Страница 25 из 80
За оградой кораля Киннкэйд привязал мерина и начал чистить его копыта. Потом быстро прошелся щеткой по шкуре, но тут его внимание привлекли две фигуры, двигавшиеся в плотном тумане. Присмотревшись, он различил Иден, стоявшую впереди упряжки лошадей, и пейюта Боба Уотерса, заканчивавшего запрягать их в телегу.
Должно быть, она поднялась, когда Киннкэйд вразвалочку направлялся на кухню за столь необходимой ему кружкой кофе, и уже тогда принялась за работу. Когда же он вышел оттуда, ее золотисто-каштановая лошадь была уже оседлана и привязана к коновязи. Киннкэйду пришлось пройти возле нее, чтобы отнести в фургон свое снаряжение, она же будто и не замечала его. Но первый шаг был уже сделан, их соединяло воспоминание о вчерашнем поцелуе. Невидимая нить протянулась между ними. Каждый раз при взгляде на него она должна была вспоминать этот поцелуй, как и он.
Послышался стук входной двери в хозяйском доме. Киннкэйд поправил попону и посмотрел в сторону большого дома. Через двор шел Винс. Под мышкой он нес скатанное одеяло. Отнеся его в спальный фургон, он присоединился к ковбоям.
— Ну и рань, — сказал Винс, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Надо самому быть петухом, чтобы подняться в такое время.
Кое-кто улыбнулся и кивнул в знак согласия, но никто не ответил.
— Эй, Дик, — окликнул Винс гуртовщика. — Зааркань мне Джоус, пока я возьму седло.
— Ладью, — ответил Дик и, оставив свою лошадь привязанной к изгороди, взял веревку.
К тому времени когда Винс вернулся со своим снаряжением, Дик уже вывел из кораля мускулистого, с сильными челюстями гнедого. Винс бросил снаряжение на землю недалеко от Киннкэйда и, сняв с плеча повод, начал запрягать своего коня.
— Мне надо не меньше галлона кофе, чтобы проснуться, — бормотал Винс.
Дик ухмыльнулся и снял с коня веревку.
— Что вам надо, так это выпить кофе Дикого Джека. Он кипятит его до тех пор, пока в каждой чашке не окажется по галлону кофеина. И уж можете не сомневаться, от такого кофе у любого глаза откроются.
— Но ведь это же смерть желудку, а я хочу долго прожить, — возразил Винс.
— Правда, вкус у него такой же скверный, как у кофе с цикорием, который подают в Новом Орлеане, во Французском квартале, — продолжал расписывать чудодейственный кофе Дик.
Винс с улыбкой покачал головой.
— На Бурбон-стрит, — пояснил он и бросил попону на спину лошади, не потрудившись пройтись по ее спине скребницей. — Но там есть и еще одно местечко, где всегда открыто для посетителей и дым стоит коромыслом. Хорошо бы снова наведаться туда. — Он бросил взгляд на Киннкэйда. — Вам знакомо это заведение?
— Да, — ответил Киннкэйд, затягивая подпругу на спине мерина. — Я был там пару лет назад. Местечко что надо.
— Жаль, что вы были там давно, — сказал Винс, седлая свою лошадь. — Я слышал, будто бы азартные игры решили узаконить. Надо будет проверить, так ли это. Собираюсь съездить туда будущей зимой.
— Вы всегда так разговорчивы? — спросил Киннкэйд.
Кто-то ехидно хмыкнул. Винс тут же вспыхнул, и его глаза потемнели от гнева. Но, глянув на гнедого мерина, он злорадно улыбнулся.
— Так вы сегодня поедете на Техсе, — заметил он. — Хорошая лошадь.
Не ответив, Киннкэйд взял поводья и повел мерина от изгороди.
Вокруг Винса царило молчание, остальные ковбои только исподтишка бросали на него взгляды.
Когда Киннкэйд накинул поводья на шею мерина, гнедой выкатил глаза и завел уши назад.
— Я так понимаю, ты собираешься встать на дыбы, — пробормотал Киннкэйд. — Ну посмотрим.
Он взял в руки короткий повод и взмыл на спину лошади. Гнедой выгнул спину и низко опустил голову. Киннкэйд изо всех сил уперся ступнями в стремена.
После нескольких отчаянных мощных прыжков Киннкэйд почувствовал острую боль в левой руке, пронизывающую ее, будто иглами. Каждый рывок поводьев причинял ему нестерпимые страдания. Киннкэйд перехватил их правой рукой и дал некоторый отдых своим недавно зажившим костям.
