Страница 11 из 52
Королева Гуннхильд позвала меня вчера вечером в палаты продиктовать письмо.
Королева Астрид сидела с ней рядом на высоком троне и была очень красиво одета. Ее лицо было бледно, но на щеках горел лихорадочный румянец. Даже следы болезни не могли лишить ее красоты. Сразу было видно, что в молодости она блистала красотой.
Ко мне она отнеслась очень хорошо и говорила со мной как с равным, а не как с презренным рабом.
Теперь я перехожу к рассказу о сегодняшнем дне.
Королева Гуннхильд пришла в трапезную сразу после дневной молитвы и сказала, что хочет просмотреть записи.
Я передал ей все свои рукописи, даже те, что не имели отношения к королеве Астрид. Но я надерзил своей королеве — мое душевное состояние было ужасным. Я был раздражен, а этой роскоши раб позволить себе не может.
Меня удивило, что такое поведение Кефсе подействовала на королеву. Она растерялась.
— Я обещала, что не буду требовать твои записи, — сказала она. — Но ты не будешь возражать, если я прочту то, что касается наших бесед?
— Вы можете прочесть все, что написано на вашем языке, — ответил я.
Она могла думать, что ей хотелось. Мне же было все равно. Меня не интересовала ни жизнь, ни смерть.
— А на каком другом языке ты писал? — спросила королева. — На ирландском?
— Нет, на латыни. Но может, мне и стоило писать на ирландском или греческом. Тогда этот пес Рудольф не сможет ничего прочесть, даже если сумеет добраться до пергамента.
На мгновение королева растерялась, в ее глазах ярость боролась со смехом. Но под конец она рассердилась:
— Ниал, как ты смеешь так говорить в моем присутствии!
Я пожал плечами.
— Если вам что-то не нравится, королева, вы можете сделать со мной, что угодно — наказать, продать, убить…
— Я уже обещала, что не продам тебя.
— Но вы не обещали меня не наказывать и не убивать.
— Не обещала.
— А что касается продажи, то вы можете изменить свое мнение. Вы, наверное, тоже слышали, что говорит Хьяртан о женских клятвах:
Если она и поняла намек, что дала обещание не продавать меня под влиянием чувств, а не холодного рассудка, то не показала этого.
— Это не песнь Хьяртана, — только и сказала королева. — Я слышала ее и от других.
— Могу заверить вас, королева, что когда я повторяю стихи, слышанные мною от Хьяртана, они ему никогда не принадлежат.
Королева Гуннхильд рассмеялась:
— Похоже, Ниал высокого о себе мнения и обладает острым умом и злым языком.
Я ничего не ответил, и через некоторое время Гуннхильд сама продолжила разговор:
— Это правда, что обещаниям женщин стоит доверять меньше, чем клятвам мужчин. Хотя и на мужчин тоже можно не всегда полагаться. Но когда мужчина нарушает клятву, страдает его честь. Не так обстоит дело с женщинами. Если они и дают предательский совет, то люди не осуждают их так сильно, как мужчин. Но встречаются женщины, для которых честь дороже жизни.
— И вы, королева Гуннхильд, принадлежите к их числу?
— Да. Я думала, ты это уже понял.
— Вы слишком много от меня требуете, королева. Раб не может судить о таких вещах как честь.
Больше она ничего не сказала, а принялась за чтение.
Я помогал ей и сам перевел те записи, что были сделаны на латыни. Но я сделал это из честолюбивых помыслов — она должна была узнать, кто я есть на самом деле.
Неожиданно она стала рассказывать о королеве Астрид.
— Скоро выяснилось, что у меня есть друзья и при дворе конунга Олава. Однажды ко мне пришел Сигват и сказал, что один человек из свиты ярла остался со мной в Норвегии.
— Мне кажется, — сказал Сигват, — что ты хорошо знаешь его. Это Эгиль Эмундссон из Скары. Он просил передать тебе привет.
Я не могла сдержать радости:
— Эгиль! Это мой молочный брат.
