Страница 110 из 135
Без обычного сияния. Туманная дымка, словно рябь поднимающегося от пола тепла.
Эта неожиданная разница словно умерила гнев Пэйн. — Мама… отпусти меня. Пожалуйста.
Ответ Девы-Летописецы последовал далеко не сразу. — Мне очень жаль. Но я не могу выполнить твое желание.
Пэйн обнажила клыки. — Проклятье, просто сделай это. Выпусти меня отсюда, или..
— Не существует никакого «или», мое драгоценное дитя, — монотонный голос Девы-Летописецы затих, а затем вернулся с новой силой. — Ты должна остаться здесь. Этого требует судьба.
— Чья? Твоя или моя? — Пэйн разрубила рукой застывший воздух. — Я не живу здесь по-настоящему, так о какой судьбе может идти речь?
— Я сожалею.
На этом спор закончился — по крайней мере, так решила ее мать. Со вспышкой света Дева-Летописеца исчезла.
Пэйн закричала в огромную пустоту: — Отпусти меня! Будь ты проклята! Отпусти меня!
Часть ее ожидала, что за подобное она тот час же умрет на месте, и тогда все мучения кончатся к огромному ее облечению.
— Мама!
Когда ответа не последовало, Пэйн развернулась, выискивая взглядом хоть что-то, что можно со всей дури швырнуть об стену, но ничего под рукой не оказалось, и символизм происходящего так и кричал внутри черепной коробки: ничего, для нее здесь не было абсолютно ничего.
Подойдя к двери, она дала волю гневу и сорвала ее с петель, отбросив обратно в холодную, пустую комнату. Белая панель пару раз подскочила, а затем свободно пересекла неограниченное пространство, словно прыгающий по поверхности пруда камень.
Когда она гордо вышла к фонтану, то услышала несколько щелчков, и оглянувшись, увидела, как дверь сама собой встала обратно, волшебным образом закрепившись в своих же пустующих косяках. Все снова стало таким же, как было, ни царапины не напоминало о произошедшем.
В ней поднялась волна неконтролируемой ярости, от которой сводило горло и дрожали руки.
Краем глаза, она увидела, как из-за колоннады показалась одетая в черные одежды фигура, но это была не ее мать. Это всего лишь Ноу-Уан несла в корзине подношения для Девы-Летописецы, из-хромоты она покачивалась из стороны в сторону.
Вид этой несчастной женщины, исключенной из рядов Избранных, подпитал ее гнев еще больше…
— Пэйн?
Звук глубокого голоса заставил ее повернуть голову: рядом с белостволым деревом, на котором распевали свои песни красочные птицы, стоял Роф, он как будто заполнил все помещение своими массивными формами.
Пэйн кинулась вперед, мгновенно превращая его в мишень. И Слепой Король ясно чувствовал исходящую от нее волну насилия и ярости: в мгновение ока, он принял боевую позицию, становясь мощным, собранным и готовым ко всему.
Она дала ему все, что у нее было и даже больше, набрасываясь на него с кулаками, ее тело превратилось в вихрь из ударов и пинков, которые он едва успевал отводить предплечьями или уворачиваться, склоняя голову и все тело.
Все быстрее, жестче и смертоноснее наступала она на короля, заставляя его платить ей той же монетой — иначе он рисковал получить тяжелые ранения. Его первый жесткий удар пришелся ей в плечо, кулак лишил равновесия, но она быстро сориентировалась, развернулась, и резко выкинула ногу вперед.
Удар, что пришелся Королю в живот, был настолько силен, что мужчина опешил, по крайней мере, до момента, пока она снова не развернулась и не ударила его в лицо костяшками пальцев. Когда брызнула кровь, а очки улетели куда-то далеко в сторону, он выругался.
— Что за хрень, Пэй…
У Короля не было шанса закончить сказанное. Она кинулась вперед, обхватила его руками за талию, опрокидывая огромный вес назад. Но противостояние было неравным. Роф больше нее вдвое, и распорядился ситуацией по своему — оторвал ее от себя, развернул и прижал спиной к себе.
— Да в чем твоя проблема, черт подери? — прорычал он ей в ухо.
Она резко откинула голову назад, ударив затылком прямо в лицо, и на долю секунды его хватка ослабла. Все, что ей нужно, чтобы освободиться. Отталкиваясь от его твердого, как столетний дуб, тела словно от платформы, она…
Значительно недооценила инерцию своего тела. Вместо того, чтобы приземлиться прямо перпендикулярно земле, ее занесло вперед… отчего она сильно повредила ногу, а ее тело с размаха полетело в сторону.
