Брачные игры чародеев

— Но ведь вы не будете размазывать? — спросил я.

Таков Браул Невергор — начинает драку, только если все попытки решить проблему при помощи дипломатии терпят крах.

— Даже не знаю… — промычал Гамб.

В благоразумии ему было не отказать. Я бы тоже мычал, как теленок, на которого села корова-мать, если бы передо мной предстал такой внушительный кандидат на размазывание.

— Давайте сделаем так, — предложил я, понимая, что время дорого. Кто-то (возможно, Вольфрам) не только ездил по лестнице в тазу, но и, как мне показалось, бился головой об стену. Такие звуки доносились до наших ушей. — Мы войдем, поговорим с вашим хозяином, а уж потом, когда выйдем, сможем решить все проблемы. Ведь его сиятельство ничего не говорил насчет нас? Имен не называл?

— Нет.

— Ну и прекрасно. Если у вас, дражайший, возникнет потом желание пообщаться тет-а-тет, я с удовольствием пойду вам навстречу.

Людоед размышлял.

— Мой вам совет. Дружеский, — добавил я. — Смените хозяина. Уверяю, Вольфрам не тот, кто вам нужен. Он сеет зло, раздоры и прочее, и на вашей репутации это тоже отражается. Вы субъект, который достоин всяческого уважения, и мне неловко наблюдать, как вы зарываете свои таланты в землю. Знаете, что бы я сделал на вашем месте?

— Что?

Гамбовы головы уставились на меня с интересом. Вообще, заметили, как трудно общаться с тем, у кого их две? Трудно понять, к какой именно обращаться в данный момент времени.

Пришлось импровизировать на ходу. Понятия не имею, чем могут быть заняты людоеды в свободное от работы время.

— Я бы начал разводить капусту. Изобретать новые сорта тыкв и помидоров. И… пожалуй, выпустил сборник собственных стихотворений. Знаете, ничто так не облагораживает дух, как поэзия!

Это я брякнул, что называется, от фонаря. Но попал в точку. Людоедовы головы пришли в смущение, как девчонки-школьницы.

— Поэзия, — проворчал Гамб, мерцая, как Сириус. — Поэзия. Вы правы!

— Вот видите!

— Я уже давно пишу стихи. У меня накопилась целая гора стихов!

— А я что говорил?

Гермиона прохрюкала что-то неопределенное, уподобляясь в этом искусстве Слядену Исироду, который проделывал такое неоднократно. Винить ее сложно, ведь только этим звуком девица могла выразить свое крайнее изумление.

— Вы прославитесь! Кто знает, вдруг к вам будут выстраиваться очереди любителей поэзии, желая получить на книжке ваш автограф?!

Гамб замерцал еще сильнее.

— Ну и, спрашивается, зачем вам прозябать в этом мрачном углу, теряясь в тени Вольфрама? Во имя чего такое самоотречение? На вашем месте я бы не терял ни минуты, я бы уже несся длинными прыжками в сторону письменного стола, чтобы накропать какую-нибудь поэму, которая вышибет дух из любителей поэзии своей новизной и чувством слова! У вас есть письменный стол?

— Нет, — покачал головами людоед.

— Будет. Стоит только немного поднажать — и мечта осуществится! Стоит только захотеть!

— Вы правы! Я так и сделаю. Немедленно! Хватит с меня этих темных делишек! Я увольняюсь!

Словно в ответ на это, за дверями в Вольфрамову лабораторию что-то взвизгнуло.

— Все! — провозгласил Гамб громовым голосом. — С этого дня я живу исключительно в свое удовольствие! Спасибо!

— Это правильно, — ввернул Браул Невергор. — И не за что.

— Только у меня к вам просьба, — сказал дворецкий. — Пожалуйста, выскажите Вольфраму в лицо все, что вы о нем думаете. Вы ведь для этого пришли?

— О, не сомневайтесь! Как раз для этого. И, уверяю, скоро все изменится к лучшему!

Гамбовы головы переглянулись и разразились веселым смехом. Людоед попрощался с нами и ушел, сунув руки в карманы и посвистывая. Ему не хватало единственного — шляпы с цветком, чтобы завершить образ новоиспеченного представителя богемы. Точнее, двух шляп.

— Знаешь, Браул, — сказала Гермиона, глядя вслед людоеду, — такого я не ожидала даже от тебя.

