Пирамида баксов

Это был мужчина, молодой и сильный. Почему-то в плаще, хотя была теплая погода. И почему-то с поднятым воротником. Мужчина смотрел прямо перед собой, как смотрят люди глубоко задумавшиеся или слепые. На коленях у него лежал кожаный чемоданчик. Тщательная выделка кожи, из которой был изготовлен чемоданчик, и сам внешний вид мужчины вдруг подсказали Кузовлеву, что перед ним иностранец. Поскольку еще с прежних времен в подсознании нашего человека сама собой закрепилась аксиома, гласящая, что нахождение рядом с иностранцем на расстоянии менее пяти шагов считается несанкционированным контактом с вражеской разведкой со всеми вытекающими из этого последствиями, Кузовлев непроизвольно оглянулся по сторонам, но увидел оброненную кем-то на асфальт обертку от жевательной резинки «Стиморол», чуть дальше – пустую бутылку из-под кока-колы, вспомнил, что на дворе иные времена, несколько при этом успокоился, но беспокойство какое-то осталось, и он уже подумывал, не пройтись ли ему дальше по аллее, но тут вдруг его сосед по скамье, все так же глядя не на Кузовлева, а куда-то в пространство перед собой, негромко, но отчетливо произнес с едва уловимым акцентом:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, – механически ответил ему Кузовлев.

– Как добрались?

– Пешком, – глупо ответил растерявшийся Кузовлев.

– Слежки не было?

– Нет, – обмер бедный Паша.

– Хорошо, – оценил его собеседник, хотя лично Паша ничего хорошего во всем этом не видел.

Повисла пауза – суровая, как приговор военного трибунала.

– Здесь все, как мы и договаривались с нашим общим другом, – сказал иностранец и похлопал по крышке чемоданчика. – Передадите ему сегодня же. Но опасайтесь слежки.

Кузовлев уже хотел было сказать, что его с кем-то перепутали и он знать никого не знает, но иностранец, чтобы продемонстрировать, что он действительно сделал все так, как было договорено, и принес необходимое, приподнял крышку. В чемоданчике, аккуратно уложенные одна к другой, лежали толстые пачки долларов. Может быть, там было сто тысяч. А может, целый миллион. Кузовлев обездвижел и забыл все, что он только что хотел сказать. Пока он не пришел в себя, иностранец сунул драгоценный чемоданчик прямо ему в руки.

– Сегодня же передайте! – напомнил иностранец.

Кузовлев с готовностью кивнул. В том, что он не знает, кому этот чемоданчик следует передать, он сейчас не признался бы, хоть ты его на детекторе лжи проверяй.

– Встречаемся через три дня, – сказал иностранец. – На этом же самом месте. В условленное ранее время.

И снова Кузовлев с готовностью кивнул. Паша уже успел прикинуть в уме, что через три дня он будет где-то в районе Улан-Удэ, а может быть, и дальше. В том, что его не найдут, он нисколько не сомневался. Не будет же иностранная разведка в милицию заявлять: так, мол, и так, мы передавали миллион долларов нашему законспирированному агенту, да обмишурились маленько, не тому человеку отдали, так что, уж будьте добры, объявите вы этого жулика во всероссийский розыск. Им это нужно? Это же международный скандал. Подрывные операции и все такое прочее. А у нас как-никак суверенитет и президент из органов. Мы такого не потерпим. Так врежем, что пух и перья от этих шпионов полетят. Им наведение конституционного порядка в Чечне покажется безобидной репетицией детского хора. Так что сидеть они будут тихо. Помалкивать, словом.

– До встречи! – сказал иностранный шпион.

Надел темные очки, быстро встал и ушел, оставив в одиночестве Кузовлева, ошарашенного столь резким поворотом в собственной судьбе. Час назад Паша Кузовлев имел полное отсутствие работы, съеденную на завтрак черствую краюху хлеба и один рубль двадцать семь копеек карманных денег. Но только что по неизвестно кем сделанному выбору добрая фея-судьба чмокнула его в давно не мытую макушку, и теперь он видел перед собой невидимые другими посетителями Ботанического сада новые, совсем не дырявые носки, целый батон «Любительской» колбасы и бутылку водки «Кристалл» с черной этикеткой, каковую в своей жизни он пробовал один-единственный раз, да и то потом как-то неудачно сложилось и Пашу там били, так что лучше бы той водки ему тогда и вовсе не досталось – глядишь, и кости были бы целы.