— Успокойся, Астрид! Веди себя как подобает королеве!
Сигват покачал головой.
— Если ты будешь так радоваться и тут же побежишь к Эгилю, то конунг Олав может решить, что он значит для тебя больше, чем есть на самом деле.
— Эгиль мне не просто молочный брат. Я люблю его как родного.
— Если ты не поумеришь свой пыл, то пробудишь подозрения у Олава.
Сигват устроил нам встречу с Эгилем. И я узнала, что мой приемный отец, Эмунд из Скары, подозревал ярла в предательстве. Он специально послал со мной Эгиля в Норвегию, чтобы он позаботился обо мне. Эмунд также послал гонца к моему отцу и передал с ним, что моей вины в происшедшем нет.
Это было не совсем правдой, но Эмунд желал мне добра. Нам надо было во что бы то ни стало задобрить отца.
Мы посовещались с Эгилем и Сигватом и решили что Эгиль попросит Олава Харальдссона разрешить ему поехать в Швецию к моему отцу и попробовать договориться о приданом. И если норвежский конунг разрешит ему сделать это, то по дороге Эгиль заедет в Скару, расскажет Эмунду о моей жизни и попросит совета.
Олав Харальдссон не возражал против поездки Эгиля. А Сигват послал с ним письмо к Оттару Черному.
Я не знаю, что он написал в том письме, но не сомневаюсь, что он смог все рассказать так, что только Оттар понял, о чем шла речь.
Астрид посмотрела на Эгиля Эмундссона, который тоже сидел в палатах вместе с нами.
— Ты, Эгиль, — сказала королева, — можешь рассказать о поездке в Швецию лучше меня.
Эгиль помолчал, а потом стал рассказывать:
— В Ёталанде не было уже ни Рёгнвальда ярла, ни его жены, когда я приехал домой. Они убежали из страны, спасаясь от гнева Олава Шведского. И я был рад, что не встретил их.
Отец созвал тинг. Часть людей поддержала норвежского конунга, часть — шведского. Но все хотели мира. Поэтому было решено, что мы с отцом отправимся к Олаву Шведскому и попробуем уговорить его помириться с Олавом Норвежским.
Когда мы прибыли в Свитьод, отец сразу же отправился к Олаву. Ты, Астрид, знаешь, как витиевато мог изъясняться мой отец, когда было нужно. И поэтому в его речах королевская дочь ни разу не упоминалась.
Вместе этого он попросил конунга рассудить один спор. Дело касалось двух знатных людей — достойных, но враждовавших друг с другом. Сильный старался навредить слабому. На тинге было решено, что сильный заплатит выкуп. Но когда пришло время платить, он отдал гусят вместо взрослых гусей, поросят вместо свиней, а вместо золота — черепки. И еще обещал убить слабого.
— Как вы рассудите это дело? — спросил отец у конунга.
Олав Шведский присудил, что этот человек должен выплатить весь выкуп противнику и в три раза больше своему королю. А если он не выполнит этого решения, то Олав объявлял его вне закона и выгонял из страны, а имущество его должно было быть поделено поровну между королем и другим человеком.
Отец нашел свидетелей, которые могли бы подтвердить это решение.
Мы уехали из королевской усадьбы и отправились в Уллерокер, где уже собралось много народа. Все были страшно злы на Олава Шведского. Вскоре к нам присоединился сын конунга Якоб и один из его советников. Якобу в то время было двенадцать зим. Никто из исландских скальдов с ним не приехал, и я не знаю, с кем еще он советовался.
К тому времени Олав Шведский уже догадался, что вынес приговор самому себе. Потому что речь шла о распре между шведским и норвежским конунгами, а решение касалось свадьбы Астрид, дочери конунга и наложницы, которую отдали замуж вместо Ингигерд, матерью которой была королева. И тем не менее Олав Шведский хотел отомстить зятю, хотя должен был радоваться, что все устроилось так хорошо.
11
Перевод В.Корсуна.