Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 19



Интонация была явно женской. Но ведь сама Келли ни­чего не произносила. Этот голос она слышала впервые в жизни.

А вот Сетракян точно слышал его ранее. Келли поняла это по тепловой ауре человеческого существа, по тому, как участился сердечный ритм старого охотника.

Я живу и в ней тоже... Я живу в ней...

Мститель остановился. В его взгляде появился намек на слабость. Вампир Келли ухватилась за эту возможность, ее челюсть отвалилась, рот распахнулся, она почувствовала, что ожившее жало вот-вот выстрелит.

Но тут охотник воздел свой меч и с криком бросился на нее. У Келли не осталось выбора. Серебряное лезвие, осле­пительно пылая, прожигало мрак ее глаз.

Она повернулась, пробежала вдоль парапета, перемах­нула через него и стремглав помчалась по отвесной стене вниз. Пересекая пустой участок между домами, Келли лишь раз обернулась, чтобы бросить взгляд наверх, на дряхлое человеческое существо с его тающей тепловой аурой. Ста­рик стоял там по-прежнему в полном одиночестве. Стоял и смотрел, как она исчезает в ночи.

Эф подошел к Заку и потянул его за руку, стремясь убе­речь от обжигающего света ультрафиолетовой лампы, ле­жавшей в оконной клетке.

— Убирайся! — выкрикнул Зак.

— Ну же, дружок, — сказал Эф, стараясь успокоить его. Им обоим нужно было успокоиться. — Эй, братан. Зед. Ну же...

— Ты пытался убить ее.

Эф не знал, что сказать. Потому как он и впрямь пытал­ся убить Келли.

— Она... Она все равно уже мертва.

— Не для меня!

— Ты видел ее, Зед. — Эфу не хотелось, чтобы разговор коснулся жала. — Ты видел, во что она превратилась. Она больше не твоя мама. Мне очень жаль.

— Ты не должен убивать ее! — всхлипнул Зак. Его голос все еще прерывался после перенесенного приступа.

— Должен, — сказал Эф. — Должен.

Он подошел к Заку, пытаясь восстановить утраченный контакт с сыном, но мальчик отскочил от него. Вместо того чтобы прильнуть к отцу, Зак пододвинулся к Норе — единственному человеку поблизости, который хоть как-то мог заменить маму, — и с плачем уткнулся в ее плечо.

Нора посмотрела на Эфа. Ее взгляд был полон сочув­ствия, но Эф не принял утешения.

Позади него в дверях появился Фет.

— Пошли, — сказал Эф и выбежал из комнаты.

Они продолжали медленно продвигаться по улице, на­правляясь к парку Маркуса Грейви, — пятеро свободных от службы пеших полицейских и сержант, следовавший за ними в своем личном автомобиле.

Никаких значков. Никаких видеокамер, положенных для патрульных машин. Никаких докладов о проделанной работе. Забыты внутренние расследования, общественные советы и отдел собственной безопасности.

Главное — сила. И наведение порядка.

Федералы уже навешали на это ярлыки: «инфекцион­ная мания», «чумное помешательство» и так далее.

А куда делся старый добрый термин «плохие парни»? Вышел из моды?



Что там говорили в правительстве? Мобилизовать по­лицию штата? Призвать национальную гвардию? Развер­нуть войска?

«По крайней мере, дайте нам, простым городским поли­цейским, ребятам в синей форме, право первого выстрела».

— Эй! Что за херня?!..

Один из мужчин схватился за руку. На ней был глубокий разрез — что-то рассекло локоть, пройдя сквозь рукав. Еще один снаряд ударил в асфальт прямо перед ногами.

— Они что, бля, начали швырять камни? Мужчины вскинули глаза наверх, к крышам.

— Вон! Там!

Огромный кусок декоративной облицовки с изображе­нием геральдической лилии плавно опускался им на голо­вы. Мужчины бросились врассыпную. Камень с треском разбился на бордюре тротуара, обдав голени мужчин гра­дом обломков.

— Сюда!

Они бросились к двери подъезда, ворвались внутрь. Первый из мужчин рванул по лестнице на второй этаж. Там, посреди лестничной площадки, стояла девочка-подросток в длинной ночной рубашке.

