Нелегкое счастье

Могут ли они быть любовниками без любви? Без любви, но любовниками? Наверное, да.

— Я никогда не спутаю тебя с твоим братом.

— Ты восхитительно пахнешь… медом и летом.

— Это мой… — у нее перехватило дыхание и свело судорогой живот, когда он принялся покусывать ее ухо, — гель для душа.

— Ты постоянно им пользуешься? — спросил он, касаясь губами ее подбородка.

— Да. — Она никак не могла остановить дрожь.

Стон вырвался у него из груди. Он обхватил двумя руками ее лицо и впился в ее рот с такой испепеляющей жадностью, что у нее закружилась голова и подогнулись колени. Убеждающее давление его губ будто подготовило Линн к соблазняющему вторжению языка. Его руки спустились вниз, обхватили ягодицы и притянули ее тело. Его восставшая плоть давила ей в живот и гнала кровь в жилах. Она дрожала. Вцепившись ему в талию, она ласкалась, точно кошка, которую гладят по спине. Сойер вытянул подол ее майки из шорт, просунул внутрь руки и обнял ее за талию. Пальцы словно прожигали кожу от позвоночника до груди. Затем он расстегнул пряжку спереди на лифчике. Она щелкнула, и его жаркие ладони подхватили ее груди. Линн прервала поцелуй, ей не хватало воздуха.

— Пойдем наверх. Я возьму щенка.

Неуверенная и напуганная, она боялась сделать огромную ошибку и поэтому колебалась. Сойер, должно быть, читал ее мысли. Взяв под мышку коробку со щенком, он сжал руку Линн и повел к лестнице, в ее комнату. Там осторожно поставил коробку на пол и посмотрел на нее.

— Передумала?

Если она сможет полюбить Сойера, это приблизит ее к созданию семьи, о которой она так мечтала.

— Нет.

Она никогда не испытывала такого накала страсти. Желание доводило ее до безумия. Она впилась ногтями в его плечи, но он не собирался кидаться на нее. Он устраивал себе праздник, нежно и вкрадчиво лаская ее.

Казалось, мир закружился и вот-вот рухнет. Но бабушкин плед под спиной, когда он уложил ее на кровать, вернул Линн к реальности. Это означало, что она и Сойер занимаются сексом. Жажда грызла ее изнутри, делала жадной и нетерпеливой. Она ждала его проникновения со страстью, незнакомой ей прежде. Это не было исполнением долга или отчаянным поступком женщины на грани нервного срыва. Это было проявлением природных сил — мужчина и женщина, движимые взаимным влечением друг к другу.

Но не любовью. Она не позволит, чтобы это стало любовью.

Потом он медленно опускался, пока волосы на его груди не стали мучительно дразнить груди и живот Линн. Она изгибалась навстречу ему, стремясь к более тесному контакту. Он завладел ее ртом. Один головокружительный поцелуй, за ним другой, третий…

— Линн, позволь мне любить тебя.

Ресницы мягко опустились, она привычно закрыла глаза.

— Нет! Не закрывай глаза. — Он наклонил голову и провел своими губами по ее. Она прежде никогда не целовалась с открытыми глазами. Странное интимное чувство. Будто он заглядывает ей в душу. Мягкое прикосновение его губ вызвало покалывание во всем теле. Веки набухли и стали тяжелыми. Она боролась с собой, стараясь не закрывать глаза. Но каждый раз, когда он проводил языком по ее нижней губе, проигрывала сражение. — Смотри на меня и повторяй мое имя.

Хотя пульс грохотал точно молот и тело стремилось слиться с его, сердце саднило. Как Сойер мог подумать, что она вспоминает Бретта, когда он сам намного лучше? Она обхватила его за ягодицы и крепко прижала к себе.

— Сойер, пожалуйста. Ты мне нужен.

Он проник в нее и застонал.

Она непроизвольно снова и снова повторяла его имя. Напряжение росло. Ногти впивались в его спину и тянули его вниз. Она соскучилась по его рту. Курчавые волосы на груди дразнили и возбуждали ее. А потом она пришла к кульминации. Наслаждение волна за волной накатывало на нее, и она извивалась от удовольствия. Он проглотил ее крики, нанес последний удар и вознесся на собственную вершину наслаждения.

Если бы он точно не знал, то подумал бы, что Линн не хватает сексуального опыта. Конечно, она не девственница в обычном, значении этого слова. Но ее словно поражало почти все, что они делали последние три часа.

