Князь-волхв

— А забава такая ихняя, латинянская. Ну… навроде наших кулачных боев или ваших богатурских игрищ, только пышнее и красивше обставленная. Потешная брань, в которой все как в настоящей сече. Рыцари, обрядившись в доспехи, вышибают друг дружку копьями из седел, а то, случается, мечами и палицами охаживают.

— Опасное состязание? — блеснули интересом щелочки узких глаз.

— Да как сказать… — пожал плечами Тимофей. — Убивать-то там особо не убивают, но бока мнут основательно. Случается, порой, и калечат. Но это все равно никого не останавливает. В турнирах рыцари показывают свое воинское мастерство и славу обретают, без которой им — никуда. Кроме того, и конь, и доспехи побежденного становятся трофеем победителя.

— Полезное занятие — турини, — одобрительно кивнул Бельгутай. — Сразу ясно, кто чего стоит в бою. Да и чужой конь с доспехами лишними никогда не будут. Справедливо, что они достаются сильнейшему.

— Так-то оно так… — Тимофей покосился на молодого германца. — Да нас, видать, неспроста туда приглашают.

— В чем ты видишь хитрость, Тумфи? — сразу насторожился татарин.

— Может быть, на самом деле никакого подвоха и нет. Но насколько мне известно, в турнирах не дозволено участвовать тому, кто не имеет рыцарского звания. А нас с тобой в рыцари пока не посвящали. И потом… Не слышал я прежде о полуночных турнирах. Если Феодорлих столь сильно меняет общепринятые правила, значит…

— Значит? — нахмурился нойон.

— Значит, ему это нужно, Бельгутай.

— Зачем? — Брови посла вовсе слились в сплошную темную линию над переносицей.

— А кто ж его, крысий потрох, разберет-то! — пожал плечами Тимофей. Глянул исподлобья на фон Гебердорфа, добавил: — Хотя посланник Феодорлиха обмолвился, будто императору не терпится посмотреть на наше воинское искусство. То есть на ваше — в первую очередь. Может, в том и кроется причина. Смысл вроде бы есть. Если готовишься к войне, следует хорошо представлять, с каким противником придется иметь дело. А императору пока только понаслышке известно, как вы, татары, ведете себя в бою.

— Думаешь, стоит отказаться? — прищурился Бельгутай.

— Вообще-то этот немец, — Тимофей бросил еще один быстрый взгляд на фон Гебердорфа, нетерпеливо ерзающего в седле, — говорит, что переговоры продолжатся после турнира. Возможно, Феодорлих вовсе не пожелает вести их, пока собственными глазами не увидит, на что способны твои воины. В общем, тебе решать, что показывать латинянскому императору, а что нет.

Бельгутай ненадолго задумался. Спросил:

— Что бы ты посоветовал, Тумфи? Ты более сведущ в латинянских делах.

Мудрый посол никогда не пренебрегал чужими советами, и Тимофей снова поскреб в затылке, рассуждая вслух:

— Вовсе не идти на турнир — прослыть трусами. Пойти и проиграть — лишний раз вдохновить латинян на войну и уверить их в победе. А победить самим — показать свою сноровку и привычную манеру боя. Такая победа может впоследствии дорого обойтись. Впрочем, победить на ристалищном поле по латинянским правилам будет непросто. Ты уж не серчай, но рыцари к турнирным боям более привычны, чем твои нукеры. Они на этих боях, почитай, с малолетства выросли… — Тимофей тряхнул головой. — Нет, Бельгутай, тут я тебе не советчик. Сам решай. Скажу одно: по рыцарским законам тот, кто отказывается от схватки, покрывает себя неизгладимым позором.

— Не только по рыцарским, — буркнул Бельгутай. — По нашим — тоже. Да и по вашим, урусским, наверное.

Тимофей развел рукам:

— Ну, в общем, да. И по нашим.

— Так что мне передать его величеству? — не выдержав, встрял в разговор германский рыцарь. — Вы вступите на ристалищное поле или нет?

Бельгутай медлил с ответом. А Гебердорф не умолкал:

— Если вас смущает перспектива лишиться на ристалище лошадей и оружия, то знайте: в этой схватке имущество побежденных не достанется победителям. Его величество пожелал провести турнир не алчности, но доблести. Достойнейших и сильнейших он щедро вознаградит сам.

Глумливая улыбка вновь изогнула губы Зигфрида фон Гебердорфа.