— Я сам от себя не ожидал. Ладно, пора вырвать с корнем злобные всходы.

Гермиона засучила рукава, выражая тем самым полную готовность. Так выходят на последнюю битву, если вы понимаете, о чем я говорю.

Я хмыкнул, как монстр, и двинул запертые двери так, что они сорвались с петель.

И сразу после этого мы ворвались в лабораторию Вольфрама, что называется, на всех парах, намереваясь крушить все на своем пути.

40

Это была не лаборатория в прямом смысле слова, а особым образом обустроенный пространственный карман. Территория, созданная чарами и напоминающая кусок чьего-то сада, втиснутая в подвал. Мы увидели круглую площадку диаметром метров сорок, древние статуи неопознанных личностей по ее краю, алтарь в центре и открытое небо. Кстати, в небе, как раз над алтарем, который играл роль геометрического центра этой маленькой вселенной, с бешеной скоростью кружились тучи. Тучи в свою очередь метали голубые молнии почти без перерыва. Зловещую сцену дополнял бешеный ветер и гром. В общем, декорации были самые что ни на есть подходящие для такого трагического момента.

Алтарь, над которым Вольфрам намеревался совершить ритуал, был обставлен черными свечами, забранными под стеклянные колпаки, чтобы их не задуло, но главным действующим лицом в этом натюрморте была клетка, в которой металась в панике небольшая полосатая пичужка. Ей очень хотелось на свободу, но увы и ах!

Монструозный облик ничуть не повлиял на скорость и остроту моего мышления, и я понял, что мы чуть не опоздали. Вольфрам стоял возле алтаря, размахивая конечностями, словно дирижер. Волосы, обрамлявшие его жалкую головенку, разметались. На тот момент, когда низверглись выбитые дверные створки, старый злодей, видимо, успел продвинуться в своих манипуляциях довольно далеко. Я могу судить об этом по столбу света, который зажегся на наших глазах и ушел в небо. Начинался столб от алтаря, проходил через клетку и втыкался в центр облачного вихря, очевидно, готовясь выбросить в атмосферу Мигонии споры опаснейшей болезни.

Наше эффектное появление смешало негодяю карты. От испуга старикашка — а сейчас он был в истинном своем облике — подскочил, взмахнул ногами в тапочках с меховыми помпонами и обернулся к нам. Его волшебная палочка выпала из кривых пальцев и покатилась по каменной площадке. Ветер подхватил ее и отнес на значительное расстояние.

— Вы!!!

Я не могу передать выражение Вольфрамова лица, осененного уродливыми бакенбардами.

Он не мог поверить, что мы здесь, что осмелились не только преследовать его, вопреки предостережению, но еще имеем наглость ломать его имущество — двери. Я уже не говорю о том, как сильно я разгромил его коридоры и поверг наземь рыцарей, стоявших по углам, но об этом старикан узнает гораздо позже.

— Вы!!!

Чтобы продемонстрировать, что мы не мираж и не плод его больного воображения, я зарычал. Пусть теперь почувствует себя в моей шкуре. Не все ему вламываться в чужие дома и пугать до полусмерти их обитателей.

— Твоя песенка спета! — сообщила старику Гермиона. — Сдавайся, и он тебя пощадит!

Девица имела в виду меня. Чтобы устранить все сомнения, я хрустнул костяшками своих кулачищ.

— Нахалы и мерзавцы! Да как вы смели ворваться в мой дом! — заблажил Вольфрам, делая в нашу сторону несколько прыжков, — Кто вам дал такое право?

— Вы сами! — парировала Гермиона.

— Что? Когда это?

— Недавно. Своим выходящим за все рамки поведением и злодеяниями, которые вы совершаете на каждом шагу. И то, что вы больны, вас не извиняет. Поэтому мы с братом посчитали, что просто обязаны отринуть все условности и взять ваше гнездо штурмом!

Из головы Вольфрама шел дым — ну точно из каминной трубы.

— А вы взяли его штурмом?

— За один присест, — ответила юная волшебница.

— Но я сказал Гамбу никого не впускать! Не только сюда, но и в дом!

— Гамб уже давно тю-тю, — заверила старика Гермиона.

Негодяй побелел и уставился на меня. Ход его мыслей был ясен. Вольфрам решил, что я оторвал дворецкому обе его головы и размазал их отсюда до самого королевского дворца. Я и не думал разубеждать оппонента.