Страница 60 из 75
Таких лесов и рощ, огражденных грубой деревянной или каменной стеной либо обнесенных валом, было превеликое множество на всем южнобалтийском побережье (не только у славян) и на островах, но нигде они так не почитались, как у остзейских вендов, пруссов и литовцев. Входить туда могли только жрецы, они же имели исключительное право валить священными топорами деревья для костра или иных надобностей. Если кто-то нарушал запрет по совершенно очевидному неведению (ребенок, слепец, иноземец— гость, какое-нибудь домашнее животное), ограничивались лишь ревностным жертвоприношением: это был тот случай, когда богу представлялась возможность выступить добрым и справедливым отцом племени. Но если намеренно — гибель была неминуемой. Священные участки простирались на много верст и изымались из хозяйственного обихода, ибо каждая травинка, ручей или лист, каждая птица, зверь или насекомое принадлежали богу. Священными объявлялись те дубы и рощи, где жрец «угадывал» присутствие бога. Они помечались священным топором. Если такое дерево оказывалось на пахотном поле, поле с этого момента не использовалось. Но это случалось редко, чаще священные деревья росли в горах, на берегах озер или у родников. И никто не смел подняться на эту гору, искупаться или выудить рыбу в этом озере, утолить жажду из этого родника. Такое право покупал себе обильной жертвой жрец, и тогда эти места сразу же становились «целебными», умножая его доходы. Этот страх остался в народе и после утверждения христианства.
Верховный жрец пруссов носил титул гриве (криве, крев). На разных племенных диалектах это слово означало одно и то же — кровь. Кровь, проливаемая на алтарях. По другой версии, гриве — это санскритское griva — шея, часть тела, находящаяся, как известно, между головой (богом) и туловищем (народом). Тогда этот титул означает — проводник бога. Гриве обладал не только абсолютной духовной, но и неограниченной политической властью: у многих народов функции жреца и правителя совмещали цари. Известно имя первого гриве, так сказать, «основателя династии» — Брутено. Он был братом— близнецом первого полулегендарного князя (рейкса) пруссов Видевута, ратаря по происхождению. Бежавшие со своими приверженцами из страны во время каких-то народных волнений, братья прибыли на территорию будущей Пруссии — между Вислой и Неманом, сумели каким-то образом подчинить коренное население — ульмаругиев и созвали всех своих сторонников в неприступный замок Нойтто «между прохладным озером и морем» (на балтийской косе, отделяющей Гданьскую бухту от Вислинского залива). Нужно было выработать единую программу, достичь согласия, чтобы управлять покоренной страной. Оно было достигнуто и скреплено договором. Те из ульмаругиев, кто не желал признать новый порядок вещей добровольно, принуждались к этому силой. Наиболее лояльные и авторитетные становились «благородными»; скандии и ратари объединялись в единый народ с едиными богами и единым повелителем, стоявшим выше рейкса, — гриве. Не исключено, что и этот торжественный акт заканчивался обрядом кровопития.
Примерно столетием позже, когда население умножилось, когда рейксы поделили между собой власть в стране и один жрец, сколь бы он ни был «вездесущ», не мог уже за всем уследить, — в каждой округе оказался свой гриве, почти не показывавшийся на людях и обитавший в таинственном сумраке священного леса. Его волю доводили до народа специальные вестницы— гриваитки — возможно, рабыни, жившие вместе с гриве и прислуживавшие ему, а иногда и ассистировавшие при жертвоприношениях. В этих случаях им вручался гривале — священный кривой посох верховного жреца (вроде пастушьего), его «верительная грамота», почитавшаяся как воплощение самого гриве. Вестница передавала гривале ближайшему соседу, падавшему при этом ниц, тот — следующему, и так до тех пор, пока посох не возвращался в первые руки. Это означало, что все оповещены. Вестница относила посох владельцу, и гриве выходил из леса, чтобы побеседовать с племенем. Но это бывало редко, чаще вестница посылалась с каким-нибудь разовым поручением. Такой способ оповещения употреблялся в немецких деревнях еще в конце прошлого века.
