Страница 32 из 53
Гумилев непонимающе глядел на мужчину.
- Ну, Лева! - укоризненно протянул тот. - Нехорошо забывать старых друзей!
И тут Лев его вспомнил.
Это был Петр Петрович Анцыферов, московский друг последнего маминого мужа Коли Пунина. Петр Петрович вместе с Полинькой (бывшей тогда раза в два стройнее) частенько приезжали в Ленинград и останавливались в большой квартире Луниных в Фонтанном доме. Лев не любил их приезды - Пунин, ссылаясь на то, что в доме слишком много народу, выгонял его ночевать к друзьям, приговаривая при этом: «В конце концов, я же не могу кормить весь Ленинград!». Умом Лев понимал, что Анцыферовы здесь не при чем, а Пунин просто жмот, использующий их визит как предлог, чтобы сбагрить с глаз долой нелюбимого пасынка, но поделать с собой ничего не мог. Поэтому сейчас он смотрел на Петра Петровича, не выражая ни малейшей радости по поводу нечаянной встречи.
- Здравствуйте, Петр Петрович, - сказал он сдержанно. - Здравствуйте, Полина Аркадьевна. Еще раз прошу прощения, что толкнул вас.
- Господи, да какая ерунда! - всплеснул руками Анцыферов. - Левушка, ты непременно должен нам все рассказать! Как у вас дела? Как матушка? Как поживает Николай Николаевич?
- Левушка, ты торопишься? - снизошла к Гумилеву царственная Полина Аркадьевна. - Может быть, зайдем к нам, выпьем чаю?
- Благодарю вас, - церемонно ответил Лев, - но я, к сожалению, действительно спешу.
В этот момент легкая тень пробежала по добродушному круглому лицу Петра Петровича, и он незаметно толкнул супругу локтем в бок.
- Левушка, - пробормотал он, - а как же… тебя что, выпустили?
Лев физически почувствовал страх, густой волной исходивший от Анцыферова. Страх - и еще желание оказаться как можно дальше от опального сына Ахматовой и Гумилева.
- Реабилитировали подчистую, - сказал он весело. - А вот что с мамой, я не знаю. Вы давно ее не видели?
- О, очень давно, - ответила Полина Аркадьевна. - Она, кажется, в эвакуации сейчас, в Ташкенте. Там, говорят, гораздо лучше с продуктами, чем у нас.
- Куда уж лучше, - криво усмехнулся Лев, обводя рукой ломившиеся от еды прилавки. - Только вот цены, конечно, фантастические. Тысячу рублей за коробку конфет!
- Левушка! - Петр Петрович, которого после слов «реабилитировали вчистую» слегка отпустило, выглядел изумленным. - Ты что, пришел покупать конфеты на Центральный рынок? Вот же святая простота! Все, что производится государственными предприятиями, продается не здесь.
- А где же? В магазинах все по карточкам…
- Существует еще такая вещь, как черный рынок, - доверительно понизив голос, сказал Анцыферов. - И там ты свои конфеты сможешь купить рублей за триста, а если повезет, то еще дешевле!
- И где же этот черный рынок находится?
Петр Петрович и Полина Аркадьевна переглянулись.
- Это не какое-то конкретное место, понимаешь? Но если хочешь что-нибудь такое купить не по карточкам, то лучше всего походить по переулкам вокруг Колхозной площади. Это совсем недалеко отсюда. Только я тебе ничего не говорил!
- Спасибо, Петр Петрович, вы меня очень выручили! Я, пожалуй, побегу, а то у меня скоро увольнительная заканчивается…
Зачем Лев сказал про увольнительную, он и сам не очень понял. Видимо, сыграло роль тщеславие - пусть эти надутые москвичи видят, что перед ними не просто вчерашний ЗК, а боец Красной армии, пусть даже и в штатском.
- Беги, конечно, Левушка, - с облегчением сказал Петр Петрович. - Если увидишь матушку или будешь ей писать, передавай от нас привет ей и Коленьке!
- Непременно! - пообещал Гумилев. - Но и вы, пожалуйста, если представится такая возможность, сообщите ей, что я жив-здоров и со мной все в порядке.
Из здания Центрального рынка он вылетел, как ошпаренный. Было уже совсем поздно, а ведь ему еще предстояло возвращение на базу. Пробежавшись по вечерней прохладе вдоль Садового кольца, Лев свернул на Сретенку и тут же заблудился в лабиринте похожих один на другой переулков.
