Князь-волхв

— Обладал бы мой князь силой, на которую ты, Бельгутай, намекаешь, так давно бы ею воспользовался, — раздраженно пробурчал Тимофей. — Вся Русь была бы уже под его началом, как латинянская империя под рукой Феодорлиха. И еще неизвестно, кто кому дань платил бы — мы твоему хану или хан нам.

— Да, — задумчиво кивнул Бельгутай. — Может быть, и воспользовался бы.

Может быть?! Ишь, он еще сомневается, бесермен косоглазый!

— Э, да чего с тобой говорить-то! — досадливо махнул рукой Тимофей, отказываясь от дальнейшей беседы.

Сытый голодного не разумеет. И сильный не поймет — нет, не слабого даже, но никак не умеющего собрать в единый кулак свою тоже немалую, в общем-то, силушку. Немалую, но разбросанную, рассеянную, раскиданную. Растрачиваемую на бестолковую и бессмысленную борьбу против себя самой.

Хотя, пожалуй, кривил тут все же душой Тимофей. Понимали они с Бельгутаем друг друга, хорошо понимали. Но только горше от того понимания становилось. Тимофей аж давился лютой бессильной злобой, чувствуя в глубине души: прав татарский посол, кругом прав. Как ни крути, а нечем нынче похвастаться Руси-матушке, вконец ослабевшей в междоусобных раздорах. И надеяться ей пока не на что.

Дальше ехали молча. Бельгутай искоса поглядывал на толмача. Тимофей угрюмо смотрел вперед. В голове неподъемными валунами ворочались тяжелые, безрадостные думы.

Вот Германо-Римская империя — это не Русь, это совсем другое дело. Верно ведь подметил ханский посланник: Феодорлиху в последнее время действительно сопутствовала небывалая, невиданная, необъяснимая удача. Везде, во всем. За короткое время латинянскому императору удалось объединить разрозненные немецкие княжества и герцогства, приструнить гордых курфюрстов, вернуть и приумножить влияние в заальпийских областях, подчинить своей воле богатые города Германии и Италии и всю торговую северную Ганзу, сломить сопротивление швейцарских кантонов и урвать изрядные территории у соседей.

Феодорлих умудрился также завершить затянувшееся противостояние императорской короны с папской тиарой в свою пользу. Случилось это после странной и внезапной, но пришедшейся так кстати кончины Геогория Девятого — того самого понтифика, что проклинал и отлучал Феодорлиха от церкви за пособничество чернокнижию.

Со смертью Папы словно бы умерли и все обвинения против императора. Что произошло на самом деле — неведомо никому, но некоторое время спустя святой престол занял если и не прямой ставленник Феодорлиха, то уж во всяком случае не желавший вступать в открытую конфронтацию с императорской властью новый понтифик Оцелесиан.

Заручившись поддержкой Рима, демонстрируя мощь имперской армии и необыкновенную удачливость, Феодорлих легко заключал выгодные договора с европейскими государями. Священная Германо-Римская империя столь же стремительно набирала мощь на западе, сколь неотвратимо росло на востоке могущество татар. Столкновение было неизбежным, и меж двух жерновов попадали раздробленные, ослабленные междоусобными войнами русские княжества.

Особого выбора тут не было: не имея возможности отбиваться от наседавших с двух сторон чужаков, приходилось либо идти под латинян, либо водить дружбу со степняками. Большая часть князей предпочла последнее, рассудив, что татары будут меньшим из зол. Что, впрочем, и неудивительно. Германские рыцари приходили на захваченные земли всерьез и надолго. В завоеванные территории латиняне вцеплялись мертвой хваткой: занимали города и крепости, строили новые замки, огнем и мечом насаждали римскую веру, истребляли или полностью онемечивали население, которое и за людей-то не считали. Степняки же по большому счету не особенно и зарились на малопригодные для кочевий русские земли и практически не вмешивались в управление княжествами.

Хан, в отличие от императора, предлагал не столько рабство, сколько союз. Да, облагал данью, но она была не больше, чем та, что допрежь сами русские князья платили друг другу, или та, что платят младшие ханы старшему. И уж во всяком случае, дань эта оказалась несоизмеримо меньше платы, взимаемой с покоренных народов латинянами.

