Князь-волхв

— Или у каждого из этих двоих есть своя сокрытая цель.

Феодорлих задумался.

— Можно будет что-нибудь выяснить, когда они уснут?

— Не выйдет, ваше величество. Когда человек спит, спят и его сокровенные мысли, и его память. А вот воля — не спит. Попытка взломать защиту ничего не даст. Такая попытка только разбудит и насторожит послов.

— Возможно ли вообще пробить их магический щит?

— Если бы при мне были Черные Мощи, — чародей поднял глаза на императора, — это не составило бы труда. Но поскольку реликвия сейчас находится в Вебелинге, а вы не пожелали пускать туда послов…

— Пускать чужаков в крепость, где хранится главное сокровище империи, слишком рискованно, — строго оборвал его Феодорлих. — Вывозить Мощи оттуда тем более опасно. Вебелинг — надежное место. Ты же сам заговаривал замковый донжон до такого состояния, что теперь туда не проникнет незамеченным ни один колдун. Ни один маг не сможет даже приблизиться к крепости. А прочих злоумышленников остановят мои дозоры, каменные стены и замковый гарнизон. Так что забудь пока о Мощах, Михель. Пусть они лежат там, где лежат.

— Да, я все понимаю, ваше величество, — склонился красный колпак. — Просто беспокоюсь, когда приходится удаляться от Мощей.

— Что именно тебя беспокоит? — нахмурился император.

Чародей вздохнул:

— Прятать Черные Мощи за непроницаемыми колдовскими запорами я уже не могу. Слишком много долгоиграющих заклинаний произнесено над ними и слишком много запущено магических процессов, необходимых для укрепления империи и нуждающихся в постоянной подпитке от реликвии.

Феодорлих недовольно повел бровью:

— Хватит, Михель! Сейчас ты мне нужен здесь. О Мощах не волнуйся — они находятся под надежной охраной и никуда из Вебелинга не денутся. Подумай лучше о том, как преодолеть колдовскую защиту послов, не прибегая к помощи реликвии.

Михель развел руками.

— Есть только два способа: либо сломить волю ханских посланцев, что мне представляется маловероятным, либо чем-то отвлечь ее…

— Сломить? Отвлечь? — повторил Феодорлих. Кривая усмешка скользнула по губам императора. — Ты предлагаешь пытки?

— Нет-нет-нет, — трижды дернулся красный колпак. — Как раз пытать послов не следует, ваше величество. Пока, во всяком случае. От любого магического щита может тянуться незримая нить к поставившему его. Маг или маги, закрывшие послов, наверняка все видят их глазами и слышат их ушами. Возможно, они даже смогут заставить послов покончить с собой, если сочтут это необходимым для сохранения тайны. А от мертвеца не будет проку. Мертвец не расскажет уже ничего. Мертвого не оживят и не подчинят даже Черные Мощи. По крайней мере, одной реликвии для этого недостаточно.

— Тогда что нам делать, Михель? — хмуро спросил Феодорлих. — Как тогда поступить? Мне нужно знать, с какими помыслами прибыли сюда эти двое.

— Я сказал все, что мог, ваше величество. Нужно придумать, чем отвлечь внимание послов. Внимание и волю. Целиком.

— И что же, по-твоему, может без остатка поглотить внимание и волю человека?

— Ну-у-у… — Маг закатил глаза. — Это могла бы быть, к примеру, вооруженная стычка.

— Стычка? — встрепенулся Феодорлих. — С послами? Это-то как раз устроить проще простого. Внезапно атаковать лагерь татар, заставить их сражаться… Вот только…

Император осекся.

— Ты же утверждал, что в случае опасности послы могут убить себя по воле колдунов, которые закрыли их магическими щитами.

— Могут, — кивнул Михель. — Если тем, кто стоит за послами, покажутся подозрительными наши действия по отношению к ним.

— Значит… — Император надолго замолчал, размышляя. — Значит, схватка, о которой ты говоришь, не должна вызывать подозрений.

