Дурная слава

— Рад, что угодил… — Киннкэйд замолчал, сосредоточившись на завтраке. Слегка утолив голод, он спросил: — Хотите рассказать мне все остальное?

— Остальное? — Его вопрос застал Иден врасплох.

— Да, остальное. Того, что вы мне рассказали, было бы недостаточно, чтобы обвинить вас в убийстве. Подозрение в этом случае значит немного. Должно же было быть что-нибудь еще.

Киннкэйд намазывал земляничным джемом кусок подсушенного хлеба, потом протянул его ей.

— Ребекка Сондерс, — сказала она, потом пояснила: — В тот вечер один из помощников шерифа видел ее с Джефом. Оказалось, что Ребекка уверила всех, включая и своего отца, что в тот вечер у нее было свидание с Джефом, а не с Винсом. И когда шериф начал ее допрашивать, она так ему и сказала. Узнав, что Джеф мертв, она сочинила целую историю о том, как Винс и я прицепились к нему, и как я была расстроена, и как приревновала Джефа, потому что он приехал с ней. Она утверждала, что Джеф настоял на том, чтобы Винс отвез ее домой, а сам решил остаться со мной и успокоить меня.

— А когда Винс начал давать совсем другие показания, шериф решил, что он лжет, пытаясь защитить вас, — догадался Киннкэйд.

— Ребекка была очень убедительна. — Иден разломила кусок тоста и теперь держала его в руке. — Думаю, людям больше понравилась ее история, потому они и поверили ей.

— Так что же случилось? Неужели Ребекка в конце концов изменила свои показания?

— Вы что, шутите? — В голосе Иден впервые прозвучала настоящая горечь. — Она поняла, как ей выгодно придерживаться своей версии.

Киннкэйд нахмурился:

— Что вы хотите сказать?

— Хочу сказать, что не прошло и месяца после смерти Джефа, как отцу Ребекки сделали операцию шунтирования сердца, в которой он нуждался, а заплатил за нее Де Пард. Чуть позже починили и покрасили их дом, у детей появилась новая одежда, а у Ребекки — новая большая машина. И все это благодаря Де Парду. Она нашла свою серебряную жилу и решила вытянуть из нее все серебро до последней крупинки. — Иден ковыряла вилкой в своем омлете. — Даже если бы она захотела сказать правду, то ей бы не дали. Дело зашло слишком далеко. — Она покачала головой, и при воспоминании обэтом ее передернуло. — Если бы на процессе она свидетельствовала против меня, вероятно, я была бы сейчас в тюрьме.

— Так она этого не сделала?

— Нет. Она погибла в автокатастрофе за два месяца до того, как мое дело было передано в суд.

— А что произошло, когда вы встретились с Де Пардом в частном порядке?

Вилка выскользнула у нее из пальцев и звякнула о тарелку.

— Откуда вы узнали?

— Ну, это же само собой разумеется. — Киннкэйд поднял кофейник и налил кофе им обоим. — Я знаю, что, если бы я был Де Пардом, а вы обвинялись бы в убийстве моего брата и шериф был бы моим кузеном, я потребовал быочной ставки с вами.

— Так он и поступил, — призналась Иден. — Это случилось в то утро после смерти Джефа, когда я была еще в тюрьме…

Одна лампочка без абажура, обнесенная проволочной сеткой, едва освещала камеру. С того момента как ее посадили в тюрьму, Иден ни разу не присела: она металась из угла в угол по своей камере. Еще немного, и она сошла бы с ума. Сейчас она сидела, скрестив ноги, в середине своей койки, крепко охватив руками талию.

Женщина в соседней камере громко стонала. Она стонала большую часть ночи, если только ее не рвало или она не изрыгала проклятия и непристойности по адресу дежурного помощника шерифа.

В таких обстоятельствах — среди всех странностей и грубости тюремной обстановки, ее назойливых шумов и кошмара последних событий — о сне мечтать не приходилось. Иден была измучена и напугана, нервы ее были на пределе. И сейчас впервые за все это время из глаз ее потекли слезы.

Лязгнули болты, дверь заскрипела, и от этого звука по телу Иден пробежала судорога, будто по нему пропустили сильный электрический ток. Полная страха и надежды, она смотрела на дверь, отделявшую камеры от остальных помещений. Наконец тяжелая металлическая дверь распахнулась. Вошел Лот Уильяме и приблизился к ее камере. Она слышала эхо его шагов, зловеще отдававшееся в помещении. Не говоря ни слова, он вставил ключ в замок.