Иден вместе с другими смотрела на прыжки гнедого, то и дело показывавшего небу свои копыта. Ей пора было идти заниматься своими делами, но она не могла оторвать взгляда от Киннкэйда, раскачивавшегося в седле, как в кресле-качалке. Он оказался блестящим наездником. И она против воли залюбовалась им.
Хотя после происшедшего вчера вечером Иден предпочла бы чувствовать к нему неприязнь. Она считала свою откровенность с ним непростительной ошибкой.
Гнедой мерин сделал еще несколько уже не столь резвых прыжков, потом остановился и шумно выдохнул воздух. Киннкэйд, подождав с минуту, завернул его и направил к воротам кораля. Затем спешился и снова проверил подпругу.
— Славная работа, — похвалил впечатленный Дик. Киннкэйд кивнул и потянулся за лежащей на земле веревкой.
— Он вдоволь порезвился, — сказал Киннкэйд, прекрасно зная, что гнедой и в подметки не годился тем мустангам «бронко», которых ему случалось объезжать в прошлом.
— Когда я этим занимаюсь, никто даже не смотрит на меня, — пожаловался Эл Бендер, проходя мимо.
— А ты когда-нибудь участвовал в родео? — спросил Дик Киннкэйда.
— Пробовал.
Дик всегда задавал этот вопрос, когда хотел сообщить о себе, что он последние десять лет был профессиональным объездчиком лошадей на родео и занимался только этим.
— Думаю, рано или поздно все начинают этим заниматься. Но родео — это как лихорадка в крови. У меня был дядя, просто помешанный на этом, — сказал Дик, печально качая головой. — За те деньги, что он потратил за право участвовать в родео, а также на бензин во время поездок и на оплату счетов от докторов, он мог бы купить приличное ранчо. Он занимался родео двадцать лет, если не больше, а когда покончил с этим, у него осталось всего несколько пряжек на память, сломанные кости да бракоразводный процесс на руках.
— Это не самый легкий способ зарабатывать на жизнь. — Киннкэйд привязал конец веревки к луке седла, сделал узел и, захватив поводья, снова сел в седло.
— У тебя есть право так сказать, — объявил гуртовщик и поехал навстречу Иден.
Она на своей лошади остановилась в нескольких футах от гнедого:
— У вас все в порядке?
Киннкэйд посмотрел на нее и невольно задержал взгляд на губах. И тотчас же заметил, как ее рот сжался в тонкую линию. Значит, она тоже помнит о вчерашнем.
— Все готово.
И тут она обратила внимание на веревку, привязанную к луке седла:
— Вы, похоже, один из бесстрашных и настойчивых техасских ковбоев.
— Верно. Уж когда мне удается заарканить кого-нибудь, я не выпускаю добычу из рук. — В уголках его рта появилась улыбка. — Правда, случается, что толком не поймешь, ты ли поймал добычу или поймали тебя самого.
— Гораздо спокойнее и безопаснее ничего не делать, — возразила Иден.
— Вероятно, — поддакнул Киннкэйд. А Иден продолжила:
— Всем известно, что для всадника гораздо спокойнее и безопаснее просто обернуть веревку вокруг луки седла, вместо того чтобы привязывать ее. Ведь это дает возможность отпустить веревку в случае необходимости.
— Есть такая старая поговорка: бросить веревку — все равно что бросить ранчо, — сказал Киннкэйд. — Я никогда не подстраховываю себя таким способом.
— Однажды вы можете пожалеть об этом.
— Конечно, хозяйка, и такое может случиться. Иден повернулась, чтобы посмотреть на остальных.
— Мы готовы?
— Да, — ответил Винс. — Мы жжем свет дня.
— Вы меня удивляете, Винс, — заметил Киннкэйд. — Никак не предполагал, что вы знаток Шекспира.
— Шекспира? — нахмурился Винс. — Не понимаю, о чем вы.
— Вы только что процитировали любимую строчку Джона Уэйна из «Ромео и Джульетты»: «Мы жжем свет дня».
— Да вы помешанный, — пробормотал Винс и вскочил на лошадь.
— На самом-то деле это ведь не из Шекспира, да? — спросил Дик. Лицо его было обеспокоенным, а глаза широко раскрыты.
— Из Шекспира, — подтвердил Киннкэйд и потянул за поводья, приказывая лошади двинуться с места.