Собственно, дело было даже не в дани как таковой. В грядущей войне с Западом татарам требовались беспрепятственные проходы по неприветливым русским лесам, продовольствие, фураж и хотя бы маломальская поддержка населения. Хану нужны были надежные тылы, а потому кочевники старались не восстанавливать русичей против себя. Наоборот — всячески привлекали на свою сторону. Немало русских ратников, жаждавших поквитаться с латинянами за прежние обиды, вступали в татарские войска. Особенно много желающих приходило из новгородских земель, разоренных тевтонскими и ливонскими крестоносцами.

Орденские рыцари и примкнувшие к ним многочисленные полубратья нанесли удар по Северной Руси не случайно. Татарская конница не могла вовремя поспеть на помощь по непролазным болотам и чащобам, а потому новгородцы бились с рыцарями сами. Сопротивлялись отчаянно, но силы оказались неравными, а хорошо подготовленный натиск бронированных «свиней» — внезапным и мощным. К тому же среди купцов — как немецких, так и новгородских, тесно связанных торговыми интересами с Ганзой, — нашлись пособники, охотно открывавшие перед крестоносцами крепостные врата.

Северо-западный оплот Руси пал. Толпы беженцев устремились на юг и восток. А вслед за беженцами двинулись передовые рыцарские отряды. Угроза нависла над Полоцким, Смоленским и Ростово-Суздальским княжествами. Да и ищерцы уже начинали чувствовать себя неуютно.

Татары, пропущенные низовыми русскими князьями и поддержанные ими, нанесли ответный удар с юга. Степняки совершили опустошительные набеги по силезским, моравским и угорским землям, прошлись сокрушительным смерчем вдоль восточных границ латинянской империи от Далмации до Одера, грозя отрезать от Германии Померанию, тевтонскую Пруссию и Ливонию.

Крестоносцы прекратили продвижение по русским землям. Остановились и татары. На время война, о которой пока в открытую не объявляла ни одна из сторон, затихла. Противники накапливали и перегруппировывали силы для нового — решающего — удара. В ставку императора прибыло ханское посольство…

Императорский шатер опустел. Феодорлих повелел удалиться всем, оставив при себе только мага-советника и распорядившись оцепить шатер снаружи, чтобы никто не смел помешать предстоящему разговору.

Огромный плотный полог, растянутый на бревнах-подпорках, огораживал пространство размером с небольшой замковый зал. Дополнительные тяжелые занавеси, спускавшиеся вдоль стен, скрадывали любые звуки. А особое колдовское заклинание, произнесенное придворным чародеем, вовсе не позволяло подслушивать тайные беседы. В таком шатре можно было говорить, не опасаясь чужих ушей.

Феодорлих заговорил первым:

— Ты что-нибудь нащупал, Михель?

— Ничего, ваше величество, — вздохнул маг. — Над главным татарским послом свершен защитный ритуал, укрепляющий его волю и препятствующий воле чужой. Магическая защита крепкая, опытным колдуном поставленная. В истинные помыслы ханского посланца я проникнуть не смог.

— Защищен только он?

— Не только, — качнулся красный колпак чародея. — Еще — посольский толмач.

— Толмач? — Император удивленно поднял бровь. — Он ведь вроде бы даже не из татар?

— Русин, — кивнул маг. — Я узнавал.

— Любопытно… очень любопытно… — Холеные пальцы Феодорлиха забарабанили по лакированному подлокотнику трона. — А впрочем, все эти восточные варвары одинаковы. Так, говоришь, русин-переводчик тоже закрыт?

— Да, ваше величество. Его мысли мне прощупать не удалось.

— Кто-нибудь еще, Михель?

— Нет, — покачал головой маг. — Больше ни над кем не стоят магические щиты. Посольская свита и стража открыты.

— И что? — нетерпеливо подался вперед Феодорлих.

— Они не несут в себе никаких тайн. Они просто приставлены сопровождать и охранять, но сами ничего более не ведают.

— Значит, истинную цель посольства знают только двое?