— Правильно, ваше величество, — улыбнулся маг. — Пусть это будет не смертельная рубка и не попытка пленить послов, а битва, сражаться в которой глава и толмач татарского посольства пожелают сами, без принуждения и опаски. И притом не только они, но и другие воины посольства — так у неведомых нам наблюдателей окажется еще меньше поводов для беспокойства. Пусть это будет битва-игра, битва-состязание, достаточно безобидная, но полная боевого азарта и некоторой доли риска, чтобы участвующие в ней целиком сосредоточились на победе и как можно меньше думали обо всем остальном. И чтобы нам оставалось только выбрать наиболее подходящий момент.

— Погоди-погоди! — хмыкнул Феодорлих. — Кажется, я начинаю понимать, куда ты клонишь, Михель.

Император поднялся с трона и прошелся по шатру. Остановился перед магом. Произнес — твердо и решительно:

— Не будем откладывать. Начнем прямо сейчас. На подготовку потребуется часа полтора-два, не больше.

— Близится ночь, ваше величество, — напомнил Михель.

— Тебе это помешает?

— Отнюдь, — пожал плечами придворный чародей. — Скорее наоборот. Вечерняя магия сильнее утренней, а ночная — сильнее дневной.

— Вот и я о том же. Зачем понапрасну терять время, если можно сразу получить ответы на интересующие нас вопросы? На важные вопросы. Очень важные, Михель…

Татарское посольство располагалось в стороне от латинянского лагеря. Степняки стояли привычным куренем: войлочный шатер нойона — в центре, вокруг на небольшом удалении — кожаные палатки-майхамы нукеров. Только палатка Тимофея лепилась почти впритык к походному жилищу Бельгутая: толмач всегда должен находиться поблизости.

Дозоры несли как обычно — как в дикой степи, как на вражеской территории, не особо полагаясь на гостеприимство латинян и обещанную императором неприкосновенность посольства. А потому одинокого всадника, направляющегося к куреню, бдительная стража заметила издали.

Когда молодой рыцарь с гладким мальчишеским лицом и грозными, вышитыми золотом львами на синей нагрудной накидке приблизился к татарскому лагерю, Бельгутай и Тимофей уже ждали гостя перед шатром нойона. Тимофей вспомнил, что во время недавней аудиенции видел и это надменное лицо, и этих золоченых львов. Юный рыцарь состоял в свите Феодорлиха. Именно он едва не сорвал переговоры, схватившись за меч.

На нукеров, преградивших путь, всадник даже не взглянул. Гарцуя на горячем вороном жеребце, наездник прокричал по-немецки через головы стражников:

— Я — барон Зигфрид фон Гебердорф! Послан его величеством!

Тимофей шепнул в ухо Бельгутаю:

— Говорит, что посланник от Феодорлиха.

Этот вечерний визит был неожиданным и странным. Бельгутай, однако, ничем не выказал ни удивления, ни тревоги и велел страже расступиться.

Фон Гебердорф подъехал ближе. Не сочтя нужным покинуть седло, германец заговорил вновь — выпятив губу и свысока обращаясь одновременно к Бельгутаю и Тимофею:

— Его величество сегодня был восхищен смелостью ваших речей, но он полагает, что посланники хана Огадая могут быть храбры не только на словах.

Тимофей угрюмо смотрел на молодого рыцаря, но не спешил переводить. Он пока не понимал, что нужно этому не по годам чванливому немцу.

— Его величество желает оказать вам честь и приглашает вас двоих, а также лучших воинов посольства принять участие в императорском турнире, — продолжал тот. — Турнир состоится сегодня в полночь, и его величество будет рад увидеть на ристалищном поле боевое искусство своих гостей. После этого переговоры продолжатся. Но конечно, если… — губы германца скривились в глумливой ухмылке, — если доблестные татарские витязи предпочтут наблюдать за боями со стороны…

Фон Гебердорф так и не закончил фразы. Молокосос смотрел на них насмешливо и вызывающе.

Бельгутай в ответ окинул рыцаря холодным взглядом бесстрастных раскосых глаз. Затем повернулся к опешившему и утратившему на время дар речи Тимофею.

— Тумфи, о чем говорит этот молодой воин и почему он так улыбается?

— Знаешь, Бельгутай, тут такое дело… — Тимофей озадаченно почесал в затылке. — На турнир нас, в общем, кличут.

— То-ри-ни? — свел брови Бельгутай, с трудом проговаривая незнакомое слово. — Что такое торини, Тумфи?