— Или воины хана привыкли сражаться только издали — стрелами, пущенными из луков, — а честного боя лицом к лицу избегают? Знаете, ходят у нас такие слухи. Если это действительно так, то, быть может, вы хотя бы примете участие в состязании стрелков? По окончании турнира свою меткость покажут лучшие лучники и арбалетчики императора. Правда, все они… — Немец брезгливо поморщился. — Из простонародья они все. Благородных рыцарей среди стрелков мало. В основном — слуги, крестьяне, горожане да прочий сброд. Вы желаете соревноваться с чернью?

Молодой рыцарь скалился уже во весь рот. Тимофей с трудом сохранял маску безразличия на лице, ощущая в сжатых кулаках свирепый зуд. Да, не просто, совсем не просто состоять толмачом при посольстве.

— Что он говорит, Тумфи? — поторопил Бельгутай.

Тимофей вздохнул поглубже. Перевел слово в слово…

— Избегаем честного боя, значит? — процедил сквозь зубы нойон.

Тимофей неодобрительно покачал головой:

— Послушай, Бельгутай, а ведь немец этот специально нас с тобой задевает. Прямого вызова пока не бросает, но уж очень хочется кому-то вытащить нас на ристалище.

— Избегаем честного боя?.. — вновь — почти ласково, но с кривой недоброй улыбкой — повторил ханский посол, словно и не слыша толмача. — Ответь-ка ему вот что, Тумфи…

Тимофей охотно перевел ответ Бельгутая:

— А у нас, благородный Зигфрид, ходят слухи о том, что ваши бесстрашные рыцари из опасения получить рану никогда не отправляются на битву, не прикрыв предварительно себя железом со всех сторон. Говорят, что даже против диких северных племен — пруссов, жмудинов и литвинов, вооруженных лишь дубинками и каменными палицами и одетых в звериные шкуры, — рыцари воюют в своей несокрушимой броне. И на юге, говорят, сражаясь под палящим солнцем пустыни с легкой сарацинской конницей, они тоже не снимают лат. А еще, говорят, закованные в сталь и восседающие на крепких боевых конях рыцари не считают зазорным убивать пеших и бездоспешных слуг своих противников. Вероятно, именно это и называется честным боем у благородного рыцарского сословия?

Тимофей с удовлетворением заметил, как насмешливая улыбка сходит с самодовольного лица мальчишки и как лицо это вытягивается все сильнее и отчетливо покрывается бледными пятнами.

Ай, Бельгутайка, ай, молодец! Славно отшил заносчивого юнца!

Фон Гебердорф, словно кулачный боец, получивший под дых, беззвучно хватал ртом воздух, не зная, что сказать и как ответить. Едва сдерживаемый гнев мешал германцу подобрать нужные слова. А Бельгутай продолжал — спокойно, невозмутимо, назидательно.

— В любой войне каждый из противников идет к победе своим путем, — переводил Тимофей речь татарского посла. — И либо приходит к ней, либо нет. Таково единственное правило войны. Единственное честное правило, ибо во всем прочем честных войн не было, нет и не будет. Это столь же очевидно, сколь сильно разнятся вооружение, количество и состав войск, крепости и осадные машины воюющих сторон, а также хитрости и уловки, используемые военачальниками. Если бы войны велись честно, благородный Зигфрид, их не возникало бы вовсе. Все споры решались бы поединком царей, сражающихся на мечах или копьях одинаковой длины и прикрывающихся щитами одинакового размера. Увы, в этом несовершенном мире все происходит иначе…

Молодой германец больше не улыбался. И кажется, мало что понимал из сказанного. Ярость мешала ему должным образом вслушиваться в чужие слова и осмысливать их. Рыцарь метал ненавидящие взгляды то в Бельгутая, то в Тимофея.

— Вы выйдете на ристалище, господин посол? — наконец хрипло выдавил он. — Вы, ваш толмач и ваши воины?

— Да, — неожиданно жестко и коротко ответил Бельгутай.

— Да, — перевел Тимофей.

Немец удовлетворенно кивнул:

— Я тоже там буду. И непременно постараюсь встретиться с кем-нибудь из вас.

Из татарского лагеря Зигфрид фон Гебердорф не выехал даже — вылетел стрелой. Унесся прочь с видом человека, которого оскорбили до глубины души и который жаждет скорейшего отмщения.