Страница 21 из 59
В кратком изложении Светланы это выглядело так. Паша Кузовлев был тщедушным мужичком сорока восьми лет от роду – тихим, застенчивым и даже пугливым. То ли незлобивость характера, то ли его малый рост были тому причиной, но всю жизнь Паша пребывал где-то на последних ролях. Иногда даже буквально. В школе на уроках физкультуры, к примеру, он в шеренге стоял предпоследним. Последним стоял другой мальчик, совсем уж маленький, его потом даже в армию не взяли, потому что он дорос до девяноста восьми сантиметров и на том остановился, и врачи в конце концов определили, что он самый настоящий лилипут и больше расти не будет. Зато Пашу Кузовлева в армию забрали, он там служил и, в отличие от ребят своего призыва, до самой демобилизации пребывал на правах молодого бойца, когда его товарищи уже дослужились до гордого звания «дембель», дававшего право за обедом съедать масло своих более молодых собратьев по оружию, ходить в расположении части и за ее пределами с незастегнутым воротничком и не стирать свои портянки лично, а перепоручать это неблагодарное занятие молодым. Кстати, и на дембель Паша Кузовлев отправился с задержкой в целых четыре месяца, когда все его товарищи уже успели не только разъехаться по домам, но и отметить свое возвращение из несокрушимой и легендарной, в боях познавшей радость побед, а некоторые, по доходившим до Паши слухам, уже и под следствие попали, отмечая свое возвращение слишком уж бурно, а Паша все служил и служил, прикрывая необъятные просторы взрастившей его родины своим тщедушным тельцем.
Вся последующая Пашина жизнь протекала в том же ключе. Он часто менял место работы – не потому, что был таким уж негодным работником, не хуже и не лучше других он был, но если вдруг вставал вопрос о сокращении штатов или о реорганизации производства, к примеру, то как-то так получалось, что первым делом всегда почему-то вспоминали о Кузовлеве. Ему вообще всегда доставались все шишки. То ли проклятие над ним какое-то висело, то ли просто вид у него был такой, что притягивал к нему несчастья, но если вдруг милиция не выполняла план по заполняемости вытрезвителя, то из всей разношерстной уличной толпы выбирали непременно Кузовлева, и именно в этот день, когда вытрезвителю требовались клиенты, Паша почему-то был нетрезв. Хоть бутылочку пивка, но выпивал. Или в трамвае, когда контролеры проверяли у пассажиров билеты и при этом едва ли не у половины билетов не было, из всех провинившихся могли оштрафовать одного-единственного человека. Вот такой он был человек, этот Паша Кузовлев.
В последний год дела у Паши были не ахти. Новые времена – новые нравы. Требовались люди напористые. Неудачников жизнь брала за руку и выводила на обочину. Чтобы их не задавили более удачливые, на всех парах рвущиеся вперед, к одним им известной цели. Паша в очередной раз устраивался на работу, потом, очень скоро, его по какой-нибудь причине увольняли, и он долгое время числился безработным. Денег у него никогда не было, он пытался заработать, но по извечной его неудачливости все у него заканчивалось какой-нибудь неприятностью. То он бутылки соберет, а потом окажется, что тут чужая территория, и конкуренты собранные Пашей бутылки побьют, то самого Пашу отметелят. А что вы хотите, в человеке метр пятьдесят девять с половиной роста, такого и бить не надо, на него только глянул строго – и он уже упал. Или вот еще Паша в лотерею выиграть хотел. Он сам по телевизору видел, что обещают выигравшему квартиру в Москве. Вообще-то у Паши квартира была, но он рассудил, что ту, выигранную квартиру он сможет сдавать в аренду и на те деньги жить. Паша играл в ту лотерею целых восемь месяцев, но почему-то не выиграл. Тогда он переключился на другую лотерею, в которой надо было послать в адрес организаторов пять картонок от упаковки известных сигарет. Паша не курил, но картонки эти собрал на улице, добросовестно запечатал их в конверт и отправил в адрес организаторов лотереи. Через три месяца, когда Кузовлев уже отчаялся ждать, с почты пришло извещение. Там хранился приз, который выиграл Паша. Это была вторая его большая удача за последние сорок лет. В предыдущий раз ему так же сказочно повезло, когда он учился во втором классе. Он тогда получил двойку, а двойка в дневнике автоматически предполагала неминуемое наказание ремнем. Паша уже был готов к расправе, но в тот день отец пришел домой совершенно пьяный и лег спать, прежде чем Паша возвратился из школы, а на следующий день отец опохмелялся, а потом Паша получил следующую двойку, за которую и был нещадно выпорот, а та, предыдущая, так и осталась безнаказанной, и это свое везение Паша долго-долго вспоминал.