— Убирайся отсюда, детка! — заорал мужчина, огибая ее и направляясь к следующему пролету. Наверху кто-то дви­гался. Сейчас полицейскому не нужно было вызывать под­крепление, не нужно было играть по правилам, не нужно было искать оправданий для применения силы. Он выкрик­нул, чтобы парень наверху остановился, а затем, открыв огонь, вколотил в него четыре пули и уложил на месте.

Полицейский приблизился к бунтарю, весь дрожа от возбуждения. Черный парень, в груди — четыре исправные дырки. Улыбаясь во весь рот, полицейский повернулся к пролету лестницы.

— Один есть!

Черный парень шевельнулся и принял сидячее положе­ние. Полицейский попятился и успел вбить в него еще одну пулю, прежде чем парень, вскочив, прыгнул на него, крепко обхватил мужчину руками и принялся что-то делать с его шеей.

Полицейский крутанулся на месте — его винтовка ока­залась стиснутой между ним и нападавшим, а бедром он уперся в перила лестницы, — и почувствовал, что огражде­ние начало поддаваться.

Оба упали, с грохотом шмякнувшись на пол. Обернув­шись на шум, полицейский, стоявший внизу, увидел, что на его товарище лежит подозрительный тип и словно бы гры­зет ему шею — во всяком случае, было очень похоже. Прежде чем выстрелить, он взглянул вверх — туда, откуда они свали­лись, — и увидел девочку-подростка в ночной рубашке.

Она спрыгнула на полицейского, свалила с ног и, усев­шись верхом, принялась раздирать ногтями его лицо и шею.

В этот момент вернулся третий полицейский. Спустив­шись по лестнице, он сначала уставился на девочку, а по­том увидел за ней парня с жалом, вылезшим изо рта. Жало волнообразно подрагивало: урод высасывал из первого по­лицейского кровь.

Третий полицейский выстрелил — пуля ударила в девоч­ку и опрокинула ее на спину. Полицейский собрался было открыть огонь по уроду, но тут из-за его спины высунулась чья-то рука, длинный когтеобразный ноготь вспорол муж­чине горло, отчего полицейского развернуло, и он рухнул в объятия поджидавшей сзади твари.

Келли Гудуэдер, кипя яростью от неуголимого голода и жажды крови, подхлестнутой тоской по сыну, одной ру­кой без всякого труда втащила полицейского в ближайшую квартиру и с треском захлопнула за собой дверь, чтобы ни­кто не помешал ей как следует насытиться.

Конечности мужчины дернулись в последний раз, с губ сорвался тонкий аромат финального вздоха, а зубы выби­ли дробь, просигналив тем самым, что трапеза Владыки закончена. Гигантская тень выпустила из своих объятий недвижное обнаженное тело, и оно свалилось к ногам Сар­ду, присоединившись к телам других четырех жертв, уже лежавшим там.

На всех были одинаковые меты совершенного над ними насилия — следы жала, проникшего в мягкую плоть точно над бедренной артерией. Не то чтобы популярный образ вампира, пьющего кровь из шеи жертвы, неверен, — про­сто сильные вампиры предпочитают бедренную артерию правой ноги. Напор крови там и насыщенность ее кисло­родом идеальны, а вкус — сочный, резкий, едва ли не гру­бый. Что же до яремной вены, то кровь там течет нечи­стая, с острым, излишне солоноватым привкусом. Как бы там ни было, но для Владыки процесс питания давно по­терял свою восхитительную прелесть. Много-много раз древний вампир кормился, даже не заглядывая в глаза сво­их жертв, хотя адреналиновый прилив страха, захлесты­вающий жертву, добавлял металлическому вкусу крови осо­бый, экзотический холодок.

Уже много столетий боль человеческая освежала и даже бодрила Владыку: различные ее проявления забавляли вампира; исполняемая скотом музыка — изысканная сим­фония вскриков, задушенных стонов, издыханий — неиз­менно возбуждала его интерес.

Однако ныне, особенно тогда, когда Тварь питалась так, как сейчас, en masse 1, ей требовалась абсолютная тишина. Изнутри самой себя Тварь воззвала к своему первобытно­му голосу — голосу изначальному, голосу ее истинной при­роды, покрывающему всех прочих гостей, заключенных в теле Владыки и подчиненных его воле. В Твари родилось низкое гудение — пульсирующий звук, нутряной душеуто-ляющий гул, умственный громовой рокот, способный на долгое время парализовать находящуюся рядом добычу, чтобы Владыка мог мирно покормиться вволю.