Триумф Темного Меча

— Кирпич, ваше святейшество, — улыбаясь про себя, ответил Мосия. — Это не камень. Его делают из глины и соломы, штампуют и обжигают на солнце.

— Да, я знаю, — кивнул кардинал. — Я видел, как они штампуют эти самые... кирпичи... когда был в их деревне в прошлом году вместе с принцем Гаральдом. Почему-то это название — кирпич — не желает укладываться у меня в голове. — Он перевел взгляд с Мосии на сад за окном. — Тебе будет интересно узнать, — продолжал Радисовик, — что я посоветовал знати использовать этот метод для строительства домов для их полевых магов. Со мной вчера были на инспекции несколько Альбанара, и по крайней мере двое из них согласились со мной в том, что такие дома значительно практичнее существующих построек.

— А остальные, ваше святейшество? — спросил Мосия. Сам в прошлом полевой маг, он жил вместе с отцом, матерью, братьями и сестрами в магически увеличенном дупле дерева и прекрасно знал, каким счастьем окажутся эти теплые, сухие кирпичные дома для тех, кто вынужден терпеть капризы природы.

— Уверен, они согласятся, — медленно проговорил Радисовик. Потерев усталые от чтения глаза, он покачал головой и усмехнулся. — Не стану кривить душой, Мосия. Они были... ошарашены, увидев произведения так называемого Темного искусства Техники, и им было трудно заставить себя мыслить рационально. Но поскольку чародеи теперь живут в пределах Шаракана, их мастерство очевидно для всех, и народ со временем привыкнет к Технике. Я в этом уверен. И Техника станет частью человеческой природы.

При этих словах кардинал снова нахмурился и потом вздохнул.

— Частью человеческой природы, ведущей к войне. Вы об этом подумали, ваше святейшество? — мягко спросил Мосия. Он машинально открыл книгу, лежавшую рядом с ним на столе, магически и любовно сотворенном из орехового дерева.

— Да, об этом, — ответил Радисовик, глядя на Мосию. — Ты проницателен, юноша.

Мосия вспыхнул, польщенный, но и растерянный. Он закрыл книгу, погладил кожаный переплет.

— Спасибо, ваше святейшество, хотя такой похвалы я не заслуживаю. Я ведь сам об этом думаю... — Он замолк, не умея высказать своих чувств. — Особенно когда я работаю. Я кую меч или копье, и когда я это делаю, я думаю, что оно... оно убьет кого-то. О, я понимаю, что принц Гаральд не согласился бы с этим, — торопливо добавил Мосия, боясь, что его слова могут воспринять как критику правителя. — Копья предназначены, чтобы пугать или, по большей части, отгонять кентавров. Но все равно не могу не думать.

— Ты в этом не одинок, Мосия, — сказал кардинал Радисовик, вставая и подходя к окну. Он уставился в него незрячим взором. — Принц Гаральд славный молодой человек. Лучший из тех, кого знаю, — я говорю как человек, на глазах у кого он вырос из ребенка в мужчину. Он вобрал в себя все лучшее и благороднейшее в Альбанара, и он невероятно мудр для его возраста. Иногда я забываю, что ему всего лишь двадцать девять лет. Я часто думаю, — голос кардинала смягчился, — о свете, которым он озарил темную душу твоего друга. Как его звали?

— Джорам, — откликнулся Мосия.

Услышав страдание в голосе молодого человека, кардинал повернулся к нему.

— Прости, — ласково сказал он. — Не хотел бередить старые раны.

— Все в порядке, ваше святейшество, — ответил Мосия. — Я понимаю, о чем вы. Джорам никогда не мог бы сделать... то, что сделал, если бы это было не для Гаральда, который показал ему истинный смысл чести и благородства.

— Да, Гаральд многому его научил. Но ведь открыл его сердце для любви и самопожертвования каталист. Странный он был человек, этот отец Сарьон, — сказал кардинал, разговаривая скорее с собой, чем с юношей. — И как странно и трагически повернулись события. Я еще слишком мало успел узнать о Джораме. А ты, Мосия? Ты знаешь достаточно?

Вопрос был задан тихим, спокойным голосом. Но он был неожиданным и застал Мосию врасплох.

— Конечно, вполне достаточно, — ответил юноша, но голос его звучал глухо, и он не поднимал глаз под пронзительным взглядом кардинала.

