Дурная слава

— Но он это сделал. — Иден чувствовала себя совершенно беззащитной и пыталась удержаться от рыданий, поднимавшихся к горлу и душивших ее. — Как вы не поймете? Я не хотела его убивать, не хотела, чтобы он умирал. Я пыталась его спасти, пыталась помочь ему…

— Но вам это не удалось. Джеф мертв, — прервал ее Де Пард. Он говорил упрямо и жестко. — И все ваши сожаления и угрызения не вернут его к жизни. Но если вы и в самом деле сожалеете о том, что сделали, вы не будете пачкать его репутацию этой грязной ложью.

— Это не ложь!

— Ложь, и я могу это доказать. Если вы будете упорствовать и продолжать рассказывать про него гнусности, я вас уничтожу. Вы меня понимаете?

Иден онемела, ошеломленная угрозами Де Парда. От злобы, которой дышало его лицо, от яда, источаемого его голосом, ее бросало в дрожь.

— К счастью, — продолжал Де Пард, стараясь говорить спокойнее, — никто, кроме меня и шерифа Уильямса, не знает о вашей версии происшедшего. У вас еще есть время на то, чтобы отказаться от своих слов.

— Отказаться…

Иден вытерла мокрое от слез лицо, случайно задев распухшую и покрытую синяками щеку.

— Совершенно верно. — Де Пард бросил листки с протоколом допроса на письменный стол и снова уселся на свой стул. — Все знают, что Джеф был помешан на огнестрельном оружии. Он любил поохотиться. Весьма вероятно, что он показал вам новое ружье, которое получил в подарок на прошлое Рождество. Возможно, он даже соорудил мишень из пивных жестянок и использовал их, чтобы показать вам, как хорошо он стреляет. Возможно, он предложил и вам испытать себя в стрельбе, но в какой-то момент все пошло не так, как он планировал. Возможно, вы решили, что ружье не было заряжено или что оно было поставлено на предохранитель. Возможно даже, оно выстрелило случайно.

— Вы хотите сказать, что этот выстрел был случайностью? — плохо понимая, к чему клонит Де Пард, спросила Иден.

Он кивнул:

— Это было ужасной, трагической случайностью, какие бывают слишком часто даже с теми, кто опытен в обращении с оружием. После того как шериф Уильяме закончит свое расследование, я не сомневаюсь, что смерть Джефа будет сочтена несчастным случаем и против вас не станут возбуждать уголовного дела. Но прежде вы, конечно, должны рассказать шерифу, как все было на самом деле.

— А как же насчет Ребекки и всего, что рассказала она?

— Я не сомневаюсь, что Ребекку Сондерс можно будет уговорить сотрудничать с нами, — заявил Де Пард. — Так вы измените свои показания или нет?

— Я… я не знаю.

Усталая, смущенная и запутавшаяся. Иден хотела только одного — поговорить со своим дедом, с Винсом, с кем-нибудь, кто мог бы ей посоветовать, что делать.

— Мне надо подумать.

— У вас нет на это времени! — Де Пард поднялся со своего стула, нетерпеливый и раздраженный, он не стеснялся своих чувств. — Я хочу узнать ваше решение немедленно. Там, на улице, уже собрались репортеры из всех газет и с телевидения, они требуют подробностей об обстоятельствах смерти лучшего защитника в нашем штате. Я больше не могу замалчивать историю гибели Джефа. Решайтесь — и решайтесь немедленно!

Иден медлила с ответом, и Де Пард предупредил ее:

— Ожиданием вы ничего не выиграете, клянусь вам. Как только просочится слух о том, что вы утверждаете, будто Джеф напал на вас, ваше дело будет проиграно. — Он рубанул ладонью воздух, давая ей понять окончательность своих намерений. — Или вы как раз этого и добиваетесь? Может, вы хотите продать свою историю какому-нибудь писаке?

Иден была шокирована таким предположением.

— Нет! — возмутилась она.

— Не играйте со мной в игры. — До Пард сделал еще один шаг, приблизившись к стулу Иден. Вид у него был гневный. — Сколько вы хотите? Десять тысяч? Двадцать?

— Я не хочу от вас денег, — запротестовала Иден. Внезапно его громоздкая фигура нависла над ней, как башня.

