Дурная слава

— Я не могла бы продать ранчо. Это все равно что расстаться с собственной душой.

Произнеся эти слова, Иден вдруг спохватилась, сердясь на себя за то, что столько рассказала Киннкэйду о своей жизни и чувствах. Он был ковбоем, перекати-полем, кочевавшим по стране и не задерживавшимся на одном месте больше чем на несколько месяцев.

— Должно быть, вам несладко приходится, если ваш брат ненавидит ранчо и хочет его продать, — заметил Киннкэйд.

— В известной степени.

— Ваш брат пытается давить на вас?

«Ваш брат». Это словосочетание повторялось им слишком часто, что насторожило ее. Она резко обернулась к Киннкэйду, полная недоверия и подозрений.

— Почему вы задаете столько вопросов о моем брате?

Он ответил не сразу. Но в выражении его лица не было ни малейшего намека на вину или раскаяние.

— Просто потому, что, если бы я задавал вопросы, касающиеся вас, вы бы не стали отвечать.

И действительно, она ничего не стала бы ему говорить, уйдя после второго или третьего его вопроса.

— Теперь я вижу, мне следовало бы помнить, что вы такой же, как все остальные мужчины, встречавшиеся мне, — заявила она, Чувствуя, как в ней поднимается гнев. — Скажите мне, Киннкэйд, что вы надеетесь разнюхать? Хотите узнать, какова Иден Росситер на самом деле? Действительно ли она холодна, расчетлива и безжалостна, как говорят о ней все? Ну, теперь вы уже составили обо мне мнение. И было бы любопытно узнать, каково оно.

— Пока рано говорить, учитывая, что прежде мне никогда не приходилось встречать мужененавистниц.

— Я вовсе не мужененавистница, поскольку ненависть требует определенной силы чувств, а у меня нет вообще никаких чувств.

Но Киннкэйд уже успел составить' себе некоторое представление об Иден.

— Возможно, у вас нет ненависти к мужчинам, — согласился он. — Но вы не очень-то им и доверяете.

— Вы ошибаетесь, я очень даже верю, что они приходят и уходят, когда им вздумается, и дают обещания, которые не собираются выполнять. Я также верю в их эгоизм, жестокость и мстительность. — Она умолкла, и губы ее искривились в холодной и вызывающей усмешке. — И я буду верить в сказанное мною, даже если вы попытаетесь убедить меня, что мужчины не такие, как я их описала.

— Зачем же стричь всех под одну гребенку? Есть такие, есть и другие…

Но Киннкэйд сказал совсем не то, о чем думал в данный момент. Сейчас его больше всего волновала необыкновенная, удивительная красота Иден.

— Я вас недооценила, — пробормотала она.

— А в чем дело? Вы удивились, что я сказал правду? Или никак не ожидали услышать ее от меня?

— А это важно?

— По правде говоря, нет.

Вдруг совершенно неожиданно он обнял Иден и прижался губами к ее губам. Она буквально оцепенела от его теплого, искусного поцелуя.

Киннкэйд поддался неудержимому порыву. Он разгадал в ней страсть, и ему захотелось ощутить ее. Он прижался крепче к ее губам, чувствуя их нежность, потом его губы раскрылись и поглотили их.

Другие женщины, как он знал по опыту, подались бы к Нему, отвечая на ласку, или отпрянули назад. Она же стояла окаменев, как школьница. Ее неопытность стала совершенно очевидной. Это его потрясло. Киннкэйд отстранился, пытаясь совместить то, что он узнал о ней, с внешностью зрелой, вполне расцветшей женщины.

Она побледнела, и в ее глазах он прочел страх и гнев. И все же какое-то шестое чувство подсказывало ему, что его поцелуй был приятен девушке. И в этот момент Киннкэйд понял — она будет принадлежать ему.

— Вы правы, что не очень-то доверяете людям, — сказал он и выпустил ее из объятий. — Вы и мне не должны доверять.

— И не буду. — Она произнесла эти слова как клятву и прошла мимо него в дом.

Часом позже Киннкэйд лежал на своей лавке в бараке, уставившись в потолок. Мысли его все еще были заняты Иден Росситер — хладнокровной убийцей, как считали многие. И все же она была загадочна и привлекательна для него.

