Черные холмы

Купер научился пускать лошадь в галоп, и это принесло ему незабываемые ощущения. На правах гостя он выступил за бейсбольную команду Лил и внес свой вклад в их победу.

Позже Салливан-третий понял, что именно летом 1989 года его жизнь пошла по новому пути, но пока ему было только одиннадцать лет, и он чувствовал лишь то, что бесконечно счастлив.

Сэм научил внука строгать и вырезать из дерева, подарив, к величайшей радости Купера, ему карманный нож. Люси объяснила, как ухаживать за лошадью — от холки до копыт, как понимать, что она получила травму, и правильно определять недомогания.

А самое главное — дед научил его разговаривать с лошадьми.

— Все дело в глазах, — пояснил Сэм. — Круп, уши и хвост тоже могут многое рассказать, но главное — это глаза, — он придерживал за повод годовалого жеребенка, который брыкался и всячески норовил вырваться. — Неважно, что и как ты говоришь, поскольку он все равно будет читать в твоих глазах. Вот этот хочет казаться крепким орешком, но на самом деле он чуточку напуган. Не знает, что мы хотим от него, что намерены делать… На что это будет похоже? Больно или нет?

Даже разговаривая с Купером, Сэм продолжал смотреть в глаза жеребенку. Голос его при этом звучал тихо и ровно.

— Все, что нам нужно, — приучить его к послушанию. Твердая рука еще не значит наказующая.

Словно в подтверждение этих слов, Сэм крепко и в то же время спокойно взялся за уздечку.

— Нужно дать ему имя, — он ласково провел рукой по шее животного. — Как ты его назовешь?

— Я? — Купер в изумлении уставился на деда.

— «Я» не очень удачное имя для лошади.

— Я имел в виду… Может быть, Джонс? Как Индиана Джонс.

— Спроси его.

— Тебе очень подходит имя Джонс, — сказал Купер, обращаясь к жеребенку. — Джонс — храбрый и умный парень.

С помощью руки Сэма, лежавшей на уздечке, жеребенок согласно кивнул.

— Он сказал «да»! Ты видел, дед?

— Конечно, видел. А теперь подержи его за узду — твердо, но не больно. Я хочу накинуть на него потник 8. Он уже с ним знаком. Напомни ему об этом.

— Я… Это только потник, Джонс. Тебе не будет от него никакого вреда. Мы не хотим тебя обидеть. Тебе его уже надевали. Дедушка говорит, нам нужно приучить тебя к седлу. Седло — это тоже не больно.

Джонс, прядая ушами, смотрел Куперу в глаза. На потник он практически не обратил внимания.

— Я бы не прочь покататься на тебе, когда ты привыкнешь к седлу. Вешу я мало, так что тяжело тебе не будет. Правда, дед?

— Посмотрим. Ну-ка, держи его.

Сэм поднял седло и надел его на жеребенка. Джонс дернул головой и снова затанцевал на месте.

— Все хорошо, — повторял Купер, глядя жеребенку в глаза. Пожалуй, конь и правда был несколько испуган — это читалось во взгляде. — Это всего-навсего седло. Совсем не больно, просто пока непривычно.

Под палящими лучами полуденного солнца Купер, успевший порядком взмокнуть, все разговаривал и разговаривал с жеребенком, пока Сэм прилаживал седло.

— Веди его на лужайку. Делай все, как раньше, когда он был без седла. Готовься к тому, что Джонс может слегка заартачиться.

Сэм отступил назад, позволяя внуку и жеребенку осваивать новую для себя науку. Он прислонился к забору, готовый вмешаться при первой необходимости. Люси, подошедшая сзади, положила руку ему на плечо.

— Приятное зрелище, правда?

— Парень многому научился, — кивнул Сэм. — А главное, ему это нравится. Смотри, как умело он обращается с лошадью.

— Так не хочется, чтобы Купер уезжал… Я знаю, — добавила она, прежде чем Сэм успел ответить, — что мы не можем распоряжаться его судьбой. Но я знаю и то, что от родителей он получает куда меньше любви, чем от нас. Сама мысль о том, что Купер скоро уедет, разбивает мне сердце.

— Может быть, он приедет к нам следующим летом…

— Может быть… Но до следующего лета еще нужно дожить, — вздохнув, Люси обернулась на звук грузовичка. — Это кузнец. Пойду угощу его лимонадом.

