Любовница

— Нет, — ответил Мастерс. — Я не поэтому решил жениться на тебе. Просто ты единственная женщина, которая может спасти меня от превращения в механического человека.

— Маркус! — Ифигиния была потрясена его сравнением. — Ты не можешь всерьез говорить это!

— Однако я говорю всерьез. — Он помедлил, как человек, решивший прыгнуть со скалы в бурное море. — Ты нужна мне для того, чтобы я не стал жертвой собственных правил, Ифигиния.

Она почувствовала, как острые когти его давней муки разрывают ее тело… Она знала, чего стоило Маркусу это признание.

Несомненно, он нарушил еще одно свое правило.

Вскочив на ноги, Ифигиния бросилась к Мастерсу, обняла его, обхватила ладонями его суровое лицо.

— Маркус, слушай меня внимательно. Тебе не грозит опасность превратиться в механического человека. Ты горячий, страстный мужчина, исключительно глубоко и тонко чувствующий.

— Ты так думаешь? — Безнадежное отчаяние исчезло из его голоса. Мастерс усмехнулся:

— Что ж, в таком случае нам лучше не откладывать свадьбу. Я не уверен, что мои утонченные чувства выдержат испытание ожиданием.

— Нет, конечно. — Встав на цыпочки, Ифигиния прижала губы к его улыбающимся губам. — К чему напрасно подавлять твою горячую, страстную натуру?

— Да и твою тоже. — Мастерс крепко-крепко обнял ее, страстно поцеловал… И длился этот поцелуй до тех пор, пока, сладко вздохнув, Ифигиния не начала слабеть в его объятиях.

— Я люблю тебя, Маркус, — прошептала она ему в шею. Она не была уверена, что он услышал ее, но, подняв голову, увидела, что глаза Маркуса сияют светом древнего янтаря.

— Я заеду за тобой завтра в три. Надеюсь, ты будешь готова.

Она улыбнулась:

— Мне надеть белое?

— Можешь надеть что угодно. — Мастерс неохотно отошел от нее, взял со стола шляпу. — Или вообще ничего. Спокойной ночи, Ифигиния. Не дождусь завтрашней ночи. Можешь себе представить, мы впервые займемся любовью в постели!

— Как бы у вас опять не случился приступ, милорд.

На следующее утро за завтраком Амелия объявила:

— В пять Адам вернется, и мы поедем кататься в парк. Как ты думаешь, Ифигиния, что мне надеть?

Ифигиния, нахмурившись, читала колонку сплетен в утренней газете. Статья, на которой она остановилась, пестрела знакомыми «миссис Б.»и не менее знакомыми «лорд М.». Новости о предстоящем венчании были поданы весьма лукаво:

«Сегодня утром весь свет взбудоражен известием о том, что лорд М. решил нарушить свое самое знаменитое правило…»

— Что ты говоришь, Амелия?

— Я спросила, не поможешь ли ты мне подобрать что-нибудь подходящее для поездки в парк.

Ифигиния подняла голову от газеты и заметила надежду и ожидание в глазах кузины. Улыбнувшись, она сказала:

— У нас с тобой практически один размер. Можешь надеть мое шафранно-желтое платье и бледно-желтую накидку к нему. Этот цвет очень пойдет тебе.

Амелия округлила глаза:

— Но ты сама еще ни разу не надевала ни желтого платья, ни накидки.

— Прими их с моим благословением. — Ифигиния отложила газету в сторону.

— Спасибо…

— Не за что. Нам обоим нужно как можно скорее проехаться по магазинам. Тебе необходимы яркие платья, а я смертельно устала от белого.

— Но этот цвет очень идет тебе.

— Благодарю за комплимент, но белоснежные наряды слишком быстро надоедают. Ума не приложу, почему в эпоху античности им отдавали предпочтение. — Ифигиния помолчала. — Ты выглядишь ужасно счастливой, Амелия.

— Я и в самом деле счастлива. — Она робко улыбнулась, как будто и сама удивилась этому. — Знаешь, я долгие годы не чувствовала себя такой… такой свободной! Подумать только, я всегда ужасно боялась снова встретиться с Додгсоном… А когда это все-таки произошло, то испытала только отвращение и брезгливость.

— Вот и правильно. Было очень приятно увидеть лицо этого негодяя, когда он понял, что ты вправе запретить ему вступить в инвестиционный фонд.

