Страница 147 из 183
простившись, каждая компания поехала по своему маршруту.
Злоупотребив отцовским положением, Вахтанг Вартанович завалился спать на заднем сиденье, тогда как
Якову надо было не только бодрствовать, но и давить на «железку», следить, чтобы не свалиться в пропасть на
крутом повороте. В пути ему помогала коротать время лишь эстрадная музыка, льющаяся из стереомагнитофона.
Приехав домой глубокой ночью, спустившись в подвал, убедившись, что у Кикнадзе имеется с собой пять с
половиной тысяч рублей, они эти деньги у него не стали забирать, а, завязав ему глаза, отвезли в ближайший
населенный пункт Агара, где, развязав ему руки, но оставив связанными ноги, Яков прошептал Кикнадзе на ухо:
— Пока не уедем, не вздумай развязывать себя, если поспешишь, то придется отнять у тебя жизнь. Понял?
— Понял! — уже укрощенный и выдрессированный, потеряв прежний лоск, со страхом пробормотал тот.
У Кикнадзе уже не было желания мстить обидчикам, так как он понял, что попал в руки какой-то хорошо
организованной интернациональной группы преступников, с которой воевать у него не было ни сил, ни
возможности, ни власти, ни денег.
Дождавшись, когда затихнет рокот удаляющегося автомобиля, Кикнадзе сорвал со своих глаз повязку, развязал себе ноги, с яростью выбросив ненужный теперь ему вещдок в кювет, поспешил по дороге к
освещенным электрическим светом жилым домам, довольный, что так легко отделался, что теперь уже
обязательно будет жить. О деньгах, что он потратил на покупку машины, он старался не думать, так как эти
мысли навевали ему тоску, обиду и возмущение своими допущенными ошибками, несмотря на ту массу
унижений, которые ему пришлось скрепя сердце перенести.
Пережив опасность, он уже не так агрессивно осуждал своего родича Гарика за допущенное предательство.
Возвратившись домой, Цыган отдал деньги Сварного Леснику и наконец-то оформил машину на себя.
Зарегистрировав ее в ГАИ, оборудовал гараж двумя замками сложной конструкции, поставил в машине
противоугонное устройство. Теперь он на собственной шкуре почувствовал и понял, как легко можно потерять
свою вещь и каких потом требуется адских трудов, чтобы ее вернуть. Тем более если еще раз у него украдут
автомобиль, то с аналогичной просьбой о помощи к Леснику будет обращаться неудобно и неприлично.
Лесник по предложению Лапы дал Валету и его дружкам по тридцать «косых». Лесник поинтересовался у
Лапы:
— А не мало?
Лапа пренебрежительно сказал:
— Обойдутся! Им фактически и работать не пришлось, а только пили и отдыхали. — После паузы он, смакуя, заявил: — Да! Здорово мы там погуляли. Я тебе скажу, грузины — очень гостеприимный народ, что с ними
случилось в последнее время, просто ума не приложу, — с сожалением и недоумением заметил он.
— Как бы там ни было, но операцию вы провернули с блеском. Что будем делать с твоей долей? — заранее
зная ответ Лапы, но обязанный задать данный вопрос, спросил Лапу Лесник.
— Мне из этих денег ничего не надо. Отвези их Душману, пускай обменяет на бирже на зелененькие. У меня к
этим бабкам никакого уважения, тем более доверия, нет.
— А чего так? — вызывая Лапу на откровенность, улыбнувшись, поинтересовался Лесник.
— Знаешь, Степанович, то, что у нас деньги обесцениваются и пропадают, меня не волнует. Надо будет, мы
знаем, где взять. Обидно за свой обманутый народ. Люди гамбалили на производстве, гробили свое здоровье на
Севере из-за денег. Накопили десять—двадцать косых. На них владелец мог купить соответственно одну-две
машины. После девальвации рубля, случившейся в январе, теперь на двадцать тысяч не любой мотоцикл
купишь, от силы один хороший холодильник. Что это? Как такое крохоборство можно считать демократическим
подходом к нуждам своего народа? Это бардак и беспредел, который станет еще более выраженным в будущем, а поэтому нам надо себя готовить к очередной «демократической» помощи народу правительства. Разве за такую
жизнь мы свою кровь на фронте проливали?