— Пятьдесят тысяч — это мое последнее слово. — В голосе Де Парда послышалась угроза. — Вы береге эти деньги и изменяете свои показания. А иначе, клянусь всеми святыми, вы пожалеете об этом. Вы окажетесь одна-одинешенька, без единого друга во всей округе. И оглянуться не успеете, как вас привлекут к судебной ответственности, и всю оставшуюся жизнь вы проведете в тюрьме!

Иден с трудом оторвала невидящий взор от картин прошлого и посмотрела на Киннкэйда. Потом опустила глаза.

— Его голос становился все громче, а лицо — все свирепее. Обвинения, оскорбления, угрозы — после всего, что я уже перенесла, это было чересчур. Я тоже повысила голос до крика. Я кричала, что, если он богат и могуществен, это не значит, что он может купить меня или угрожать мне и угрозами заставить молчать. Я много ему наговорила, — признала Иден. — Мне было семнадцать лет, и я была напугана… Полагаю, в те времена я была ужасной неисправимой идеалисткой. Я думала, что правда и есть мое отмщение.

— В идеальном мире было бы так, — сказал Киннкэйд, глядя на нее поверх своей чашки.

— Но наш мир не идеален, верно? — вздохнув, спросила с иронией Иден. — Как бы там ни было, но потом шериф снова отвел меня в камеру, где я проплакала битых три часа, а потом заснула. Когда я проснулась, версия Де Парда уже стала известна всем.

— И нет нужды говорить, что Де Пард не повторил своего предложения.

— Да, оглядываясь на прошлое, я понимаю, что мне следовало пойти на сделку. Если бы я согласилась на это, то избежала бы оскорблений и позорной известности, связанной с процессом. Я была бы вольна жить своей жизнью, и меня на каждом шагу не донимал бы Де Пард. А так… — Она не окончила фразы.

— У меня такое чувство, что где-то глубоко внутри вы не жалеете, что поступили по-своему.

— Думаю, да. С ложью тоже жить нелегко. Она положила салфетку на стол.

— Завтрак был отличный. Если вы меня извините, то я уйду. Мне надо высушить волосы и одеться.

Киннкэйд поднялся вместе с ней. Пока Иден шла через комнату, он продолжал стоять. Когда она скрылась за дверью своей спальни, он подошел к стулу, где накануне оставил свой мешок с покупками, потом направился к ее двери.

Она открыла дверь, как только он к ней приблизился.

— Где моя одежда?

— Она была такой грязной, что я отослал ее в чистку. Сегодня вечером к шести заказ будет готов. А пока что вы можете надеть вот это. — Он протянул ей мешок с покупками. — Что касается размеров, то мне пришлось выбирать только на глаз, но, думаю, тут все подойдет. Если что-нибудь окажется не по размеру, я могу это обменять.

— Вы купили мне одежду? — Она казалась удивленной.

— Я решил, что вы не захотите весь день просидеть в этом халате, — насмешливо улыбаясь, ответил он. — Давайте-ка примерьте и посмотрим, подойдет ли это вам.

Через четверть часа из спальни появилась Иден. Платье, выбранное Киннкэйдом, было из простого хлопчатобумажного трикотажа, ярко-синего цвета, от которого слепило глаза. Оно было с расклешенной юбкой и присобранными на плече рукавами и выглядело на ней восхитительно.

Иден остановилась перед ним и спросила:

— Ну как?

Киннкэйд окинул ее восхищенным взглядом.

— Превосходно. Воплощенная женственность, да и только… А как вы в нем себя чувствуете?

На самом деле Иден чувствовала себя в нем слишком уж женщиной. И ей казалось, что это чересчур вычурно.

— Как-то по-иному. По правде говоря, я не носила ни платьев, ни туфель на каблуках с тех пор… — Она намеренно не закончила фразу.

— Со времен вашего процесса, да? — догадался Киннкэйд.

— Да. — Она прижала руку к груди особым жестом, выражавшим смущение. — Почему вы купили мне платье? Почему вы не купили джинсы или слаксы и майку?

— По трем причинам, — ответил он. — Покупая платье, я мог не беспокоиться по поводу его длины, пояс компенсирует любую неточность по части размера, а последняя причина — чисто эгоистическая. Когда у женщины такие красивые ноги, как у вас, грешно скрывать их под джинсами.

Если бы Иден была из тех женщин, которые способны краснеть, Киннкэйд бы заподозрил, что теперь она должна бы зардеться. Но Иден казалась просто настороженной и неспокойной.