Мраморный край фонтана уберег ее от удара о землю, но уж лучше бы она упала навзничь.
Хруст позвоночника был громким, как крик.
А боль просто невыносимой.
Глава 62
Проснувшись утром на своем тайном ранчо, Лэш первым делом посмотрел на руки.
Вслед за ладонями и запястьями, предплечья тоже стали полупрозрачной тенью, дымкой, двигавшейся по его воле, не более чем воздух, что мог держать предметы по его команде.
Лэш сел, откинул одеяло, в которое был завернут, и встал кровати. Удивительное дело, ноги тоже исчезали. Что было хорошо, но… черт, интересно, как долго будет продолжаться эта трансформация? Пока его тело все еще имело физическую форму, сердце билось, и ему требовалась еда, питье и сон, он был все еще беззащитен перед пулевыми и ножевыми ранениями.
К тому же, надо признать, его тошнило от уборки собственных отходов, на которые он распадался.
Он превратил матрас в самый большой подгузник на планете Depends [111].
Шум снаружи заставил его подойти к окну и раздвинуть несуществующими пальцами створки жалюзи. Сквозь образовавшуюся щель он наблюдал, как людишки влачат свое бездарное существование, как проезжают мимо их машины и велосипеды. Гребаные идиоты со своими примитивными жизнями. Просыпаться утром. Идти на работу. Потом домой. Потрепаться о том, как прошел день. А на следующий день опять одно и то же.
Мимо проезжал седан и он внушил водителю одну мысль… и улыбнулся, когда Понтиак свернул со своей полосы, проскочил бордюр и врезался в двухэтажное строение на противоположной стороне улицы. Гребаная тачка влетела прямо в окно, разбивая стекла и ломая деревянные рамы, внутри салона взорвались подушки безопасности.
Вот так начинать день намного лучшее, чем с чашки кофе.
Он отвернулся и подошел к обшарпанному бюро, включил ноутбук, который нашел на заднем сидении Мерседеса. Сделка, которую он прервал по пути домой, оказалось стоящей. Он отхватил пару тысяч долларов, немного окси, немного экстази, и двенадцать доз крэка [112]. Более того, он сумел ввести двух дилеров и их клиента в транс, посадил их в свой AMG, привез сюда и обратил.
Они блевали всю ночь и загадили ванну, но, честно говоря, этот дом и так уже сидел у него в печенках, и он вполне готов сжечь его дотла.
Таким образом… у него была команда из четырех человек. Никто из них не вызывался добровольцем, поэтому как только он слил из них всю кровь, а затем вернул к «жизни», ему пришлось наобещать им с три короба. Удивительно, конечно. Наркоманы, которые торговали лишь для того, чтобы обеспечить себя очередной дозой, верили почти во все, что он им говорил. Просто расписываешь им будущее в радужных красках — а до этого пугаешь до усрачки.
Что, кстати, не стоило ему ни малейшего усилия. Естественно, они мгновенно наделали в штаны, как только он показал им свое лицо, но опять же преимущество заключалось в том, что они не раз бредили галлюцинациями во время своих наркотических полетов, так что можно сказать, у них имелся опыт общения с живыми трупами. Кроме того, при желании он очень хорошо умел убеждать.
Чертовски жаль, что он не мог промыть им мозги раз и навсегда. Но тот дешевый трюк с водилой Понтиака показал, насколько далеко он мог зайти в своем воздействии: человек терялся во времени и пространстве за несколько секунд.
Чертова сила мысли.
Компьютер загрузился, и он отправился на сайт Колдвэлл Курьер…
А вот и главная страница. «Резня в Фермерском Доме» обсуждалась в нескольких статьях, описание кровавых луж, человеческих останков и странного маслянистого осадка достойно Пулитцеровской премии [113]. Журналисты взяли интервью у полицейских, которые побывали на месте преступления, у почтальона, что сразу набрал 911, у многочисленных соседей и мэра, который, «призывал уважаемых работников Полицейского Управления как можно быстрее раскрыть это страшнейшее преступление против сообщества Колдвэлл».
111
112
Окси, экстази, крэк — ситнетические наркотики.
113
Пулитцеровская премия (англ. Pulitzer Prize) — одна из наиболее престижных наград США в области литературы, журналистики, музыки и театра.