Страница 72 из 80
— Эксперименты! — подпрыгнула волшебница. — Вот именно!
— В каком смысле?
— Он может быть в лаборатории! Где ему еще творить черные дела?
В этом утверждении было много разумного. Я в задумчивости пощелкал клыками.
— Ты знаешь, где у Вольфрама лаборатория?
— Нет. Но знает Тристан. Он обследовал тут каждый сантиметр.
— Тогда надо вернуться, — сказала Гермиона. — Нет, ты подумай! Они струсили в последний момент! Мужчины! Эх, не удержусь и все выложу Ирме, пусть бедняжка узнает, ради кого страдает, ради кого готова выплакать глаза! Ну к чему ей такой муж, как Леопольд?
— Не имею понятия, — ответил я. — Мысль об этом союзе пришла не в мою голову.
— Хорошо. Сейчас пойдем и потрясем Тристана за шиворот и, если потребуется, применим «испанский сапог»!
— Ты прихватила его с собой?
— Жаль, что нет! Он у меня дома. Идем!
Едва мы двинулись в обратный путь, как в ход событий снова вмешался приятный голос Жаворонка:
— Господа, вы попали в затруднительное положение?
Святая истина.
— Я могу помочь вам. Вольфрам Лафет, как вы правильно определили, находится в лаборатории и готовится к ритуалу…
Мы с Гермионой похолодели от носа до кормы.
— К какому? — спросила мы хором.
— Он хочет распространить вирус по Мигонии…
— Так я и думала!
— Но для чего? — спросил я. Хоть мы и предполагали, что в мозгу негодяя может родиться такое злодейство, но ведь всегда надеешься на лучшее.
Далее последовала небольшая лекция, прочитанная голосом бывалого и траченного молью профессора:
— Как вы уже поняли, вся проблема — в Чудовищном Синдроме. Человек, долгое время страдающий им, перестает быть собой, сиречь теряет часть собственного «я». Сознание пациента окутывают туманы зла, в котором успешно прорастают зерна раздора и ненависти. Такой субъект способен на гораздо большее, чем чинить мелкие пакости родственникам и знакомым. Его дух разъедает мизантропия, как вы это называете. Он спать не может, думая, что кому-то лучше, чем ему, что кто-то счастливо улыбается, в то время как его удел — мрачно чахнуть в пыльном углу и любоваться на свое чудовищное отражение в зеркале. Вольфрам намерен отплатить людям той же монетой, сделав их подобными себе. Им движет эгоистическое, я бы даже сказал, инфантильное желание отомстить обществу за свои обиды и неудачи…
— Ну так помешайте ему! — воскликнул я, глядя в потолок.
— Не могу. Этот мир чужой для меня, и мое волшебство здесь имеет серьезные ограничения. К тому же Вольфрам посадил меня в особую клетку. Он приготовил ее заранее, и блокирующие чары, в которые я попал, довольно сильны.
— Почему было не воспрепятствовать этому раньше? — проворчал Браул Невергор. — Следовало подсуетиться и избежать этой катавасии!..
— Я не вершитель судеб, — терпеливо ответствовала птичка. — Я тоже вынужден подчиняться могучему течению силы рока.
— Понятно, — сказала Гермиона. — Вы расписываетесь в своем бессилии! Знаете, вы начинаете падать в моих глазах… Жаворонок!
— Но…
— Мы с братом все сделаем сами! Если надо спасти кучу народа, мы спасем. Если надо вытащить вас из клетки, в которую вы преспокойно могли не попасть, мы спасем. Правда, Браул?
— Несомненно… — ответил я с сомнением.
Гермиона ткнула палочкой в мою чудовищную коленку.
— Не кукситься!
— Не буду. — Я вытянулся по стойке смирно.
— Господа, — сказал Жаворонок, — прошу вас поспешить!
Только сейчас я неожиданно для себя уловил в голосе чудесного артефакта, как принято говорить, панические нотки. Оказавшись в лапах Вольфрама, Жаворонок наконец понял, в какой переплет угодил и что его может ожидать в ближайшем будущем. То есть ничего хорошего. Наш друг всерьез усомнился, что сумеет выйти, вернее, вылететь сухим из воды.