Когда Паша пришел на почту за призом, оказалось, что как раз накануне в почтовом отделении случился пожар и все посылки и бандероли сгорели. У Паши возникло подозрение, что почтовые служащие учинили пожар преднамеренно, потому что им приглянулся выигранный Пашей приз, который они и присвоили, а почту потом спалили, чтобы замести следы, но вслух ничего такого Паша, конечно же, не сказал. Он написал в адрес организаторов лотереи письмо, в котором поведал о своей беде, но утраченный приз ему, конечно же, не возместили, но зато из ответной отписки Паша узнал, что его выигрышем была бейсболка с логотипом фирмы – производителя сигарет. Кузовлев в очередной раз расстроился, но не сильно, потому что кепка у него хоть и старая, но была, а к неприятностям он в принципе привык, а когда к ним привыкаешь, они уже не представляются неприятностями, а кажутся обычной жизнью. Просто у одних жизнь легкая и приятная, а у других – такая, как у Паши. Только и всего.
В последние два месяца Паша не работал, а все свободное время проводил в Ботаническом саду. Он отыскал дырку в заборе, что позволяло ему не платить за входной билет, и целыми днями просиживал на лавочке. Он открыл вдруг для себя, что здешняя публика ему очень нравится. Тут были пенсионеры, мамаши с детьми и влюбленные парочки. Такой контингент, с которым чувствуешь себя спокойно и от которого не ждешь подвоха. И сам ты тут выглядишь не как человек, у которого нет работы, а вовсе даже наоборот – как человек, у которого работа как раз есть, но вот просто выдался выходной день, и ты пришел сюда расслабиться и отдохнуть, пообщаться с природой, ну и все такое прочее.
Обычно Паша садился на одну из свободных скамеек, желательно, чтобы не в тени, он тени не любил, и грелся на солнышке, придав лицу благостное выражение и временами даже подремывая. Если кто-нибудь садился с ним рядом, он первым в разговор не вступал, ну разве что это была какая-нибудь молодая мамаша с карапузом. Только в этом случае Кузовлев произносил что-либо вроде: «Какой он у вас славный!» – и одаривал мамашу доброй улыбкой мудрого человека, уже успевшего вырастить до репродуктивного возраста как минимум троих таких же киндеров, хотя на самом деле у Паши детей никогда не было. Как и жены, впрочем, но это уже совсем отдельная и очень печальная, по словам Светланы, история.
Там, в Батаническом саду, мы и собирались снимать Пашу Кузовлева. Выбрали для него подходящую скамью, установили свои видеокамеры так, чтобы Паша не смог их увидеть, по пути следования Кузовлева рассадили на скамьях своих людей, чтобы Паша сел не там, где ему заблагорассудится, а там, где нам удобнее всего будет его снимать, и когда Паша наконец появился на аллее, мы его уже ждали. Он шел-шел, все скамьи на его пути были заняты, как вдруг молодая пара поднялась со скамьи и пошла по аллее прочь, воркуя и целуясь, и на эту свободную скамью обрадованный Кузовлев и опустился – как раз под прицел наших видеокамер. Он повел взглядом вокруг, обнаружил, как неплоха, в сущности, жизнь, и, обрадованный этим своим нечаянным открытием, зажмурил, блаженствуя, глаза.
Кто-то подошел и сел с ним рядом. Нос Кузовлева уловил запах дорогого мужского одеколона – так обычно пахнут только сильные мужчины, уверенные в себе мужчины, рядом с которыми Кузовлев всегда терялся, – и он открыл глаза, обеспокоенный столь бесцеремонным вторжением в уютный, хотя бы ненадолго и только здесь, на этой лавочке, созданный в его, Кузовлева, воображении, мирок.