Были и другие уроки. Сын кузнеца, долговязый Галл Нодок, преподал Куперу азы жевания табака. Происходило все за амбаром, в наплывающих сумерках летнего вечера.

Даже после того, как Купера три раза подряд вывернуло наизнанку, он продолжал оставаться зеленым, как кузнечик. Так, во всяком случае, выразился Галл. Люси, донельзя встревоженная звуками, доносившимися из-за амбара, поспешила туда из своего маленького огорода. Ее внук все еще стоял на четвереньках. Учитель жизни, глядя на него сверху вниз, растерянно чесал затылок:

— Ба, Купер, да что это с тобой такое?

— Чем вы тут занимаетесь? — Люси налетела на них, как ураган.

— Он просто хотел попробовать жевать табак, мэм. Что в этом плохого?

— И у тебя хватило ума дать одиннадцатилетнему мальчику табак?

— Подумаешь! Чуть-чуть стошнило.

Судя по всему, Купер уже мог встать на ноги. Наклонившись, Люси тронула внука за плечо:

— Ну-ка, поднимайся. Нужно привести тебя в порядок.

Не теряя времени на охи и вздохи, она потащила мальчика домой. Там, несмотря на слабые протесты внука, Люси его раздела, ополоснула ему лицо и дала напиться. Затем, уложив Купера в постель, она задернула шторы и села рядом на край кровати. Глаза у мальчика все еще оставались затуманенными.

— Это было ужасно…

— Неплохой урок, — Люси улыбнулась и поцеловала внука в лоб. — Все будет хорошо, вот увидишь.

«И не только сегодня», — подумала она. Люси посидела рядом еще пару минут, наблюдая за тем, как Купер погружается в целительный сон.

Купер и Лил распластались на большом камне у самой воды.

— Знаешь, она даже не кричала и не ругалась.

— На что это было похоже? Наверно, вкус у табака не лучше, чем запах…

— Это похоже… Наверное, на дерьмо, — решился наконец такой воспитанный житель города.

Лил захихикала:

— Ты когда-нибудь его пробовал?

— Достаточно того, что нанюхался этим летом. Лошадиное дерьмо, свиное, коровье… не говоря уже о курином.

— В Нью-Йорке тоже полно дерьма, — фыркнула Лил, давясь смехом.

Перекатившись на бок, она положила голову на руки. Большие карие глаза не отрываясь смотрели на Купера:

— Жалко, что ты уезжаешь. Это было лучшее лето в моей жизни.

— В моей тоже.

Он и сам удивился тому, как странно прозвучали эти слова. Забавно было думать о том, что его лучшим другом стала деревенская девчонка, к тому же с индейской кровью.

— Может быть, если ты попросишь, родители разрешат тебе остаться здесь?

— Нет, — Купер лег на спину и стал смотреть на парящего в небе ястреба. — Они вчера звонили. Сказали, что возвращаются на следующей неделе. Встретят меня в аэропорту. Проси не проси…

— Но ты сам хотел бы остаться?

— Не знаю.

— Что, хочешь вернуться домой?

— Просто не знаю, — Куперу самому было неуютно от этой неопределенности. — Знаешь, я хотел бы съездить туда, а потом вернуться и жить здесь. Мне нравится заниматься с Джонсом, кататься на Дотти, ловить рыбу и играть в бейсбол. Но я скучаю по своей комнате, по видеоиграм и стадиону «Янки»… — он снова перекатился на бок. — Может быть, родители разрешат тебе приехать к нам. Тогда бы я сводил тебя на настоящую игру.

— Не думаю, что они позволят, — взгляд Лил затуманился, а нижняя губа дрогнула от огорчения. — Выходит, ты к нам уже никогда не приедешь?…

— Почему? Обязательно приеду.

— Клянешься?

— Клянусь, — он торжественно поднял руку.

— И будешь отвечать на мои письма?

— Ясное дело!

— На каждое письмо?

— На каждое, — улыбнулся Купер.

— Тогда ты вернешься. И пума тоже. Мы увидели ее в самый первый день, когда познакомились, так что теперь она для нас вроде духа-хранителя. Все равно что… не помню точно слово, но оно означает удачу.

Купер немало думал об этом. Лил все лето твердила ему про пум, показывала их фотографии в книгах, которые взяла в библиотеке или купила на свои карманные деньги. Собственными рисунками она завесила всю комнату, разместив их между своими наградами на ниве бейсбола.

8

Часть седла и хомута, изготовленная из войлока и прилегающая к крупу лошади.