— Мы бы с удовольствием, — ответила с ехидством Гермиона. Очевидное не укрылось и от нее, и мстительное женское сердце, бьющееся в ее груди, крякнуло от удовольствия. — Но мы не знаем, куда идти! Тристан, который мог быть нашим проводником и светочем, показывающим путь во тьме, предпочел отсидеться в кустах. Остальные тоже проявили себя как законченные трусы. Что же делать?
— Идите в лабораторию по обозначениям на стенах.
Мы огляделись. Стены были, но… Ага, вот и первое обозначение!
Жаворонок не стал изобретать ничего головоломного. Все было просто и ясно.
— Что ж, это другой разговор, — кашлянула Гермиона, поглядев на кривую стрелку, намалеванную чарами на стене. — Вперед, труба зовет, братец!
— Спешите! — прошелестело над нами, словно реплику эту выдал нам кто-то громадный, умирающий на смертном одре.
Мы поспешили. Идти по стрелкам было удобно, хотя, подозреваю, мы могли бы проделать и не такой длинный путь. Несколько поворотов нам пришлось сделать впустую, но в конце концов на финишную прямую мы все-таки выскочили, дивясь, какой большой у Вольфрама особняк и какая бестолковая в нем планировка.
Даже без указателей было ясно, что лаборатория рядом. Располагалась она, так же, как моя, под домом. Внизу, скрывшись ото всех, гораздо легче творить всякие безобразия, и старикан последовал этому принципу.
Спустившись по лестнице в широкий коридор, мы увидели в конце его двустворчатую дверь, из-за которой доносился грозный рокот, похожий на приближающуюся грозу. Мы остановились.
— Что вы тут делаете? — прогремел кто-то позади нас, и Гермиона от страха прыгнула за меня.
Обернувшись, я увидел, что ко мне семимильными шагами приближается Гамб. Двухголовый людоед был настроен решительнее не бывает и не скрывал, что намерен вышибить мозги из непрошеных гостей. Ну, как минимум, сотворить из них парочку отбивных. Правда, сейчас ему это будет сделать гораздо труднее. Мои размеры и формы, обусловленные Синдромом, не только уравнивали шансы, но и давали преимущество.
Когда двухголовый подошел ближе, я понял, что ростом выше его, а мои кулаки и ширина должны насторожить даже это чудо природы.
И они насторожили. Свекольная голова первая перестала корчить зверские рожи, ее примеру последовала и фисташковая. Обе они серьезно задумались, когда им пришлось взирать на вашего покорного слугу снизу вверх.
— Так что вы тут делаете? — снова спросил дворецкий, выписанный из иного измерения. Звучало это менее воинственно, причем, как я заметил, головы разговаривали одновременно. Интересно, а какая из них главная?
— Мы пришли поговорить с твоим хозяином, — сказал я чистую правду. — И заставить его переменить мнение по некоторым дискуссионным вопросам.
— Господин граф? Ваше сиятельство? — спросил Гамб.
— Вы меня узнали? — спросил я.
— Ну… Вы недавно были у нас, разговаривали с хозяином.
— Узнали. Тем лучше.
— У вас тоже этот… Синдром?
— Как видите, уважаемый.
Гермиона выпрыгнула из-за моей спины, точно кузнечик, и направила на людоеда волшебную палочку, на конце которой светился бледный шарик.
— Только не думайте нас остановить! Пожалеете! Я испепелю вас в то же мгновение.
Моя рука отодвинула Гермиону чуть назад.
— Да, забыл представить даму, — сказал я и исправил оплошность.
За дверями что-то затряслось и загрохотало, словно кто-то съезжал по каменной лестнице в медном тазу.
— Ну так что? — спросила юная волшебница. — Вы нам что-то намерены сообщить, дражайший людоед? У нас не так много времени!
— Прошу меня простить, но… теперь я в растерянности, — произнес Гамб, почесывая одной рукой левую голову, другой — правую. — Хозяин сказал мне, чтобы я стерег вход в лабораторию и никого не пускал. Про вас он ничего не говорил, зато настаивал, чтобы я размазал любого непрошеного гостя, словно джем, отсюда до королевской резиденции.
Никогда не думал, что людоеды могут выражаться так складно. Можно подумать, Гамб получил образцовое образование в какой-нибудь престижной закрытой школе. Но ведь я не мог знать наверняка. Вдруг в его родном измерении он входит в число лучших представителей своего вида и висит на Доске почета в каком-нибудь клубе, где за жарким из маленьких детей собираются лучшие сыны людоедской расы?