Он не успел в своих мечтах дозреть до чего-нибудь более масштабного, чем новые носки и «Любительская» колбаса, как вдруг судьба-индейка повернулась к нему той самой стороной, которой всегда и была обращена к неудачливому бедолаге Кузовлеву. Откуда-то прямо из воздуха, как почудилось Паше, вдруг ни с того ни с сего материализовались неулыбчивые люди в штатском, выражением лиц почему-то очень похожие на родного российского президента, и, прежде чем прозревший Кузовлев успел избавиться от компрометирующего его кожаного чемоданчика, двое из тех неулыбчивых очутились на скамье по бокам Кузовлева, взяв его в такой железный захват, что даже о малейшем сопротивлении нельзя было и помыслить.

– Конспиративная встреча с агентом? – сказал один из неулыбчивых, возвышаясь над Пашей. – Пароли-явки? Распродажа родины оптом и в розницу по бросовым ценам?

«Десять лет, – сам себе определил тюремный срок несчастный Кузовлев. – С конфискацией». При мысли о конфискации он совсем уж закручинился. Имущества у него считай что никакого и не было, но вот приемник жалко. «Спидола». Единственная ценная вещь в его квартире. Теперь заберут.

– Это не я, – пробормотал стремительно охватываемый паникой Кузовлев. – Это он. Я сидел. Он пришел. Я первый раз. Он обознался. Я ни при чем. Я мимо проходил. Он сказал. Я ответил. Я знать не знал. Я свой. Я в комсомоле был. До двадцати восьми лет. По возрасту выбыл. А так бы я еще. А в партию я не вступил. Хотел. Но не взяли. Там очередь была. Вы ведь в курсе. А так бы я со всей душой…

Он чуть не плакал – так ему хотелось, чтобы они поверили.

– Чемодан, – сказал неулыбчивый. – Знакомая вещица. Вещественное доказательство. С поличным взяли.

Кузовлев наконец поймал до того неуловимый взгляд неулыбчивого и вдруг понял, что десять лет с конфискацией – это он еще милосердие к самому себе проявил, пожалел себя, какие уж там десять лет, тут вырисовываются все двадцать с последующим поражением в правах и проживанием в отдаленных районах Мордовии. Хорошо еще, что не расстреливают, это прежний президент постарался, мораторий на смертную казнь наложил, вот спасибочки ему большое, вот удружил, вот был человек настоящий, мы-то, дураки, хихикали над ним, а оно вон как потом повернулось, елы-палы!

А неулыбчивый уже вел случайно подвернувшихся ему под руку прохожих – бабулю в интеллигентском беретике и невесть откуда взявшуюся в Ботаническом саду совершенно сельского вида дородную тетку с двумя огромными авоськами.

– Вот, – втолковывал женщинам неулыбчивый. – Задержали агента иностранной разведки, который является связником. Доказательства в виде иностранной валюты находятся в этом вот чемодане, принадлежащем задержанному лицу…

– Не принадлежащем! – трепыхнулся Кузовлев, но произведенное им сотрясение воздуха оказалось совсем не замеченным неулыбчивым человеком в штатском.

Тот продолжал втолковывать женщинам:

– Вы будете присутствовать при изъятии иностранной валюты как понятые, ваша задача – за всем внимательно следить и после зафиксировать увиденное своей самоличной подписью. Готовы?

– Не мое! – проскулил Кузовлев.

Его никто не слушал.

– Готовы! – тряхнула головой тетка с авоськами.

– Открывайте! – скомандовал своим товарищам неулыбчивый.

Щелкнули замки. Распахнулась крышка, раскрывая чемоданное нутро.

Немая сцена. Если вы в школе учились и Гоголя там проходили – очень легко можете себе представить. Доходчиво классик в пьесе «Ревизор» все обрисовал.

– Е-п-р-с-т! – непечатно озвучил собственное потрясение Кузовлев.

Когда у нас герои матерятся в кадре, нам потом приходится эти перлы устного народного творчества заменять писком. Вот и в этом месте нам придется пустить красноречивое «пи-и-и-и». Еще бы Кузовлеву не удивляться. Своими глазами видел доллары в чемодане. А теперь там вместо долларов – початая бутылка водки, граненый стакан, кусок лепешки и надкусанный огурец. Обычный трюк фокусника, который сажает в ящик зайца, а после оттуда вместо зайца выпархивает голубь. Все дело в реквизите. Мы этот чемоданчик взяли напрокат. У фокусника, ясное дело.