Гриве избирался пожизненно, и сан этот был наследственным. Впрочем, он мог пожаловать его и жрецам низших разрядов, например, если был бездетным. В этих случаях гриве устраивал публичный спектакль. Оповещенные посредством гривале жители собирались со всех концов страны у священного дуба. Гриве призывал жречество и народ к правильному почитанию богов, давал необходимые наставления и, приняв на себя все грехи соплеменников, приказывал публично себя сжечь. Забиваемая тут же ударом священного топора жертва — чаще всего козел — вводила гриве в общество богов и делала его одним из них. Кроме того, его поминали отныне на всех скирстувах — праздниках памяти умерших знаменитостей… Об авторитете гриве можно говорить много, но достаточно напомнить лишь одно: именно они или кто-то из них сумели объединить несколько восточнославянских племен в единый союз крови — кривичей, просуществовавший полтысячелетия в Европе и гораздо дольше в Индии (племя криви, пришедшее в Индостан с первыми ариями).
Если бездетный гриве умирал неожиданно и не успевал передать свою волю, собирались представители второй касты — гриваиты, чтобы выбрать нового гриве из своей среды. И здесь разыгрывались сценки, описанные Цезарем при избрании нового друида, вплоть до поединков. Только у вендов Померании и Рюгена гриве имел заместителя — вейдельбота. Эти возносители молитв, знатоки и исполнители гимнов, дававшие обет вечного безбрачия, пользовались не меньшим авторитетом и образовывали верховный совет страны, возглавляемый гриве. Они были вторыми «я» гриве, подобно тому, как сам он образовывал пару близнецов со своим братом, воплощаемую в титуле— символе единой духовной и светской власти — «гриве— гривайтс» (князь— жрец): Видевута и Брутено часто сравнивают с Ашвинами, но особенно — с Ромулом и Ремом, подчеркивая при этом сходство названий Рома (Рим) и Ромове. Без рекомендаций гриваи-тов ничто не предпринималось, они всегда были готовы помочь соплеменникам словом и делом, поскольку жили среди них.
Если гриве можно сопоставить с кафирским утой, то гриваиты — прямая аналогия кафирским же дебилалам. Карл Йеттмар отмечает, что от дебилалов «требовалось знание гимнов и мифов, умение исполнять их и владение искусством игры на арфе. Эта должность не была связана с политической властью». То же самое можно сказать и о высшей прослойке бардов… Место вновь избранного гриве тут же занимал либо его родственник (если он был жрецом), либо проводились выборы в следующей, более многочисленной касте сиггонов. Основной обязанностью сиггонов был надзор за священными местами и предметами. Они жили не только в Ромове, как гриваиты. Сиггона можно было встретить в любом городе и крупном селении, там ему и его семейству отводился специальный культовый дом, посвященный местному либо племенному божеству. Эту касту возглавлял сиг-го — «дающий благословение», чья резиденция находилась в Ромове: именно там последний сигго был убит епископом Адальбертом в священном лесу.
Третьей кастой были вурскайты, заведовавшие богослужениями и освящавшие жертвы. Дальше шли разного рода низшие жрецы, не входившие ни в одну из каст, так сказать, кандидаты. Литовцы и пруссы объединяли их единым понятием — малдининки («молители»), а венды и ругиимике: подобно тому как некоторые боги превращались со временем в духов, так и верховный жрец другого бога, принадлежавшего, очевидно, уже ушедшей эпохе (михе), превратился в бродячего шарлатана. Руссы именовали их всех волхвами. К ним относились лигушоны («лжецы»), заботившиеся о костре для умерших и жертв, а также о выдаче оракула; пустоны, специализировавшиеся в «хирургии» — излечивавшие раны своим священным дуновением; свалгоны, возглавлявшие свадебные церемонии, испытывавшие и благословлявшие новобрачных и определявшие для них персональное домашнее божество; тулисоны, жившие в деревнях и занимавшиеся излечением травами (если располагали сведениями о болезни) или молитвами и подготавливавшие безнадежных к встрече с предками; сейтоньи, имевшиеся в любой деревне и занимавшиеся чем придется (возможно, это то же, что сайтоны, наносившие себе рану в священной роще и проливавшие собственную кровь во искупление чьих-нибудь грехов).