Кивнув, Радисовик снова взглянул в окно.

— Однако мы ушли от темы, — сказал он, возвращаясь к разговору и с улыбкой слыша нервное, беспокойное шарканье и переступание с ноги на ногу у себя за спиной. — Мы говорили о Гаральде и этой войне. Если у моего принца и есть недостатки, то это в первую очередь жажда боевой славы, причем он даже забывает о цели, ради которой мы будем сражаться. Он думает, как лучше руководить войсками, верно расставить колдунов, вышколить их и каталистов, чтобы изливать силу на поле сражения — вот все, что занимает его разум в эти дни. Но ведь войны могут не только выигрываться, но и проигрываться, так что надо иметь план как на случай победы, так и на случай поражения. Однако он не желает обсуждать это с его величеством. — Радисовик нахмурился, и Мосия с испугом понял, что слышит речи, не предназначенные для ушей низшего подданного Шаракана. — Король слеп, когда дело касается Гаральда. Он гордится им — причем заслуженно, — но в ореоле славы не видит настоящего человека. Гаральд радостно играет с яркими солдатиками, не снисходя до мыслей о таких низменных вещах, как, к примеру, о том, что мы будем делать с Мерилоном, если вдруг завоюем его. Кто будет править городом? Будет ли это свергнутым император, хотя до меня доходили слухи, что он сошел с ума? Кто займет место епископа Ванье как главы церкви? Что мы будем делать с теми представителями знати, которые откажутся приносить присягу на верность? Остальные города-государства старательно держатся в стороне от этой войны, но что, если они, увидев, как мы становимся все сильнее, решат напасть на нас? Понимаешь, в чем дело? — спросил кардинал Радисовик, поворачиваясь лицом к ошеломленному Мосии. — Но всякий раз, как я пытаюсь поговорить об этом с Гаральдом, он отмахивается и говорит, что времени у него нет. Обсудите, мол, с отцом. А король отвечает, что ему и забот о собственном королевстве хватает, а все дела войны в ведении его сына.

Мосия переминался с ноги на ногу, думая о том, хватит ли ему Жизни, чтобы тихонько провалиться сквозь пол. Видя, что молодому человеку неуютно, и спохватившись, что наговорил лишнего, Радисовик взял себя в руки.

— Я не хотел наваливать на тебя еще и мои проблемы, юноша, — сказал он.

Отойдя от окна, он пересек комнату и остановился перед Мосией, который с благоговейным страхом смотрел на него. Вся атмосфера вокруг кардинала говорила о придворной интриге — даже подол расшитого золотом одеяния при движениях церковника словно бы нашептывал секреты.

— С помощью Олмина все это утрясется само собой. Ты пришел сюда не просто так, а я тебя заставил болтать о пустяках. Прости меня. Что я могу для тебя сделать?

Юноша пару мгновений собирался с мыслями, прекрасно видя, как ловко кардинал вышел из неудобного положения. Очень аккуратно он свел свою критику в адрес принца к пустякам и свалил все эти заботы на плечи Олмина, косвенно давая понять Мосии, чтобы тот забыл все, что тут было сказано, и доверился Богу.

Мосия с готовностью это сделал. Шараканский двор не был самым коварным, не то что мерилонский, судя по слухам. Однако любой королевский двор — место ненадежное, и Мосия давно усвоил, что знать слишком мало так же плохо, как и слишком много.

— Заранее прошу прощения за то, что обременяю вас такими ничтожными делами, ваше святейшество, — сказал молодой человек. — Но для меня... это очень важно... и никто другой, кроме вас, не может сделать этого, поскольку мы в состоянии войны.

— Так чего же ты хочешь, сын мой? — ласково спросил Радисовик, взгляд которого вдруг стал холодным и настороженным.

— Я... я пришел спросить вас, не откроете ли вы для меня Коридор, ваше святейшество.

— Ты хочешь покинуть Шаракан, — медленно проговорил Радисовик.

— Да, ваше святейшество.

— Ты понимаешь, что отправляться за пределы магических границ нашего города запрещено большинству его обитателей? Нынче странствия вообще опасны, особенно для шараканцев. Тхон-ли постоянно держат Коридоры под контролем, с помощью Дуук-тсарит, конечно же. Ведь колдуны Мерилона в любой момент могут попытаться в них пролезть.