— Мы-то живем о’кей, — заметил, успокаивая его, Лесник, видя, что Лапа разволновался.
— Нас суками посчитали воры за то, что мы пошли защищать свой народ, и мы шли на это из-за него и ради
него, а сейчас я не знаю, что надо делать, чтобы и люди стали жить хотя бы как до застойных времен.
— Остап Харитонович, нас политика не касается, и нечего о ней думать и голову ломать.
— Ты знаешь, Виктор, некоторые заумные правоведы придумали такую хитрую теорию, что воров политика
не касается, что они занимаются только своими преступлениями. Ты как раз клюнул на эту дешевую приманку.
Все это чепуха на постном масле. Когда в Москве была олимпиада, то по случаю ее в Ростове была сходка
воров, я был на этой сходке, где говорили о разных проблемах и приняли решение, что из социалистических
стран делегатов не обворовывать, а только из капстран. Разве это не политика? Помню, один знаменитый
карманник по кличке Сотник, если мне не изменяет память, задал такой вопрос: «Вот я посчитал, что граблю
господина из ФРГ, а он оказался из ГДР. Как быть?» Ему вразумительно объяснили, что пока не выяснит, из какой
части Германии немец, его не обижать...
Когда Лапа увидел, что Лесник, слушая его, с сомнением улыбается, он недовольно заметил:
— ...Кроме шуток, полный серьез, я на эту тему не любитель шутить, — помолчав, видя, что Лесник не
вступает с ним в разговор, сообщил: — Мы у тебя нагостились достаточно, а поэтому сегодня вечером уматываю
к себе. Моя старуха, наверное, совсем отвыкла от меня, еще и не пустит домой, — превратился он вновь в
беззаботного, беззащитного, ворчливого старика.
Лесник не стал отговаривать Лапу от его намерения, так как надобность у них друг в друге отпала.
Домой Лапу повез на своей машине Цыган. Уезжая, Лапа, подойдя к Леснику, чтобы проститься с ним, строго
заметил:
— Последнее время ты здорово раскрутился. Кончай духариться, ложись на дно и тихонько переваривай то, что успел заглотить. Будешь наглеть, можешь подавиться. Я хочу тебя видеть дома, а не у «хозяина», — обняв
его, похлопав руками по спине, поведал Лапа: — Я хочу, чтобы ты мне после смерти закрыл глаза, чтобы на том
свете у меня за тебя душа не болела.
— Остап Харитонович, вы еще поживете, и нечего о «косой» говорить и ее кликать, — заверил его Лесник.
— Пожить-то еще поживу, но помни, что я тебе сказал, — спокойно согласился с ним Лапа, давно
рассчитавший свои силы и возможности, смирившийся с неизбежной старостью и смертью.
— Тогда, может быть, по пять граммов выпьем на дорожку и за здоровье моего учителя?
— Вы, молодые, судите по себе. Как вам идет горилка, так вы думаете, она и другим потребна, а мне ее
больше и не надо.
— Ну, тогда уж не обессудь, — разведя руки, заметил Лесник, дождавшись на улице, пока Лапа на
автомобиле не скроется за углом.
Глава 17
Лесник знал, что его личность для работников милиции представляет оперативный интерес, а поэтому
своему вызову повесткой к начальнику отдела уголовного розыска УВД области майору Чеботареву не удивился.
С Чеботаревым Владимиром Григорьевичем он был давно знаком. Как к немногим работникам
правоохранительных органов, Лесник имел к нему симпатию.
В указанное время в повестке, к десяти часам, Лесник, зайдя в кабинет к Чеботареву, поздоровавшись с ним, положил ему на стол повестку. После предложения Чеботарева присел на указанный стул, который стоял рядом
со столом начальника.
— Давненько, Виктор Степанович, я не виделся с вами, — задумчиво произнес Чеботарев, начав беседу.
— Четыре года, Владимир Григорьевич, вы меня не беспокоили, — напомнил ему Лесник.
— А теперь, как видишь, пришлось, — как бы сожалея, вздохнув, поведал ему Чеботарев.