Она знала, как дарить наслаждение, но почему-то удивлялась, получая его. От этой мысли возникали вопросы, на которые он не хотел отвечать. Он не мог думать о Линн с Бреттом. Ведь его кожа еще пахла ею. И он еще боролся с чувством вины, думая о брате.

В ванной выключили воду. Он оттолкнул неприятные мысли и взялся за ручку двери ванной, чтобы полюбоваться Линн.

Она его еще не заметила и стояла в стеклянной кабинке душа, окруженная облаком пара. Поблескивала влажная кожа. Одна рука потянулась за полотенцем, висевшим на крючке. Она вытирала волосы, шею, спину. При каждом движении вздрагивали груди, и его пульс опять пустился вскачь, а в чреслах разгорелся пожар. Его охватило чувство вины, когда он заметил на ее нежной коже красноту от его щетины, а на шее — следы любовных укусов.

Она вышла из кабинки и шагнула на банный коврик. Линн нагнулась, вытирая длинные ноги. Он застонал при виде круглых манящих бедер. Удивленная, она резко выпрямилась и спряталась от его голодного взгляда за полотенцем.

— Тебе что-то надо?

— Нет, я просто наслаждаюсь твоей красотой. Покрасневшая от горячего душа, она еще больше зарделась.

— Ты не должен так говорить.

— Ты ждешь, что я буду лгать?

— Сойер, я плоскогрудая и костлявая.

Он шагнул к ней, взял полотенце и бросил его на пол. Теперь он завладел ее грудями и ласкал большими пальцами их вершины.

— Ты невероятно красивая. И твое тело совершенство.

Голубые глаза сверкнули недоверием. Почему она сомневается в своей красоте?

— Мне надо сегодня поехать в магазин. Хочешь, поедем вместе, выберем украшения для детской?

Интерес сверкнул у нее в глазах, но она посмотрела на постель и закусила нижнюю губу.

— Мне, наверное, надо заняться коробками. Сойер не мог скрыть разочарования. После прошлой ночи он надеялся, что они теперь часто будут вместе. Но сегодня она удивила его. У него возникло впечатление, что он торопит события. Для Линн все произошло слишком быстро? Она утверждала, что не хочет любви. А он хотел ее любить. Но пока не пройдет ее печаль, ему придется довольствоваться тем, что она дает ему.

Подняв поднос после позднего ленча, Сойер приказал себе не жадничать. Раньше он никогда не проводил полдня в постели с женщиной. Но он никак не мог насытиться Линн. Эта цепь была покрепче любых наручников. Он покачал головой. Если он сейчас не уйдет, то уже не сможет оставить ее. А она, несомненно, нуждается в перерыве после той нагрузки, какую он ей задал.

Наклонив голову, он украл еще один поцелуй, отступил и усмехнулся. Румянец, выступивший у нее на щеках, явно не связан с горячим душем.

— Солдат покормлен. О Мэгги и других щенятах уже позаботились. А я уеду на пару часов.

Он спускался по лестнице, и шаги отбивали гимн оптимизму. Линн хочет его, он ей нравится.

При этой многообещающей мысли Сойер улыбнулся. Они сделают свой брак реальным. Если призрак Бретта так и не смог разъединить их, значит, ничто не встанет между ними.

С чувством полного права Линн набросила свой плед на софу Сойера и расставила на его полках свои безделушки. Теперь надежда не покидала ее. Но если она чему и научилась, так это жизненному правилу: когда все кажется слишком хорошо, чтобы быть правдой, это долго не продлится.

Настала пора перегруппировать и перестроить преграды вокруг сердца. Необходимость сделать ревизию реальности снова толкнула Линн к дневнику Бретта.

Проведя час, полный отчаяния, она в сердцах захлопнула дневник. Что имел в виду Бретт, когда писал, что, пока он держит то, что Сойер ценит превыше всего, он хозяин положения?

Что Сойер ценит превыше всего? Кольца? Карманные часы? Вряд ли речь идет о таких вещах. Что бы это ни было, ей необходимо найти и вернуть это Сойеру. Но она никак не может догадаться — что.

После смерти Бретта Линн несколько раз читала дневник от начала до конца. И единственное, чего она добилась, так это головной боли и спазмов в желудке. Часть дневника вроде бы написана половинками предложений, слова явно не на месте. Может быть, это шифр? Линн не была уверена. Но у нее создалось впечатление, что за несколько месяцев до несчастного случая Бретт предвидел большие изменения. И эти изменения произошли. На нескольких последних страницах тон записей стал невероятно самодовольным. Но что это было, о чем он писал?