Страница 61 из 75
Наконец, у самого подножия этой пирамиды, едва возвышаясь над соплеменниками, находились жреческие слуги (раббы) и разнообразные прорицатели, ясновидцы и пророки — вандлулуты и удбуртилы, или буртоны («жеребьевщики»), предсказывавшие судьбу, вызывавшие души умерших и изгонявшие болезни либо животных— вредителей бросанием жребия, погружением в воду свинца или воска; вейоны, угадывавшие будущее по силе ветра и движению туч: свайксжуруны (звездники), делавшие то же самое по ночному небу, как путтоны — по водяной пене или движению струй; думоны (дымники) и жваконы (свечники), прорицавшие по поведению огня свечи или огня и дыма костра; неруты, гадавшие о погоде и исходе рыбалки; лекутоны (летатели), видуроны (потрошники) и жверутеи (зверники), предсказывавшие будущий урожай по полету птиц, внутренностям жертв и поведению животных. Таковы были их главные функции. Но все они занимались также самыми излюбленными у славян видами гадания — по полету птиц, особенно голубей и ворон, или пчел, по крику ночных сов, по ржанью и фырканью священных белых коней и по бросанию костей, точнее, дубовых или буковых дощечек либо камушков, иногда Покрытых руническими знаками, иногда просто окрашенных с одной стороны в белый, а с другой в черный цвет. Если большинство таких камушков или дощечек падало на землю белой стороной кверху — ответ был утвердительный, черной — отрицательный. Так разыскивали, например, буртоны воров или тех, кто насылал порчу. Исход затяжной кровопролитной войны узнавался по исходу поединка с вооруженным его собственным оружием пленником, как это практиковалось у всех народов древности и впоследствии отразилось в сказаниях о единоборстве богатырей.
Главенствовали в этой пестрой компании, по-видимому, вандлулуты (или вайделоты) и удбуртилы (буртоны) — как правило, пожилые люди из самых разных слоев общества, прошедшие курс тайной науки и передававшие свои знания по наследству. Сюда допускались и иноземцы, и женщины. Как предполагают некоторые хронисты, женские божества славян обслуживались только жрицами, выбиравшимися по тем же правилам, что и вайделоты. Если женщина оставалась в браке бесплодной, но после смерти мужа рождала ребенка от холостого мужчины, ее считали священной и включали в число жриц или гриваиток. Возможно, в храмах некоторых богов культивировалась ритуальная проституция. Таким жрицам, так же как вайдлулутам и удбуртилам, приписывали оборотничество и способность обращать в животных других людей, но прежде всего это были лекари и толкователи знамений. Своими традициями и положением в обществе они напоминают окруженных священным ужасом колдунов, знахарей и кузнецов Черной Африки. А вот еще одна любопытная параллель: у японцев синтоистская жрица называется мико, жрец — сайси, а главный жрец императорского дворца — сётэн, и это очень похоже на уже упоминавшихся михе, сейтоньев и сайтонов. Простое ли тут созвучие или это два отзвука одного и того же древнего культа, распространившегося из Индии к западу и востоку?..
Главой божественной триады Ромове был, как уже говорилось, Перкунс — гневный царь богов, громовержец, чье имя произошло от санскритского peru — зола. Особенно его почитали пруссы и литовцы, в то время составлявшие один народ, а также словены, руссы, богемцы и моравы. Статуи этого бога с вьющейся черной бородой, огненно— красным ликом и такого же цвета снопом лучей вокруг головы, устанавливавшиеся на высоких пнях или камнях, передали его имя деревням Перкунишкен и Перкунланкен около Гумбиннена (теперь город Гусев), Перкунер между Кенигсбергом (Калининград) и Тильзитом (Советск), реке Перкунье (кельтской Геркинье) и многим, многим другим.
У народов Читрала К. Иеттмар упоминает в числе домовых фею Перутис, «дающую о себе знать внезапными вспышками в тлеющей золе». Хеттский громовержец Пирва и иранский Пейрамун, греческий Гиперион и русский Перун, албанский Перёнди и фракийский Перкон, кельтский Аркуньяоре и германский Фергуна (Виргунья), римский Геркунья (возможный родственник Геркулеса и греческой Геры) и грузинский божественный кузнец Пиркуши, индийский Парджанья и прусско— литовский Перкунс — все это вариации одного и того же бога.