Около полуночи Киннкэйд проснулся от крика Он мгновенно открыл глаза и прислушался. Крик повторился. Это был женский крик, полный ужаса. Киннкэйд отбросил легкое одеяло и выпрыгнул из койки. В одних трусах он подошел к открытому окну и начал всматриваться в хозяйский дом.

Там все было тихо и спокойно, лишь желтоватый свет просачивался сквозь деревья из окон второго этажа. Криков больше не было слышно, и Киннкэйд вернулся в постель.

Чьи-то руки цепко схватили Иден за плечи. Она сопротивлялась, но ее трясли все сильнее.

— Иден, проснись!

Она рванулась назад и съежилась, прячась в подушки. Глаза ее расширились от страха, и она несколько бесконечных секунд вглядывалась в лицо брата, не узнавая его.

— Это я, сестренка, — нежно пробормотал Винс. — Все в порядке. Все о'кей.

Постепенно Иден пришла в себя. И все же, только когда Винс взял ее за руку, она с облегчением вздохнула.

— Теперь все прошло? Тебе лучше? — спрашивал Винс.

— Да.

Но ее голос все еще дрожал, и она чувствовала себя далеко не лучшим образом.

Иден панически боялась закрыть глаза: образы и ощущения, пришедшие к ней во сне, находились здесь, рядом. Они оказались слишком реальными. Она заставила себя сесть и попыталась успокоиться.

— Иден, тебе что-нибудь принести? Виски? Воды?

— Нет. Спасибо.

— Когда эти кошмары возобновились? — спокойно спросил Винс.

— Это первый раз за… долгое время.

По крайней мере два, а может быть, и три года их не было, но Иден не могла точно сказать, как давно. Она провела по обнаженным плечам, все еще холодным и влажным.

— Я уж думала, с ними покончено.

— Хочешь, я немного посижу с тобой?

— Нет. — Она покачала головой. — Прости, что разбудила.

Винс поднялся на ноги.

— Ты можешь кричать, вопить и звать своего старшего брата когда угодно. Хочешь, чтобы я оставил свет?

— Да. Спасибо тебе.

Иден с трудом улыбнулась ему, но улыбка исчезла, как только Винс вышел из спальни.

Она сидела, откинувшись на изголовье кровати кленового дерева. Очень медленно страх и дурнота начали проходить. Сквозь экран, закрывавший окно ее спальни, проникал прохладный ночной воздух. Ветерок нежно обдувал Иден.

Почему после столь долгого перерыва кошмары начались снова? Что их вызвало? У нее было какое-то неясное и тягостное чувство, что в глубине души она знает причину — поцелуй. Из-за него ее стали преследовать ощущения, вызывающие воспоминания.

Ведь в тот, другой раз ей тоже был приятен поцелуй. Сначала очень приятен. Сначала… И глубокий сон окутал ее плотной пеленой.

Глава 8

В сером предрассветном тумане, предвещая скорый восход солнца, закричал петух. Довольный собой, он горделиво прошелся по двору, безучастный к людской жизни.

Киннкэйд проглотил последний глоток горького черного кофе, приготовленного Диким Джеком, и поставил кружку на столб в ограде кораля. Вокруг шеи у него был свободно повязан выцветший желтый платок, за пояс заткнута пара потрескавшихся перчаток из коровьей кожи. Его короткие кожаные штаны, которые ковбои носят поверх обычных, были расшиты раковинами. А при каждом его шаге на сапогах позвякивали шпоры.

Лошади, которых предстояло сегодня объезжать, были отделены от табуна и дожидались своих наездников. Молодой и задиристый парень Дик встряхнул своей веревкой, увидев приближающегося к воротам Киннкэйда.

— Ты будешь объезжать Техса, да? — спросил Дик.

— Большого гнедого с белой звездой на лбу, — ответил Киннкэйд, не знавший лошадей по кличкам.

— Это Техс, — сказал Дик, уже размахивавший лассо. — Он покажется тебе немного норовистым.

Киннкэйд выслушал это сообщение и промолчал, наблюдая, как большая веревочная петля опустилась на шею гнедого мерина. Лошадь вздернула кверху голову, потом захрапела, но, когда ее потянули за веревку, больше не оказывала сопротивления. Киннкэйд подошел к ней и вывел из кораля, уступая место другому наезднику, чтобы тот взял свою лошадь.