Она тотчас же вскочила со своей постели.

— Меня выпускают? Могу я уехать домой?

— Оставайся на месте, — рявкнул он, и Иден тотчас же замерла, укрощенная резкостью его голоса. Довольный произведенным эффектом, он открыл дверь камеры и поманил ее к себе. — К тебе посетитель.

Лицо Иден просияло.

— Это мой дедушка, да? Он приехал, чтобы забрать меня домой?

Шериф бросил на нее холодный взгляд, и она тотчас же умолкла.

— Пойдем со мной.

Он схватил ее за руку выше локтя и повел, толкая впереди себя, по коридору.

Свернув направо, Уильяме резко остановился перед ничем не примечательной дверью. Продолжая крепко держать Иден за руку, он нажал на ручку двери.

— Сюда, — сказал он, грубо толкая ее вперед. Комната была затоплена солнечным светом, и после двух часов, проведенных в тускло освещенной камере, глаза Иден не сразу приспособились к нему. Она зажмурилась от нестерпимого блеска, успев заметить большой деревянный письменный стол и пустой канцелярский стул перед ним.

— Я подожду снаружи. Дай мне знать, когда закончишь, — сказал шериф.

Иден оглянулась и увидела, как дверь за ее спиной закрывается. Она подумала, что шериф обращается к ней. Потом она почувствовала запах дорогого мужского одеколона и, резко обернувшись на этот запах, в смятении уставилась на Дьюка Де Парда.

Он смотрел на нее, не отводя глаз. В каждой черте его грубоватого лица была запечатлена боль.

— Сядьте, мисс Росситер. — Дьюк рукой указал на пустой деревянный стул с прямой спинкой.

Ей не хотелось смотреть на него. Ей хотелось повернуться и бежать. Но вместо этого Иден покорно и тупо проследовала к стулу и села, тесно сцепив пальцы на коленях.

Понимая скорбь Де Парда, Иден сочла, что должна что-нибудь сказать.

— Я… я так жалею… — начала она.

— Не так жалеете, как следовало бы. И вполовину не так! — рявкнул Дьюк.

Ярость, порожденная горем, взмыла откуда-то изнутри и обрушилась на Иден. Отчаянным усилием воли овладев собой, Де Пард ткнул пальцем в раскиданные на письменном столе бумаги.

— Шериф Уильяме передал нам ваш эмоциональный рассказ о событиях последней ночи.

Он посмотрел на стол, потом снова на Иден.

Ей захотелось съежиться, стать меньше, свернуться клубочком и заползти в угол, пока все это не пройдет, не испарится, как призрачное видение. Господи, пожалуйста, избавь ее от этого! Она не хотела ни слышать Де Парда, ни тем более отвечать на его вопросы.

Де Пард поднял листки с записями, указал на них:

— Все это, должно быть, очень тяжело для вас. Судя по всем вашим признаниям, вы напуганы и впали в панику. Иначе как объяснить, что вы решили извратить факты? — Минуту-другую он выжидательно смотрел на Иден, потом продолжил; — Видите ли, мисс Росситер, я уже знаю, что вы сказала неправду.

Она чуть было не задохнулась от возмущения:

— Что вы хотите сказать? Кто вам это сказал?

— Шериф беседовал с Ребеккой Сондерс. Это у нее было свидание с Джефом в прошлую ночь, а не у вас.

— Нет. У нее было свидание с моим братом. Правда, привез ее Джеф, но…

— Пожалуйста. У нее нет причины лгать, а у вас, вне всякого сомнения, есть. Вот почему вы придумали эту грязную историю и утверждаете, что мой брат пытался изнасиловать вас.

— Но он действительно пытался, — настаивала Иден. — Он ударил меня и повалил…

— Это бесстыдная ложь! — взревел Дьюк, сжимая кулаки и потрясая ими в воздухе. — Джеф никогда бы не поднял руку на женщину. И всем это известно. — Он снова попытался овладеть своими чувствами. — Если облечь мою мысль в ясную форму, то могу вам сказать, что бесчисленное количество женщин было бы более чем готово расставить свои ножки ради него, и Джеф знал это. Он никогда бы не стал прибегать к насилию.