— Как ты думаешь, не грех, что я испытываю такое удовлетворение от своей мести?

— Не будь глупенькой. Ты требовала возмездия и справедливости — и вполне заслужила чувство удовлетворения.

— Адам говорит, что Додгсон, вероятно, уже не сможет поправить своего финансового положения, — заметила Амелия. — Видимо, ему теперь не выкарабкаться.

— Вот уж кому не собираюсь сочувствовать. И довольно об этом!.. Не могу передать тебе, как я счастлива видеть, что ты любишь мистера Мэнваринга. Он-то влюбился в тебя по уши с первого взгляда, поверь.

— Думаю, я все чувствовала… Я всегда очень тепло относилась к нему, но по известным причинам не позволяла себе признать это. Но вчера, после столкновения с Додгсоном, после его полного поражения, я вдруг ощутила себя свободной — свободной подарить сердце Адаму. — Амелия улыбнулась:

— О, Ифигиния, сегодня я чувствую себя такой счастливой!

— Вот и отлично. Значит, поможешь мне справиться с прегадким приступом предсвадебной паники.

— Паника?! У тебя? Ифигиния, не хочешь ли ты сказать, что волнуешься из-за свадьбы?

— Кажется, да. Напомни мне захватить нюхательные соли перед поездкой к алтарю. Если я унижусь до того, чтобы лишиться чувств у ног Маркуса, я возненавижу себя на всю оставшуюся жизнь.

— Ушам своим не верю… Даже не знаю, что и сказать. Ты всегда казалась мне такой уверенной в себе! Вот уж не думала, что и ты можешь страдать от нервов!

— Я еще никогда не выходила замуж, — напомнила ей Ифигиния. — Но Маркус-то уже однажды женился. И если я нервничаю, то вообрази только, что должен сейчас испытывать он!

Через полтора часа в еще большем волнении, чем прежде, Ифигиния вошла в свою библиотеку, надеясь хоть немного отвлечься… Она села за стол, выдвинула ящик, достала несколько листочков бумаги. Потом закрыла ящик, взяла в руки перо.

Но откуда взять вдохновение, вот в чем вопрос…

Перочинным ножиком Ифигиния чуть-чуть заострила кончик пера. Но отложила перо в сторону, ее рассеянный взгляд перешел на каменные фрагменты статуй, привезенных в прошлом году из Италии.

Ничего не помогало. Она могла думать только о том, насколько изменится ее жизнь благодаря специальному разрешению на брак.

«…Научите же меня нарушить еще одно правило…»

Неужели Маркус мог снизойти до того, что попросил научить его любви? Ифигиния не смела поверить в это. Но если она все-таки ошибается?

Она встала, рассеянно вышла из-за стола — просто невозможно было усидеть на месте. На глаза попался том «Иллюстраций классических древностей». Не зная, чем себя занять, Ифигиния взяла его в руки, собираясь поставить на место в шкаф.

Лениво полистала, отыскивая любимые сцены…

Крошечная капелька черного воска темнела на странице двести три… Очевидно, она случайно попала на страницу, где засохла и осталась незамеченной.

Ифигиния долго не сводила глаз с темного пятнышка.

Некто, кто знает всех и вся в свете.

И тут наконец ее осенило.

— Вы уверены в этом, Беркли? — Сидя за своим столом, Маркус огромным усилием воли заставлял себя сохранять спокойствие. Серьезное научное исследование должно проводиться вдумчиво и тщательно. Нельзя допускать сюда эмоции, ибо они могут привести к ложным выводам.

Он позволил Ифигинии убедить себя в необходимости нарушить правила, которым до недавнего времени подчинялась вся его жизнь. Но это вовсе не значит, что с той же легкостью позволено нарушать строгие правила науки.

И тем не менее Маркус испытывал давно знакомое волнение — еще бы, ведь он сделал потрясающее открытие! Все было исполнено на славу, подумал он. Логично. Тщательно. И вот теперь последний штрих — и все встало на свои места.

Он не мог дождаться, когда наконец расскажет все Ифигинии.

— Да-да, совершенно уверен! — Беркли перекладывал листочки, пристально всматриваясь в них сквозь очки. — Вильям Барн продал свою собственность тому же лицу, что воздвигло надгробный памятник на Ридингском кладбище. Имя этого лица Г. X. Итон.