Здесь был какой-то совсем другой город: скрытный, темный населенный тихими серыми людьми, мелькавшими в арках старых домов, внимательно наблюдавшими из окон, присматривавшимися к чужаку - зачем он здесь? чего ему надо? Несколько раз Лев вскидывал голову, ловя настороженный взгляд из окна - но ничего в окне не было, только колыхалась занавеска. Никаких следов черного рынка он не находил - и уже совсем было решил, что Анцыферовы ввели его в заблуждение, когда из полутемной подворотни его окликнули.
- Эй, парень, ищешь чего?
Гумилев обернулся, присмотрелся. К стене подворотни прислонилась невысокая женщина в по-деревенски повязанном платке. Подходить к ней не хотелось, но это все-таки был шанс, хотя и призрачный. Лев обреченно шагнул в тень.
- Мне нужно кое-что купить.
Тетка была пожилой, лет шестидесяти. Но лицо у нее было круглым и сытым, а глаза - внимательными и цепкими.
- Что купить-то?
- Конфеты, - сказал Лев, стыдясь своей наивности. - Шоколадные.
- Шоколад есть, - проговорила тетка равнодушно. - «Гвардейский». Восемьдесят рублей плитка.
«А цены здесь божеские», - подумал Лев.
- Мне нужны именно конфеты.
- Нету конфет, - отрезала тетка. - Шоколад брать будешь?
Лев покачал головой. «Гвардейский» им выдавали и так - в нем было повышенное содержание теобромина, и он считался незаменимой пищей диверсантов.
Он уже повернулся, чтобы выйти обратно на улицу, и тут тетка вдруг дернула его за рукав.
- Погоди, - сказала она. - А денег сколько дашь?
- А сколько надо?
- Двести.
Лев вздохнул. Он хотел купить еще цветов, но их, в отличие от конфет, можно было нарвать на клумбе.
- Двести дам. Так что, есть все-таки?
- Есть, кажется, одна коробка. Но старая, с довойны осталась. «Южная ночь». Пойду, посмотрю сейчас, если на месте лежит, принесу.
Тетка сделала какое-то трудноуловимое движение и исчезла - как показалось Гумилеву, войдя прямо в стену дома. Он пригляделся - в стене имелась дверь, но такая узкая и темная, что разглядеть ее было непросто.
Он подождал несколько минут. Тетки не было. Лев решил вернуться на улицу и дождаться ее там - в подворотне было неуютно и воняло кошачьей мочой.
Внезапно в подворотне стало еще темнее. Дорогу Льву заступили две широкоплечие фигуры.
- Эй, фраер, - проговорил хриплый, словно простуженный, голос. - Клифт снимай, гаманец сюда клади. И быстро, тогда живой уйдешь.
Гумилев даже не успел понять, что произошло. В одно мгно¬вение все, чему он учился последний месяц, сошло с него, как сходит кожа с ошпаренной кипятком руки. Он снова был в лагере, и перед ним снова стояли урки.
- Это что еще за фартыпер, - угрожающе спросил он, - будет тут под косматого косить? Ты за грача меня держишь, баклан? Смотри, чтоб я тебя за сам за хомут не подержал.
- Знает музыку, - удивленно сказал второй. - Битый фраер. Ты, Сеня, подожди его щупать…
Но хриплый не внял голосу разума.
- За хомут? - ощерился он, и в руке его сверкнул нож. - подержи, сука!
В следующую секунду нож звякнул об асфальт, а хриплый Сеня скорчился от боли, получив коленом в бок. Гумилев уже стоял у него за спиной, крепко держа пальцами за кадык.
Это оказалось так просто - гораздо проще, чем снять часового - что Лев удивился больше, чем бандиты. Второй урка благоразумно отступил и поднял ладони кверху.
- Ладно, ладно, - сказал он примирительно. - Ты на блатного не очень-то похож, вот и обознались мы…
- Ну и канайте дальше, - буркнул Лев. Он удостоверился, что хриплый не представляет опасности и оттолкнул его подальше от себя. Наклонился и поднял с асфальта нож - это оказалась остро заточенная финка с разноцветной наборной рукоятью.
- Было ваше, стало наше, - сказал он, опуская финку в карман. Сеня простонал что-то о том, что он сделает с оборзевшим фраером, когда немножко отдышится.
- Исчезли оба, - велел Лев. - Пока я этого фуфлыжника наглухо не загасил.