В Ромове под большим дубом Перкунса в его священном лесу пылал неугасимый костер. В нем закаливали кремни, после чего они становились священными переносчиками божественного пламени. Быть может, именно Перкунс оттеснил на задний план своего предтечу Флинса. От этого костра жрец, подползая к нему на брюхе, зажигал лучину, чтобы перенести огонь Перкунса на другой алтарь. Если огонь при этом угасал, виновный подлежал сожжению. Точно так же наказывалась небрежность жрицы — хранительницы огня. Перкунс карал и миловал, излечивал болезни и предупреждал их, поддерживал в трудную минуту и выдавал оракулы своим громовым голосом, истолковывавшиеся верховным жрецом. При этом все падали на колени и ударяли лбами о землю с подобающими случаю возгласами — обычай, сохранившийся, пожалуй, только у мусульман да еще у сектантов. Возможно, как отголоски этих функций Перкунса сохранились в Восточном Туркестане «титулы» магов— целителей — перихон (пирихон, пирихун), а в Читрале — перижуни, шаманки, прорицательницы. Такой же ритуал соблюдался перед пиршественными жертвоприношениями, когда огню обрекали коней, быков, коров или пленников. Все, что убивалось ударом молнии, считалось священным. Это была самая почетная и желанная смерть, вводившая в общество бога. Перкунс распоряжался всеми явлениями природы, в эпоху мореходства ему были посвящены несколько морей и других водоемов. Работы у него было невпроворот, и древнепрусской Перкуна Тете — «матери молний» — приходилось ежевечерне окунать пропыленного и усталого сына в море, после чего он являлся утром свежим во всей своей сияющей красе. То же самое проделывала жрица Перкунса с его деревянным изображением, как адепты богики Нерт или как святой Санъяси, ежедневно омывавший деревянный посох в Ганге, дабы отпугнуть злых демонов.
Вторым по значению был приветливый безбородый юноша в венке из колосьев — Потримпс, бог рек и источников, военного счастья, а в мирное время семейного, податель плодородия и хорошего урожая, что сближает его со Свантевитом. Его изображение в Ромове, установленное в нише священного дуба, было обращено вправо, к Перкунсу, и улыбалось ему. Потримпсу приносили в дар колосья, воск и ладан и лишь в особых случаях, главным образом во время войны, в жертву ему сжигались или утапливались в расплавленном воске дети. Во время этих жертвоприношений жрец должен был трое суток лежать на голой земле, беспрерывно подсыпая в огонь воск и ладан. Если Перкунс был творцом, богом согревающего и истребляющего огня, то Потримпс выступал как сохраняющее начало и принадлежал к другой стихии — плодотворящей и разрушающей воды. Поэтому главным его символом была змея, обитавшая в огромной глиняной урне, постоянно укрытой сеном. Повстречать змею или хотя бы ужа во время битвы — означало повстречать победу. Немногие исследователи считают, что Потримпс — женское божество, жена Перкунса, основываясь на том, что жрецы его облачались в некоторых случаях в женские одежды. Другие принимали эти одежды за римские тоги и делали вывод, что Потримпс— римское божество. Надо заметить, что мнение первых не лишено оснований: можно вспомнить хотя бы Финикию или Сирию, где, пишет С. Рейнак, в честь богини Атаргат, чьими символами были рыба и голубь (впоследствии то и другое — символы Христа), «священно— служение совершалось мужчинами, переодетыми женщинами, что должно было знаменовать стремление отождествить себя с богиней. Это отождествление… было одною из главных целей в первобытных культах». В женском платье жрецы прислуживали и Хольцам — Алкам, как называли этих близнецов германцы, и, по-видимому, другим богам, чьи статуи стояли в той же священной роще^ где и статуя Хольцев.
Заключительным, разрушающим принципом прусской триады был Пикколс (Пиккулс, Потоллс) — бог преисподней и ночных призраков, воплощение беды, гнева и ужаса. Изображался он в виде бледнолицего седобородого старика с белым платком на голове. По крайней мере, так выглядела его статуя в третьей нише упоминавшегося уже дуба, справа от Перкунса. Символами Пикколса были три черепа — человека, коня и быка, но в его честь закалывали также овец и козлов, а их кровью напаивали корни дуба. Подобно тому, как перед Перкунсом всегда пылал огонь, так перед Пикколсом постоянно чадил горшок с жиром его жертв, приносившихся, например, в случае смерти знатного лица, — Пикколс был опекуном мертвецов и покровителем погребальных обрядов. Если с жертвой медлили в течение ближайших трех дней или если она оказывалась недостаточной, этот грех можно было искупить только собственной кровью. Имя этого бога тоже до недавнего времени хранили многие деревни и селения, как и имя его духа— слуги Дребкулса, виновника землетрясений. Эта триада, впервые помещенная на знамени Видевута, перешла на знамя Пруссии. Вероятно, Потримпса и Пикколса считали символами Видевута и Брутено — их изображения вырезали в виде герм.