Страница 31 из 53
Лев не торопясь прошелся по утопающей в зелени Краснопрудной до Трех вокзалов, спустился в метро и доехал до «Площадь Свердлова». Вышел и остановился в раздумье - куда идти дальше. Москву он, как всякий уважающий себя ленинградец, считал городом запутанным и нелогичным, поэтому маршрут следовало выбирать так, чтобы не заблудиться. В конце концов он свернул к гостинице «Москва», дошел до Красной площади, над которой висели заградительные аэростаты, полюбовался золотыми маковками Кремля, и повернул обратно. Широченная улица Горького была торжественно пуста; только сверху, от Пушкинской площади, неспешно катился разноцветный, синий с желтым и зеленым троллейбус. Витрины больших магазинов были заставлены мешками с песком, но двери магазинов были открыты, а значит, они работали. Лев ради интереса зашел в один: продуктов было немного, и все они выдавались по карточкам. Карточек же у него не было.
Из всех продуктов ему, впрочем, был нужен только один, в магазине отсутствовавший. Лев потолкался в очереди присмотрел интеллигентного вида старичка в золоченых очках, и когда тот обменял свои карточки на хлеб и сахар, вышел на улицу вслед за ним.
- Прошу прощения, вы не могли бы мне помочь? Дело в том,
что мне очень нужно купить шоколадных конфет. А в магазине, я вижу, их не продают. Старичок изумленно воззрился на него.
- Шоколадных конфет? Молодой человек, да вы, наверное, смеетесь! Шоколада нет в Москве с начала воины.
Такого Лев не ожидал. Он почему-то думал, что в Москве есть все, надо только поискать.
- А зачем вам конфеты? - подозрительно спросил старичок оглядывая Льва с головы до ног. - Вы что, сладкоежка?
- Нет, - засмеялся Гумилев. - Мне нужно… в подарок девушке. Это очень для меня важно.
Старичок прищурил бесцветные глазки.
- Ну, раз для девушки, то я вам скажу. Поезжайте на колхозный рынок. Если у вас есть деньги, а еще лучше - что-нибудь на обмен, вы сможете достать там ваши конфеты. Но имейте в виду, это будет дорого!
- Спасибо! - поблагодарил старичка Лев. - А где находится этот рынок? Я в Москве совсем недавно, и плохо здесь ориентируюсь…
- Рынков много, но вы идите на Цветной бульвар, молодой человек. Там самый лучший рынок и самые свежие продукты. Вам объяснить, как идти?…
Стоило Льву свернуть с улицы Горького, как он словно попал в другой город. Вдоль всего Тверского бульвара стояли крытые брезентом армейские грузовики, окна домов были закрыты грубо сколоченными деревянными ставнями, кое-где на крышах виднелись тонкие силуэты малокалиберных зениток. Еще совсем недавно Москва была прифронтовым городом, всего полгода назад немецкие мотоциклисты проводили рекогносцировку в районе Сокола. Но сейчас враг был отброшен на сотни километров к западу, и город вновь жил своей обычной жизнью, оставаясь при этом спокойным и собранным, как опытный боксер, только что выдержавший тяжелый раунд. Лев шел по улицам, выискивая взглядом следы бомбардировок, но ничего похожего не видел. Потом он понял, что встречавшиеся время от времени пустые асфальтовые площадки обозначают места, где когда-то стояли дома, разрушенные немецкими бомбами.
Он спустился вниз по залитому закатным светом Петровскому бульвару. На углу Крапивинского переулка он едва не налетел на выросший как из-под земли военный патруль.
- Осторожнее, студент! - засмеялся командир патруля. - На свидание, что ли, спешишь?
- Да, - автоматически ответил Лев. - На свидание.
«Вот влип, - подумал он, - сейчас потребуют предъявить документы, а что я им покажу? Справку из лагеря?»
- Ну так беги, - подмигнул ему лейтенант. - Хотя она, конечно, все равно опоздает.
Гумилев заставил себя улыбнуться и опустил руку, тянувшуюся к карману пиджака. Как же он сразу не сообразил? Патруль был военный, а он одет в гражданскую одежду. Но почему лейтенант назвал его «студентом»? Ему все-таки почти тридцать!
- Спасибо, товарищ лейтенант!
