь последними мгновениями такой тесной взаимосвязи со своей дочерью.

Пока врач занимался своим делом, она улыбалась, прикрыв глаза. «Я никогда больше не буду одинокой…» — неожиданно осенило ее.

Спустя три года она уже произносила эту фразу по-другому, с притворным сожалением: «Я ни минутки не могу побыть в одиночестве!»

Ее контора походила на сумасшедший дом, в квартире все было перевернуто вверх дном, дни загружены сверх всякой меры. Аликс вечно куда-то неслась — как правило, опаздывая: с развевающимися по ветру волосами, в хлопчатобумажной кофточке и голубых джинсах или деловом костюме — так обычно она выглядела. Держа на одной руке малышку, еще нетвердо стоящую на ножках, другой рукой пролистывая материалы дела, Аликс ухитрялась вести одновременно три параллельные беседы. Не жизнь, а сплошная тропическая лихорадка! Но если не слишком задумываться на эту тему, — вполне нормальная, интересная жизнь.

Аликс сменила свое амплуа «одинокой женщины» на амплуа «женщины нарасхват». Теперь она была знакома с огромным количеством людей: художниками, писателями, студентами, адвокатами, родителями детей, с которыми Саманта гуляла и играла на детской площадке; не говоря уж о беспутных клиентах, обрывавших ее телефон днем и ночью. В нижней части Ист-Сайда (правда, жители стали называть его Ист-Вилледж) жизнь била ключом, хотя, казалось, ни у кого не было и гроша за душой. У Аликс даже случилось несколько мимолетных любовных приключений, не имевших, впрочем, продолжения и не укравших ни минуты у Саманты. Просто Аликс не видела смысла строить из себя монашку…

Какое-то время с ней флиртовал Джефф Аронов, утверждая, что почувствует себя счастливейшим человеком, обнаружив однажды утром рядом со своей кроватью домашние тапочки Аликс.

— Я не завожу романов с бейсболистами и юристами, — парировала она. — Первые вообще не умеют разговаривать, а вторые не умеют вовремя заткнуться.

Джефф оказался настолько бесстрашным, что даже намекнул о женитьбе.

— Вы с Самантой сможете сделать из меня порядочного мужчину.

Аликс была тронута. Он обладал всеми качествами, которые необходимы мужу или, по крайней мере, любовнику: был умным, трудолюбивым, с хорошим характером, по-своему привлекательным внешне, в очках, делающих его похожим на Кларка Кента, и с улыбкой добродушного медвежонка.

Время от времени, когда Аликс совсем уж начинала «зашиваться», ей становилось жалко себя, и она принималась фантазировать о замужестве как о Великом Спасении, живописуя себе идиллическую жизнь в пригороде в окружении детей и лохматых собак, заполненную ковырянием в грядках и приготовлением гастрономических изысков для своего Избранника, возвращающегося со службы вечерним поездом на 5.33.

Картинка получалась миленькой, и Джефф, возможно, вполне годился на роль Избранника. Разумеется, она относилась к нему достаточно хорошо для того, чтобы подумать над его предложением, однако мечтательное настроение никогда не длилось дольше получаса, после чего Аликс возвращалась на грешную землю к текущим делам и заботам.

Потому что вопреки всякой логике она по-прежнему ждала возвращения Сэма: ее ухо было чутко настроено на поздние телефонные звонки, глаза внимательно всматривались во всех прохожих сильного пола. Иногда ей казалось, что она видит что-то знакомое в фигуре человека, быстро идущего впереди нее по улице, и, охваченная надеждой, с готовым выпрыгнуть из груди сердцем, спотыкаясь, она бросалась его догонять. «Подожди меня, Сэм! Подожди меня!» — стучало у нее в мозгу. Но каждый раз оказывалось, что она принимала за Сэма совершенно незнакомую личность, и тогда приходилось резко сворачивать за первый же угол, сгорая от стыда.

Принимая все это во внимание, как могла она связать свою судьбу с Джеффом? Может быть, позже, когда ее сердце станет свободно…

—  Яслишком хорошо к тебе отношусь, чтобы согласиться жить с тобой, — честно призналась она. — Оставайся-ка пока лучшим другом.

Ее семья — Саманта, и ей этого вполне достаточно. Кроме того, существовал еще и мистер Рабинович.