Он заскочил в первую же попавшуюся на пути парикмахерскую и долго разглядывал себя в зеркало. Вместо угрюмого худющего зэка, который месяц назад вышел за ворота Норильсклага, на него смотрел довольно упитанный розовощекий молодой человек вряд ли старше двадцати трех-двадцати четырех лет.
- Желаете побриться? - спросил пожилой парикмахер. - Или стрижечку?
- Нет, - пробормотал Лев, пятясь к выходу. - Нет, я лучше потом зайду…
«Мне никто не поверит, - подумал он. - Если я наткнусь не на военный, а на милицейский патруль, меня примут за шпиона. Таких ЗК не бывает».
Нужно было скорее делать то, ради чего он сорвался в само- волку. в кармане его пиджака похрустывали двести рублей - Таким богатым Лев не чувствовал себя уже много лет.
Центральный рынок поразил его воображение - Лев с трудом представлял себе, что в военное время на прилавках может быть такое изобилие. Везде высились горы овощей и фруктов, упоительно щекотал ноздри аромат свежей зелени, расплавленные золотом светились банки с подсолнечным маслом, белели крупные деревенские яйца. В мясных рядах густо пахло парной говядиной и свининой, вытянув копытца, грустно лежали молочные поросята, кое-где попадались довольно упитанные куры и гуси
Лев ходил вдоль рядов, делая вид, что приценивается к товару. Цены были совершенно фантастическими - за килограмм свинины просили четыреста рублей, за килограмм сливочного масла - восемьсот, за десяток яиц - сто пятьдесят. Гумилев начал сомневаться, что суммы, которую он еще час назад считал вполне приличной, хватит ему для осуществления задуманного.
Двести рублей выдали ему когда он покидал лагерь - это было премиальное вознаграждение за последние два месяца работы в шахте*. Что стало с остальными деньгами - а за четыре года в Норильсклаге Лев, разумеется, заработал гораздо больше, он не спросил - в тот момент его занимали совсем другие вопросы. Поскольку на базе «Синица» тратить деньги было абсолютно не на что, Гумилев чувствовал себя счастливым обладателем ключей от сейфа с миллионами. Но вот теперь выяснилось, что денег, на которые в лагерном ларьке можно было купить достаточно продуктов, чтобы устроить пир всему бараку, здесь, на Центральном рынке, не хватило бы даже на триста грамм сливочного масла.
Он несколько раз спрашивал про конфеты у продавцов мяса и овощей, но все только смотрели на него как на сумасшедшего, или крутили пальцем у виска. Наконец, сердобольная бабулька, торговавшая свеклой по пятьдесят рублей за кило, тайком показала Льву внушительного вида усатого толстяка, стоявшего за прилавком с фруктами.
- Вот у него спроси, милок, дядя Боря все знает, где что купить, как что продать…
Лев последовал ее совету. Усатый дядя Боря, казалось, совершенно не удивился.
- Тысяча рублей, - сказал он с заметным южным акцентом.
У Гумилева отвисла челюсть.
- Сколько?
- Тысяча, дорогой. Сейчас война, так? А конфеты - баловство. Когда война, баловство дешево стоить не может.
Лев выругался сквозь зубы, повернулся и побрел прочь.
- Эй, студент, - крикнул ему в спину дядя Боря, - хорошо, за восемьсот отдам!
С тем же успехом он мог предложить Льву скинуть цену в два раза. Гумилев шел мимо дурманящих запахами продуктов, думая о том, что в это самое время в двухстах километрах к северо-западу однополчане Теркина сидят в окопах и грызут испеченный из картофельных отрубей хлеб. А в его родном Ленинграде люди умирают от голода, потому что у них нет даже такого хлеба.
Он шел, опустив глаза в пол, и не заметил, как налетел на хорошо одетую полную даму, едва не выбив у нее из рук авоську с овощами.
- Осторожнее, молодой человек! - закричала дама, с силой отталкивая его в сторону. - Смотреть же надо, а то несетесь, как танк!
- Прошу прощения, мадам, - Лев учтиво поклонился, - я просто задумался.
- Господи! - из-за широкой спины дамы выдвинулся низенький мужчина в рубашке-сетке и шляпе-канотье. - Это же Левушка! Полинька, это же Левушка Гумилев, сын Аннушки! Левушка, дорогой, что ты здесь делаешь?